Страница 34 из 40
- Надеюсь, - сказал Поукер, - мы с вами встретимся скоро на Дальнем Востоке, будем вместе японцев бить!
- Правильно, - шутливо отвечали мы, - можно даже так сделать: летите с нами 1 Мая через Москву прямо на Дальний Восток!
Поукер с удовольствием воспринял предложение: у него в Москве, в американском посольстве, работают родственники, он охотно их навестит.
- Полетим вместе, - продолжал американец, - а я пока что подготовлю вам небольшой сюрприз… останетесь довольны!…
Вокруг расцветала итальянская весна, но мы оставались равнодушными к ее прелестям: в эти предмайские дни как-то особенно угнетало вынужденное бездействие. Наконец точно в назначенный срок самолет вышел из ремонта. Рано утром мы отправились на аэродром и без труда среди множества серебристых птиц отыскали свою: «десятка» празднично сверкала свежей краской.
А тут появился на «виллисе» и сам мистер Поукер, улыбаясь во весь рот.
- Ну, как мой сюрприз? - крикнул он издали. - Понравился?
Вначале мы не поняли, о чем идет речь: разговор о сюрпризе, откровенно говоря, забыли. Но, окинув взглядом самолет, остолбенели! На самом видном месте на поверхности фюзеляжа объявилась красотка, облаченная в весьма легкомысленный костюм. Она предстала перед нами парящей в облаках в образе не то ангела, не то неведомой птицы.
- Вы знаете, кто рисовал? - спросил, нимало не смущаясь и будто не замечая нашей растерянности, Поукер. - Известный нью-йоркский художник. Он у нас на базе служит сержантом. Вот мы ему и поручили!
Из деликатности мы промямлили что-то нечленораздельное, а про себя твердо решили немедленно замазать красотку - засмеют на базе!
- Мой сюрприз, - разглагольствовал между тем американец, - имеет, кроме того, и практический смысл: теперь ваш самолет не затеряется в небесных просторах над Японскими островами, я без труда отыщу в воздухе вашу «десятку»…
Мы пошутили еще немного в этом же духе, затем [147] осмотрели отремонтированный самолет; внешне все было в порядке. Меня немного тревожило состояние пневматики: ее не сменили, поверхность по-прежнему пестрела порезами, трещинами и выбоинами, которые остались от посадок на неприспособленных партизанских площадках. Мистер Поукер развел руками и постучал по одной из покрышек носком ботинка.
- Эта резина еще послужит вам! - заметил он обнадеживающе. - Да я и не мог тут ничем вам помочь: она не значится в калькуляции - пришлось оставить так, как было.
Поблагодарив, мы отрулили на стоянку, чтобы опробовать моторы. Все казалось в абсолютном порядке.
Начали погрузку - внесли запасные части, поставили ящики с апельсинами и лимонами и тут обнаружили, что давление в баллоне одного колеса ниже нормального. Дефект был незначителен, и его немедленно устранила наземная команда.
Получив разрешение на полет через Адриатику, поднялись в воздух. Моторы работали ритмично. Я развернулся и полетел над морем.
Впереди показался югославский берег. Мы считали себя уже дома, как вдруг, бросив привычный взгляд на моторы, я с ужасом заметил, что с мотогондолы черная масса стекает вниз на крыло. Тревога: бьет авиамасло! Продолжать рейс небезопасно. Скрепя сердце решаю возвращаться обратно.
Стрелка давления масла начинает падать.
- Левому мотору - флюгер! - подаю команду механику.
Левый мотор выключен, лопасти его винта не вращаются, они повернуты ребрами к встречному воздушному потоку. Теперь самолет тянет лишь один мотор - правый. Снижаюсь. Летим над морем. Доберемся ли до суши? Или 1 Мая нам «праздновать» вместе с дельфинами в Адриатике?!
Повреждение левого мотора могло быть только следствием небрежного ремонта. Что это, второй «сюрприз» мистера Поукера?
Наконец и итальянский берег. На повышенной скорости, продолжая снижаться, лечу на аэродром Бари. Колеса мягко касаются земли. Механик Борис Глинский вздыхает с облегчением:
- Уф, кажется, приземлились! [148]
В эту минуту глухой взрыв потряс машину: сперва забросило кверху левое, а потом правое крыло, словно какая-то невидимая сила подняла самолет с земли. Затем машина опустилась и, кренясь, развернулась носом по ветру…
- Вот тебе и приземлились! - сказал я.
Самолет был поврежден: лопасти винтов согнуты, вместо правого колеса опорой теперь служила непосредственно консоль крыла. В таком виде, с поднятым вверх крылом, самолет по инерции продолжал тихо скользить на взлетно-посадочной полосе аэродрома.
- Вот вам и третий «сюрприз» Поукера! - воскликнул штурман.
Я вышел из машины сам не свой: хорош первомайский подарок Родине! Взглянув на искалеченный, распластавшийся на земле самолет, я побрел прочь. Вины за собой не чувствовал никакой, а между тем получилась неприятность. Товарищи догнали меня, усадили в «виллис». Смутно помню, как это происходило, куда поехали.
- А что будет с самолетом? - спросил я, постепенно приходя в себя.
- Все в порядке! - успокоил меня Боря. - Американцы уже подцепили его тягачом, потащили чинить… Поставят на ноги - и полетим!
- Вряд ли полетим, - ответил я. - Уж скорей поплывем на пароходе. После таких приземлений не летают!
«Сюрприз» мистера Поукера! - вертелось у меня в голове. - А при чем здесь Поукер? Я командир корабля, я один и в ответе!»
К вечеру на виллу, где нас поместили, прибыл переводчик, вручил мне акт аварийной комиссии. Комиссия утверждала, что авария произошла якобы потому, что пилот не справился с посадкой самолета на одном моторе в сложных условиях сильного ветра, в результате чего оказалось поломанным правое шасси и погнута консоль.
Такая односторонняя оценка аварии была неверна и несправедлива. Но мне и без того было тяжело. С полным безразличием встретил я этот акт и не сказал ни слова переводчику.
Иначе отнеслись к решению комиссии мои товарищи. Борис Глинский вместе с инженером отправились на [149] аэродром. Не прошло и часа, как за стеной раздался голос радиста, передающего на нашу базу сообщение:
«…после приземления с одним работающим мотором произошел взрыв баллона левого колеса, в результате чего самолет креном подбросило кверху. Под действием сильного порывистого ветра самолет взмыл вверх и приземлился на одно правое колесо, ферма которого сложилась. В итоге погнуты лопасти винта и повреждена консоль. Самолет ремонтируется».
Примерно так я и сам рисовал себе причины неудачи. Но тут меня взорвало: ведь есть же акт! Кто же пытается выгораживать меня? К чему эта опека?
Я готов был кинуться к радиооператору, остановить его. Но тут возвратился с аэродрома бортмеханик Глинский. Он сообщил, что прежний акт уничтожен и вместо него составлен новый, что содержание этого, второго акта и передают сейчас на базу. Причем текст акта, заметил Глинский, был изменен главным образом по настоянию самого мистера Поукера.
Это был четвертый «сюрприз», который преподнес нам американец в течение одного и того же злополучного дня. А я, каюсь, перестал было считать его порядочным человеком! Правда, мистер Поукер себя не обидел: он умолчал о причинах выхода из строя левого мотора, как не сказал и о том, что мы требовали смены баллонов. Таким образом, американский инженер и себя выгородил, и меня не поставил в положение виновника аварии.
Итак, первомайский праздник мы были вынуждены встречать в Бари…
Поездка в Рим
Радостные вести неслись с фронта: наши войска штурмовали Берлин. Зато никаких приятных сведений насчет ремонта самолета не было. Любезность Поукера, оказывается, имела свои пределы: те дорогостоящие и наиболее дефицитные детали, которые требовались для ремонта, он без распоряжения свыше взять со склада не мог. Нам он говорил, что запрос послан, время шло, а ответ все не приходил. Экипаж приуныл - такие события разыгрываются в мире, а мы сидим сложа руки!
Группа советских штабных офицеров, оставленная на [150] базе в Бари, решила ускорить дело. 3 мая подполковник А. А. Капранов приказал подготовить автомобиль для поездки в Рим. Живой, худощавый, с тонкой черточкой черных усов на смуглом лице, вольнонаемный шофер серб Симич доложил: