Страница 22 из 30
Ночью в черном бархате неба таинственно мерцают яркие, необычно крупные звезды, низко над горизонтом серебряной пирогой плывет луна, а ее отблеск на гребешках волн сливается с фосфоресцирующим светом потревоженных кораблем медуз. Прекрасен океан близ экватора!
Наш корабль стал в дрейф. На «вахту» заступили ученые. Им предстоит взять анализы воды, донного грунта, воздуха, провести отлов обитателей экваториальных вод. Тут у биологов Андриашева и Бродского добровольных помощников хоть отбавляй! [91]
Михаил Кириллов (штурман), Аркадий Карелин (пилот) и я пристроились на корме, подальше от ватаги биологов, и по очереди опускаем за борт двухсотметровую леску с пятью крючками. Всякий раз, когда мы вытаскиваем ее наверх, на крючках болтаются три-четыре красные рыбины. Добычу мы отправляем в ведро, припасенное хозяйственным Михаилом Михайловичем Кирилловым, и в предвкушении приятного ужина обсуждаем рецепты рыбацкой ухи.
Но вот из-за штабеля тракторных саней, принайтовленных к палубе, неожиданно появляется профессор Андриашев, и наш улов тут же переходит в распоряжение биологов - для вскрытия и исследования. Нам как-то сразу расхотелось рыбачить…
На следующее утро просыпаюсь от бесцеремонных толчков и диких воплей. Размалеванные «дикари» хватают меня за руки и за ноги и волокут вон из каюты. Рядом ошалело вертит головой Борис, Рэм пытается улизнуть в открытый иллюминатор, но это ему не удается. Нас швыряют в бассейн с забортной водой, предварительно ткнув каждому в физиономию мыльной шваброй. А вечером вновь посвященным в морское братство вручают дипломы о переходе экватора.
И весь день меня преследует вкус банного мыла, соленой воды и сухого вина…
Громадные накаты океанской зыби кладут «Обь» с борта на борт. Мы уже много дней идем, не видя берегов, но они где-то рядом. Об этом свидетельствуют чайки, парящие низко над водой. В полдень появляются синие горы. «Обь» держит курс на них. И вот уже у подножия гор можно различить большой город. Это Кейптаун - крупнейший порт Южно-Африканской Республики.
На пирсе нас встречают африканцы, приветствуя белозубыми улыбками.
- Рашен! Совьет Юнион!
- Товарич! Дравствуй!
- Дрюшба! Мир!
И тут же скучающие «томми» в пробковых шлемах, с дубинками в руках.
Непривычный поток автомобилей по левой стороне. Равнодушные ко всему и ко всем лица джентльменов в леди.
Всюду темнокожие ребятишки протягивают руки:
- Хлеба!…
Вечером ярко освещены витрины магазинов, мигают огни реклам, призывно распахнуты двери ресторанов, кафе и кино. Это - для белых. [92]
Стоимость входного билета в кино один фунт - дневной заработок темнокожего африканца. Роскошь зрительного зала контрастирует с убожеством фильма: куда-то скачут и кого-то убивают храбрые ковбои и выгодно (только выгодно!) женятся на стандартных красавицах фирмы Голливуд.
Кончается фильм. Королева Британии, мило улыбаясь, глядит с экрана на своих подданных. Они почтительно встают, не выпуская изо рта сигарет. Такова традиция. А между рядами собирает пустые бутылки из-под кока-колы черный «бой». Это его работа. Тоже черная.
Автобусы несутся от Кейптауна на юг, к мысу Доброй Надежды. По сторонам мелькают дачные поселки, виллы, коттеджи. А внизу плещет прибой. Волны катятся на золотой песок пляжей и замирают у ярких домиков-раздевалок. Это - для белых.
Короткая остановка у ворот в изгороди из колючей проволоки. Надпись: «Заповедник». Заповедник мыса Доброй Надежды включает не только редчайших представителей животного мира, но и уникальные растения, так называемые «хрустальные» травы и кустарники. Изумрудно-прозрачные ажурные листья и стволы этих растений действительно напоминают изделия из хрусталя.
В то время как мы любуемся причудливыми кустарниками, неподалеку раздается оглушительный выстрел. Мы спешим на звук. Раздвигаем кусты и обнаруживаем закопченное приспособление, напоминающее самовар. Оно заполнено какой-то взрывчатой смесью. Каждая капля ее, падая на специальную подставку, взрывается. Оказывается, это приспособление тоже для удобства белых туристов! Взрывы отпугивают обезьян. А здесь их великое множество.
Экскурсия окончена. Мы спешим на наш корабль.
Все шире просвет зеленой воды между причалом и бортом «Оби». С причала машут нам руками и кричат:
- Гуд бай! До свиданья!
- Товарич! Мир!…
«Обь» увеличивает ход и разворачивается к югу.
Глава 14. Здравствуй, Антарктида!
«Обь» движется по водяным горам, то зарываясь носом, то оседая на корму. Крупные горошины брызг бьют по иллюминаторам пулеметными очередями.
Бориса в каюте нет. Вдвоем с Рэмом Старых мы ползаем [93] по полу, пытаясь водворить на место вдруг ожившие чемоданы, коробки, свертки. Вот бросается на нас, звякая цепью, большое деревянное кресло. Я хватаюсь за него и, лежа на полу, привинчиваю к специальному креплению. Рэм все еще сражается с чемоданами. Спешу к нему на помощь, по пути увертываюсь от злой своры книг и скатываюсь через всю каюту к умывальнику. Поднимаясь на ноги, нечаянно выталкиваю графин с водой из гнезда на стене, и он летит к письменному столу, где закрепился Рэм.
- Слон! - возмущенно кричит мне Рэм.
Мысленно перебираю всех подходящих животных, чтобы ответить ему не менее веско, но взлет корабля швыряет нас обоих к дивану. Мы откатываемся в другой угол каюты.
Это ревущие сороковые широты… Не зря они так прозваны бывалыми моряками.
Но мы постепенно привыкаем к неудобствам жизни на прыгающих палубах: спокойно спим, работаем и едим с завидным аппетитом. Привыкаем до того, что, когда ночью прекращается шторм, все просыпаются от тишины и относительного спокойствия.
«Обь» уже вошла в ледовый пояс Антарктиды, который на сотни миль окружает неприступным кольцом этот загадочный материк. Второй день идет тяжелыми льдами. Ход самый малый. Со скрежетом трутся о борта льдины. Переворачиваясь, они обнажают бурую от планктона нижнюю поверхность. На ней пляшут мелкие рачки - основной корм пингвинов.
А вот они сами! Как маленькие человечки в черных фраках, бегут, торопятся. Если встречается ровная поверхность, они шлепаются на брюшко и катятся, будто на салазках. Отталкиваются крылышками-ластами, помогают лапками и, как рулем, пользуются хвостом.
Втроем стоим на палубе, захваченные впечатлениями первых встреч с забавными «аборигенами». Мы с Рэмом не претендуем на почетный титул морского волка и потому отмалчиваемся, зато Борис с апломбом бывалого моряка пытается восполнить нашу необразованность:
- Смотрите, вон императорские пингвины! Те, что покрупнее. Которые поменьше - аделийские!
Борис плывет в Антарктиду, как и мы, впервые, но он любит пояснять и не терпит при этом возражений. Поэтому мы с Рэмом молчим.
- Не верите? - горячится в ответ на наше благоразумное молчание Борис. - Смотрите - точно! Это аделийские [94] пингвины! А вон там, у торосов, видите? Это - тюлени, а чуть ближе - морские котики.
С высоты палубы они мне кажутся одинаковыми черными сосисками, а различить породы пингвинов, мне кажется, под силу лишь специалисту-орнитологу.
Рядом с «Обью» появляется пара пингвинов. Они бегут вдоль борта, будто отставшие пассажиры, и что-то взволнованно кричат на своем пингвиньем языке.
- Не успели приобрести билеты, - комментирует подошедший механик нашего самолета Михаил Чагин. - Не торопитесь, ребята! Это только начало пути. Будем возвращаться - захватим!…
* * *
За бортом низко над водой парят снежные буревестники и капские голуби{22} с коричневым крапом на крыльях. Там, где чернеет вода прорубленного кораблем канала, птицы повисают и, как крупные снежинки, опускаются на воду, подбирая отбросы судового камбуза.
Рев моторов распугивает пернатых спутников: над кораблем проносится самолет - посланец из Мирного.