Страница 8 из 50
Командир сделал небольшую паузу, потом негромко сказал:
— Надеюсь, что ошибку свою вы уже поняли и впредь подобного не допустите. А что двигатель
загорелся — вина противника: осколком снаряда был пробит маслорадиатор. Хорошо, что в воздухе вы не
растерялись и на земле действовали решительно, быстро локализовали пожар... Садитесь!
Ух-ты!.. Камень с плеч!
Значит, так: лейтенант Бикбулатов меня отчитал. А майор Ляховский, напротив, — похвалил, объявил
благодарность. Ну-ка, разберусь по порядку, как все было.
...Вначале все шло хорошо. Держался крыло в крыло. У цели перестроились, стали заходить в атаку.
Неожиданно ударили зенитки. Показалось, что весь огонь враг сосредоточил только на моем самолете.
Не то, чтобы растерялся, а почему-то заметался, что-то меня отвлекло. [32] .. И вот результат: побросал
бомбы неприцельно, отстал от ведущего. И еще на Бикбулатова обиделся! За такие дела не только козой
назовешь!.. А ведь «Бик», пусть резко, грубо, — но все же сказал правду. Могло хуже окончиться, и для
меня, и для него...
Позднее я заметил: в нашей эскадрилье повелось «подчищать» друг друга, если, разумеется, были к тому
основания. Делалось это прямо, откровенно и воспринималось без обид. И каждый знал: в дружном
крепком коллективе замечание товарища — на пользу общему делу.
После нескольких боевых вылетов я чувствовал себя над целью увереннее. Уже не тревожила стрельба
зениток. Ведущий предпринимал противозенитный маневр — и я тоже. Хорошо понимая его, действовал, сообразуясь с обстановкой. Но вот разобраться в том, что происходит на земле, отыскать цель, по которой
именно наносим удар, я еще не мог. А ведь от меня требовалось не только прикрывать ведущего и не
терять из виду цель, а и фиксировать малейшие изменения в обороне противника.
Шли дни, и, набираясь опыта, я стал подмечать все, что важно было видеть летчику, — будь это в воздухе
или на земле.
3.
В один из дней, после завтрака, мы с Калитиным укрылись в тени камышового навеса и предались
воспоминаниям. Это были какие-то особые минуты. Летчики, ежеминутно смотревшие смерти в глаза, не
думали о себе. Они всецело были поглощены делом, которое именовалось довольно прозаично — боевая
работа. А в редкие минуты затишья мы с тревогой говорили о своих близких, о которых два года уже не
знали ничего, часто видели во сне и по которым истосковались не утратившие нежности наши опаленные
войной сердца.
...У командного пункта мы увидели и своего командира звена лейтенанта Бикбулатова.
— Идемте к командиру полка! — сказал он.
Гвардии майор Ляховский поздоровался с нами и сразу начал объяснять, зачем нас вызвал:
— Фашистское командование возлагает большие надежды на свой оборонительный вал на так
называемом [33] Миус-фронте. Фашисты соорудили здесь доты и дзоты, противотанковые и
противопехотные препятствия. Гитлер требует задержать на этом участке советские войска во что бы то
«и стало, подчеркнув, что на реке Миус решается судьба Донбасса.
Командир полка сделал паузу, прошелся у стола и продолжал:
— Полк получил приказ выполнить специальное задание. Я решил доверить его вам. Суть задачи состоит
в следующем: на переднем крае в районе населенных пунктов Семеновский и Калиновка надо поставить
дымовую завесу на высоте пятнадцать-двадцать метров от земли, — командир показал на карте участок
местности и высоту с отметкой 196,0, над которой нам предстояло пролететь. — Наземные части ждут от
нас, авиаторов, помощи. Летите втроем, прикрытия не будет. Сложность заключается еще и в том, что в
этом районе противник сосредоточил много зенитных средств, — подчеркнул Ляховский.
— Задание будет выполнено! — четко произнес Бикбулатов.
Я испытывал и радость, и волнение. Радостно было сознавать, что командир части доверил мне, молодому летчику, такое ответственное задание, и еще потому, что Бикбулатов все же видит во мне
«Коршуна».
— Ну что, доволен? — спросил меня наш «Бик». — Не страшно?.. Дело необычное, довольно сложное.
Бикбулатов обстоятельно объяснил нам с Калягиным, что предстоит делать на том или ином участке, уточнил детали.
— Необходимо точно, внезапно и, разумеется, скрытно выйти в заданный район, — инструктировал он
нас. — Вначале мы пойдем разомкнутым строем, над последним контрольным ориентиром маршрута
перейдем на бреющий полет, а перед вражеским берегом сделаем «горку», обстреляем эрэсами позиции
фашистов — и снова перейдем на бреющий. Первым выброс химического состава сделаю я поочередно
из обоих УХАП'ов (так сокращенно назывались универсальные химические авиационные приборы — А.
Н.). Как только увидите, что из-под моей машины потянулся дым, вы, Калитин, отсчитаете двенадцать
секунд и затем нажмете кнопку для выброса смеси. Затем Недбайло... [34]
Мы проложили на карте маршрут, рассчитали курс, расстояние. Затем нас подробно проинструктировал
начальник химической службы полка капитан Продан. Еще раз, теперь вместе со своими воздушными
стрелками, уточняем особенности выполнения специального задания, намечаем план огневого
взаимодействия.
Подошли командир полка и начальник штаба.
— Итак, ровно в двенадцать пятнадцать, — напутствовал нас майор Ляховский, — вам надо быть над
целью. Ваше появление послужит сигналом наземным частям начать форсирование водного рубежа.
Желаю вам удачи, — и крепко пожал всем руку.
...Самолеты уже подготовлены к вылету. Наши «ильюшины» выглядят несколько необычно: под
крыльями, на наружных замках, подвешены сигарообразные контейнеры.
Занимаем место в кабинах. Ждем сигнала. Вот и ракета.
Качнулись и завертелись винты. Мы опробовали двигатели на всех режимах. Все в порядке, можно
выруливать на старт.
Машина Бикбулатова берет разбег. За ним идет Калитин. Я вылетаю третьим. Чувствую, как тяжело
отрывается от земли самолет. Это понятно: во-первых, химические приборы значительно увеличили
полетный вес штурмовика; во-вторых, изменились аэродинамические характеристики машины.
Некоторое время идем обычным строем, затем снижаемся и летим на бреющем. Под крыльями
замелькали строения, деревья, дороги. С удовлетворением отмечаю про себя, что уже умею распределять
внимание, оно теперь не приковано только к ведущему.
Неожиданно Бикбулатов набирает высоту. Мы с Калитиным делаем то же самое. «Значит, подходим к
цели!» — догадался я. Все время держу в поле зрения командирскую машину, бросаю беглый взгляд
вперед. За извилистой лентой реки виден испещренный огненными вспышками район. Серые, белесые, черные шлейфы смешиваются вдали, образуя туманную дымку. «Фронт! Где-то здесь и нужный нам
участок. Поди-ка, отыщи»!, — подумал я.
Под нами река Миус. Проходим над рекой под углом [35] градусов в двадцать. В шлемофоне — голос
командира звена:
— Огонь!
Штурмовик Бикбулатова ныряет вниз. Я повторяю маневр. Как и ведущий, нажимаю гашетки пушек и
пулеметов, кнопку пуска реактивных снарядов. В ровный гул мотора вплетается шипение: эрэсы, выброшенные из-под крыльев упругими огненными струями, понеслись вдаль, на врага. По самолету
пробегает дрожь: пушки и пулеметы работают безотказно. Я словно бы слился с машиной. В душе — ни
с чем не сравнимое чувство. Нет, это не азарт, это торжество бойца, несущего врагу возмездие.
Земля стремительно бежит навстречу. Под крыльями проносятся траншеи, огневые точки, мелькают
мечущиеся в поисках укрытия фигурки.
«Не отвлекаться!» — приказываю себе. Наступает очень ответственный момент, и я пристально
наблюдаю за машиной ведущего. Вот жгут густого белого дыма вырывается из-под летящего впереди
командирского штурмовика. Вижу, что и Калитин привел в действие первый химический прибор. «Один, два, три... шесть», — отсчитываю в уме. Воздушные стрелки, как это было предусмотрено планом, открывают беглый огонь по земле. А я продолжаю считать: «...одиннадцать, двенадцать!» — нажимаю