Страница 45 из 50
— Есть приказ направлять в соответствующие части танкистов и артиллеристов, а об авиаторах там
ничего не сказано, — бесстрастно говорит он, продолжая при этом читать какую-то бумагу.
Я оцепенел: вот тебе и на! Неужели опять на пересыльный?!.
— Как же быть?
— Ничем не могу помочь! — хмурит рыжие брови капитан.
Я растерянно смотрю на него, топчусь на месте, не зная, что делать дальше — уходить или продолжать
«переговоры», А капитан словно забыл о моем существовании — что-то снова пишет, перебирает бумаги.
Вдруг распахнулась дверь — и в кабинет, продолжая с кем-то вести разговор, вошел порывистый, быстроглазый капитан. Поздоровался со мной, поинтересовался:
— Что тут у вас? — и окинул меня с ног до головы испытующим взглядом.
Я коротко рассказал. Он внимательно выслушал и, повернувшись к сидевшему за столом, предложил:
— Надо направить его в наше авиационное училище. — И тут же, как о чем-то уже решенном, спросил:
— А в каком вы желаете продолжать службу — в первом или втором?
Я сразу же сообразил, что речь идет о двух училищах летчиков, находящихся здесь же, в Чкалове.
— В любом! — радостно воскликнул я. — Летал на бомбардировщиках СБ{8}...
Капитан задумался на секунду, подошел к столу.
— Мы вот что сделаем: выпишем направление в штаб Южноуральского военного округа, там уладят.
Вскоре я уже стоял перед начальником отдела кадров округа. От него узнал, что Ворошиловградская
школа военных летчиков находится на Урале. Туда меня и решено направить. [182]
...Мчался на вокзал, не чувствуя холода, не обращая внимания на густо сыпавший снег, спешил скорее
сесть в первый попавшийся поезд, идущий на Урал.
За билетом не пошел — длинный хвост у касс убедил меня, что нет никакого смысла терять время. И я
отважился: незаметно пробрался в пассажирский вагон и поехал... «зайцем». В пути достал из вещмешка
горбушку черного хлеба и, убаюканный мерным покачиванием вагона, разморенный теплом и вконец
усталый, уснул крепким сном.
И только на следующий день, когда я уже был в Уральске, в родном училище, вдруг вспомнил, что вчера, 28 января, мне исполнилось восемнадцать лет!
— Вот, кажется, и все, — заключил я свой рассказ. — Остальное происходило при тебе. Вопросы будут?
— Вопросов нет, — в тон мне ответила Катя и крепко-крепко прижалась к моему плечу.
Глава одиннадцатая
1.
И снова перебазирование. Дело хлопотное, но приятное. Уже хотя бы от одного сознания, что это — еще
один шаг вперед.
Так было всегда. Но сегодня я реагирую на подобный приказ совсем по-иному.
...Накануне вечером разыскала меня Катюша. На ней лица нет — встревоженная, удрученная.
— Что случилось, «Огонек»?
— Меня... переводят! — голос дрожит от волнения, в глазах слезы.
— Куда? Зачем? — встрепенулся я.
— В дивизию. Там при клубе создается эстрадный оркестр. Вот кто-то и подсказал начальству, чтобы
меня взяли солисткой...
— А ты откажись. Не хочу, мол, петь — и всё.
— Пыталась. Командир полка вызвал — приказ командира дивизии, говорит, есть. Отменить не имею
права. Ох, лучше бы с тем «Огоньком» и не выступала! Вся беда из-за него!..
Катя часто выступала перед авиаторами, пела полюбившиеся [183] всем песни. Голос у нее был
приятный, держалась на сцене свободно, пела легко. Аудитория вызывала на «бис», награждала бурей
аплодисментов. И вот... Кто бы мог подумать, что так обернется, что причиной разлуки станет именно
это?
Вроде бы и не очень далеко управление дивизии, а все же простились мы так, словно расставались
надолго и не знали, встретимся ли когда-нибудь вообще.
Настроение у Кати неважное. У меня — не лучше. Но я стараюсь не подавать вида, что переживаю.
...Утро выдалось хмурое, неприветливое. Сплошная низкая облачность нависла над землей. Моросил не
то дождь, не то мокрый снег. Видимость совершенно недостаточная для взлета, и я обрадовался: значит, не улетела Катя! Погода ведь нелетная...
Идти на командный пункт не решаюсь и потому прошу Дмитрия Матвеева:
— Дима, будь добр! Сбегай, пожалуйста, в диспетчерскую — узнай, кто дежурит.
— Командир, да ведь она уехала! — упредил меня Дима.
— Как — уехала?!
— Полчаса тому назад... «Эмку» за ней прислали. Уехала! Все-таки уехала! Щемящая боль сдавила
сердце.
2.
Огненный, всесокрушающий, неотвратимый вал катился на запад. Восточнопрусскую группировку
противника стальными тисками сжимали войска 3-го Белорусского фронта. Взяты Тильзит и Инстербург, наши войска овладели Гумбинненом — крупным узлом обороны гитлеровцев. Форсированы реки Дайли, Прегель и Алле. До Кенигсберга уже рукой подать — около пятидесяти километров осталось.
Наш 75-й штурмовой полк активно поддерживает наступающие части с аэродрома, расположенного
вблизи Шиппенбайля. Перебазирование прошло с выполнением боевой задачи: взлетели с аэродрома
Заалау, произвели штурмовку вражеских позиций, а затем сели в Шиппенбайле. [184]
Взаимодействовали главным образом со 2-м гвардейским Тацинским танковым корпусом, которым
командовал генерал Бурдейный.
На направлении Гумбиннен — Кенигсберг нашим войскам предстояло преодолеть шесть вражеских
оборонительных полос общей глубиной 150—200 километров. Легко сказать: преодолеть!.. А за этим
словом — жаркие сражения, кровопролитные бои. Гитлеровцы оказывали яростное сопротивление, дрались с упорством обреченных.
Против наступающих советских войск на нашем участке фронта вступили в действие только что
переброшенные сюда свежие резервы, в том числе танковые дивизии СС «Великая Германия» и «Герман
Геринг». На направление главного удара фронта враг бросил пятьсот танков и штурмовых орудий.
Каждое кирпичное или каменное сооружение — дом, сарай, гараж или мастерскую — противник
превратил в опорный пункт, огневую точку. По всей территории, в одном-двух километрах друг от друга, разбросаны железобетонные доты.
Взбешенный успехами советских войск, Гитлер отстраняет генерал-полковника Рейнгардта от
командования группой армий «Центр» и назначает вместо него генерал-полковника фон Рендулича.
Вражеской группировке дается новое наименование «Север».
Но от этих перемен дела фашистов не улучшаются. Под натиском советских войск группировка «Север»
к началу февраля распалась на три группы: хейльсбергскую, кенигсбергскую и земландскую.
Инициативой в воздухе прочно завладела советская авиация. Однако нам мешало огромное скопление
зенитной артиллерии противника. Имеем потери. Погиб штурман полка Герой Советского Союза гвардии
капитан Дмитрий Жабинский. Весь полк тяжело переживал утрату отважного летчика, бывшего комэска.
...В середине февраля вдруг наступила оттепель. Дороги развезло, продвижение боевых и транспортных
машин ухудшилось. Но, несмотря на это, наступающие войска 3-го Белорусского фронта упорно, километр за километром продвигались вперед, сдавливая с флангов и прижимая к заливу Фришес-Гаф
хейльсбергскую фашистскую группировку, занимавшую по фронту около 180 и в глубину до 50
километров. Нанося штурмовые [185] удары по войскам этой группировки, наш полк прокладывал
советским танковым и стрелковым подразделениям путь вперед, помогал им расчленять и уничтожать
противника по частям.
19 февраля в полк пришла печальная весть: погиб командующий фронтом Иван Данилович
Черняховский. Авиаторы поклялись отомстить врагу за одного из наших лучших полководцев. И мы, успевай только механики заправлять наши машины и снаряжать их, — совершали вылет за вылетом.
Штурмовали колонны автомашин в районах Генденталь, Брегден, Борнитт, Киршинен; разили танки и
другую технику близ Шванки и Эрисфельдена; «обрабатывали» живую силу в Гросс-Клинбекке, Бальге, Розенберге; подавляли артиллерию в Хоенфюрсте, Кукенене, Ширтене.