Страница 43 из 50
глубину.
Теперь у лаборантов задание: изготовить для танкистов фотопланшеты, которые сослужат им хорошую
службу.
2.
В середине января 1945 года войска нашего фронта нанесли противнику мощные удары и устремились
вперед двумя клиньями, которые вскоре стали сближаться, образуя Восточнопрусский «котел». Попытки
вражеских войск вырваться из окружения оказались безуспешными, и гитлеровское командование
возложило все свои надежды на авиацию.
Разведка установила, что где-то в районе железнодорожного узла Растенбург находится крупная
авиационная база фашистов. С нее, безусловно, и полетят самолеты противника, чтобы сорвать успешное
наступление наших войск и тем самым не дать им возможности закрыть горловину «котла». Надо было
раскрыть систему противовоздушной обороны авиабазы, подавить ее и нанести по аэродрому штурмовой
удар.
Часа в три по полуночи весь летный состав второй и третьей эскадрилий был вызван на командный
пункт. Подполковник Стрельцов — уже со Звездой Героя Советского Союза на груди — ждал нас в
командирском отсеке наскоро оборудованной землянки КП. Все летчики — в комбинезонах, унтах, шлемофонах. Пистолеты — на ремнях. У каждого — планшеты с картами района боевых действий.
Командир ставит боевую задачу.
— Двум парам доверяется особенно сложное задание, — сообщает Стрельцов. — Я уже наметил, кто
будет его выполнять. Наметил потому, что уверен: эти люди выполнят его с честью. Трое из них —
коммунисты, один — комсомолец...
Голос Стрельцова звучит в этот полночный час как-то по-особому. После паузы он заканчивает:
— На задание пойдут Давыдов, Васильев, Фогилев и Сиротин.
В землянке тесно, и мы стоим полукругом. Хорошо вижу всех четырех. Николай Давыдов, белокурый
[174] крепыш, на первый взгляд кажется неповоротливым, в действительности же это человек
энергичный, находчивый, веселый. Сейчас он сосредоточенно смотрит на командира. Его глаза как бы
говорят: «Готов выполнить любую задачу!».
Виктор Васильев — стройный, высокий. В его смелости и отваге тоже не приходится сомневаться.
Сейчас в его взгляде — гордость за оказанное доверие.
Глаза неразговорчивого, всегда серьезного Володи Фогилева сияют. Командир надеется на него, а это
выше любых похвал.
Невысокий ростом, непоседливый Виктор Сиротин сосредоточен. Он — весь внимание. Я знаю: он
пойдет в пекло, чтобы мстить врагу.
На его долю выпали суровые испытания. На подбитой машине он, израненный и обессиленный, сделал
вынужденную посадку на территории, занятой противником. Гитлеровцы вытащили Виктора из горящего
самолета, отвезли в тыл и бросили в какой-то сарай. Когда Сиротин пришел в сознание, его привели на
допрос. Он молчал. Его истязали. Но он ничего не сказал. Виктора отправили в концлагерь. Но советский
авиатор не покорился врагу — сколотил подпольную группу и организовал побег пленных. Затем Виктор
перешел линию фронта, нашел свой полк и явился к командиру, чтобы снова сесть за штурвал грозного
«ила».
Его уже не ждали в полку, оплакивали родные, получившие извещение о гибели сына. Но всем смертям
назло Виктор Сиротин выжил. Выжил, чтобы бить фашистов, мстить врагу, приближать победу.
Вот этой четверке отважных соколов и их верным боевым товарищам — воздушным стрелкам —
командир полка и давал очень ответственное и сложное задание.
— Нам известно, в каком приблизительно районе находится авиабаза противника, — продолжал
подполковник Стрельцов. — Но необходимо точно установить место ее расположения. Ваши машины
оснащаются только фотоаппаратурой. Ни эрэсов, ни бомб не брать. Пары пойдут одна за другой. Вторая
пара пойдет к цели за первой на расстоянии «зрячей» видимости. Допускаю изменения по маршруту.
Затем Стрельцов объяснил задачи другим экипажам. [175]
Две пары «горбатых» набрали высоту и легли на курс.
Облака сплошной пеленой закрыли землю. Внизу ни одного просвета, лишь видно, как на плотной
белесой гряде причудливо пляшут, бегут четыре тени. Но вот за линией фронта стали появляться «окна», затем облачность совсем как бы раздвинулась. Это плохо. Плохо потому, что скрытно подойти к цели уже
не удастся. И летчики испытывают точно такое чувство, какое испытывает пехотинец, попавший на
минное поле: ведь вражеские зенитчики лишь выжидают, когда наступит наиболее удачный момент для
открытия огня.
Давыдов снижается. Ведомый идет за ним. Где же вражеский аэродром?.. Вдали видны вспышки. Где-то
там, впереди, идет танковый бой. Но аэродрома не видно.
Показалось ровное поле. Может, оно служит фашистам аэродромом? Давыдов снижается. Пара Сиротина
повторяет маневр и тоже идет со снижением. Стрелка высотомера подрагивает, показывает тысячу
пятьсот, семьсот, четыреста метров.
Вот он! Капониры по краям поля, замаскированные самолеты. Их много. Давыдов считает: пять.., восемь.., двенадцать...
Зенитки молчат. В воздухе вражеских истребителей нет.
Давыдов включил фотоаппарат. Загорелись индикаторные лампочки, ожил счетчик, отсчитывая кадры.
Вдруг самолет резко встряхнуло. Взревел мотор. И вот уже море огня бушует вокруг самолетов, рвутся
снаряды, мечутся трассы. Тем временем аппаратура бесстрастно фиксирует на пленку систему вражеской
противовоздушной обороны. Давыдов включает передатчик:
— «Янтарь»! Я — «Стрелка». Еще один заход...
Осталось совсем немного, и на пленке будет полная панорама аэродрома. А с машиной что-то неладно.
Вот уже и воздушный стрелок Николай Никифоров с волнением в голосе сообщает:
— Командир, левое крыло повреждено!.. Вижу пробоины...
И вдруг, как по мановению волшебной палочки, затихли зенитки. И нет огня, и нет вздувающихся тут и
там дымных «шапок», и не пляшут перед глазами [176] эрликоновские трассы. Давыдов в недоумении
осматривает пространство, переводит взгляд на землю. Что это? Самолет Сиротина выпустил шасси. Вот
он планирует — идет на посадку.
— Что случилось, Виктор? — крикнул в эфир Давыдов. — Что ты делаешь?!
Но Сиротин в ответ лишь качнул крыльями.
— Что ты делаешь, Виктор?! — еще раз запросил Давыдов, и пальцы его коснулись гашеток. — Считаю
до пяти: раз, два...
А у взлетно-посадочной полосы суета. Мчится вдоль нее легковой «оппель», спешит кто-то из чинов
навстречу сенсации. Еще бы! Советский летчик сдается в плен!
Но почти у самой земли Сиротин неожиданно выравнивает машину, дает газ — и понесся его штурмовик
на бреющем, вихрем промчался над аэродромом, лег на обратный курс.
Ах ты, отчаянная душа! Что придумал! Сделал вид, что идет на посадку, — вот фашисты и прекратили
огонь. Сам пошел на смертельный риск, дав товарищу возможность выйти из опасной зоны, произведя
фотографирование объекта.
...В тот же день дважды вылетали мы всем полком на штурмовку крупного аэродрома в районе станции
Растенбург. Около ста вражеских самолетов уничтожили, не потеряв ни одного своего.
А вечером Виктора Сиротина принимали в партию. Коммунисты проголосовали за него единогласно.
Первым поднял руку за Виктора Николай Давыдов.
...Бои, атаки, штурмовки... Привычная фронтовая страда. С самого рассвета и до поздних сумерек гудят, рокочут моторы.
Технический состав почти не знает отдыха: ждет своих товарищей-летчиков с боевого задания, а
дождавшись, спешит снарядить штурмовики боекомплектом, проверить работу всех систем и агрегатов, заправить баки.
Два-три вылета для летчика в эти дни — обычное дело. Нередко успеваем сделать и по четыре.
Пробиваемся сквозь зенитный заслон, штурмуем опорные пункты врага, помогаем наземным частям
теснить фашистов на запад — к Кенигсбергу{7}. [177]
Наши полетные карты размечены пучком расходящихся линий. Они сходятся в Заалау; здесь мы