Завещание сына

— Я уеду, и вам самому придется проследить, чтобы казахи вовремя сливали нефть в трубу. Они должны это делать в начале каждого месяца, не позднее десятого числа. И так весь квартал, — предупредил Грыжин.

— Сейчас как раз начало месяца, и ты можешь отследить первую поставку сам. А к следующей порции, надеюсь, ты уже успеешь отдохнуть и вернешься, — вытирая рот белоснежной салфеткой с золотыми иероглифами, возразил Аксенов. Он уже привык наблюдать за работой заместителя со стороны и большого желания менять привычку не испытывал.

— Это на тот случай, если я запоздаю, — ответил Грыжин. Иван Вячеславович поставил на стол рюмку, которую уже было собрался опрокинуть, и удивленно уставился на заместителя:

— Коля, что происходит? Ты собираешься отдыхать больше месяца?

— Это так, на всякий случай, — повторил Грыжин.

— Нет, ты, конечно, имеешь право, два года без отпуска. Но все контракты в твоих руках. Представляешь, что может случиться, если тебя так долго не будет?!

— Я вписал график работы в календарь. Там и телефоны партнеров, и порядок расчетов по текущим контрактам. Вам надо только открыть его, и вы все поймете, — продолжал Николай, стараясь не замечать беспокойства в голосе шефа.

— Нет, ты мне скажи, когда намерен вернуться? — настаивал Аксенов.

— Иван Вячеславович, я же сказал: на всякий случай. Все мы живые люди. Представьте, что мой самолет упадет. Я обязан оставить вас в курсе событий на фирме.

— Да, я понимаю, — ответил генеральный директор своему заму, хотя и его тон, и выражение лица говорили об обратном. — Но хотелось бы знать, когда ты вернешься из отпуска.

— Давайте выпьем. Что вы поставили рюмку? — ушел от ответа Грыжин.

Мужчины чокнулись.

— За твой отдых, — выдал тост Аксенов. Но особого оптимизма в его голосе не прозвучало.

— И за вас, Иван Вячеславович. Уверен, вы прекрасно и без меня справитесь…

Аксенов выпил и покосился на молодого коллегу, необычное поведение которого начинало его всерьез тревожить. Иван Вячеславович припомнил недавний завтрак с Грыжиным-старшим, когда тот приехал на студень матушки. Вспомнились слова старого друга о том, что вид сына ему не понравился. А теперь этот странный разговор… Неприятное подозрение кольнуло Аксенова:

— Уж не решил ли ты сменить работу, Коля? Конечно, ты взрослый, талантливый мужик и вправе поступать, как сочтешь нужным. Тогда скажи честно. Мы же не чужие. Для меня это, конечно, новость тяжелая, но что делать? Каждый волен жить своим умом, только не надо темнить с близкими людьми.

— С чего вы взяли? От вас я могу уйти лишь на тот свет, — горько отшутился Грыжин.

— Ну тогда кончай меня стращать и наливай, — облегченно вздохнул Иван Вячеславович, не подозревая, что в шутке молодого зама и содержится ответ на вопрос о странностях в его поведении.

Николай чокнулся с Аксеновым и залпом выпил.

— Вы меня подвезете до дому? Хочу с женой и мальчишкой перед отъездом побыть, — попросил он, когда они вышли из ресторана.

— А ты едешь в отпуск без жены? — удивился Аксенов и, подозрительно покосившись на Николая, добавил: — Уж не завел ли ты себе бабу?

— Не завел. Просто хочу побыть один. Да и Ни-китку таскать по гостиницам не хочется.

«Форд» лихо подкатил к дому Грыжина. Иван Вячеславович вышел из машины и крепко пожал Николаю руку:

— Возвращайся поскорей, Коля. Без тебя на фирме тоскливо.

— Постараюсь, — ответил Грыжин и, не выдер-обнял Аксенова.

Перед тем как вызвать лифт, Николай достал из кармана платок и приложил к глазам. Он никогда раньше не ощущал в себе склонности к сентиментальным порывам, но сегодня, думая, что прощается с шефом навсегда, слезу сдержать не смог.

Маша ждала мужа у накрытого стола.

— Как хорошо, что ты не задержался до ночи. Я боялась, что перед отпуском затеешь проводы на фирме, загуляешь. Садись ужинать.

— Машенька, я только из ресторана. Мы с Иваном Вячеславовичем отобедали в «Пекине». Надо было ему кое-что по делу сказать. А где Никитка?

— Я сына бабушке на ночь отвезла. Думала провести последний вечер с тобой вдвоем. — Маша виновато улыбнулась и залилась краской. Николай внимательно оглядел жену, отметил новую короткую юбку и прозрачную кофточку, поднял ее и понес в спальню. — Ой, так сразу… Может, немного за столом посидим? — засмущалась Маша.

— Потом… — он нежно поставил ее на ковер возле кровати, осторожно, не торопясь, раздел и уложил на постель. Затем не спеша разделся сам.

— Коля, ты какой-то не такой последнее время? — тихо сказала Маша.

— Это хорошо или плохо? — спросил Николай, устраиваясь под одеялом рядом с женой.

Ответить она уже не смогла. Муж жадно и сильно стиснул ее в своих объятиях. Так он брал Машу только в первые месяцы их брака.

— Ты бешеный… — еле слышно проговорила женщина, закрыла глаза и еще тише добавила: — Хоть бы свет погасил.

— Не надо. Я хочу тебя всю видеть, — прохрипел Николай и принялся жадно целовать ей рот и грудь, прижимая к себе ее живот и бедра. Затем приподнял, поставил на колени.

Он любил жену долго и неистово, словно юный любовник, едва дождавшийся момента близости с любимой. Маша послушно позволяла ему все. Наконец Николай успокоился и, уложив голову жене на живот, затих. Так они пролежали несколько минут.

— Завтра ты уедешь, и я останусь одна, — грустно сказала Маша и погладила мужа по щеке. — Когда-то мы отдыхали вместе…

— Ты должна уметь обходиться и без меня. Представь, если я попаду в автокатастрофу или меня закажут. Теперь жизнь жесткая… — то ли в шутку, то ли всерьез ответил Грыжин.

— Зачем ты так говоришь?! Я без тебя не хочу. Я без тебя умру.

— Что значит умрешь? — Николай приподнял голову и строго посмотрел супруге в глаза: — А мальчик? Что же, оставишь Никитку круглым сиротой? Так не годится. Если со мной что-нибудь произойдет, ты обязана жить. Жить и за хорошего человека замуж выйти.

— Ты меня специально доводишь перед отъездом? — На глаза Маши снова навернулись слезы.

— Нет, но раз уж такой разговор зашел, ты должна знать, что я об этом думаю. Все мы смертны. — Он вытер ей краем пододеяльника глаза и поцеловал. — Не надо плакать, Машка. Я тоже тебя очень люблю.

— Тогда не смей меня пугать! — попросила Маша и сквозь слезы улыбнулась.

— Я сказал то, что считал нужным. Постарайся запомнить мои слова. Больше я об этом говорить не буду, — пообещал Николай и опять набросился на жену.

— Ты, правда, бешеный… — прошептала Маша, крепко обнимая мужа.

…Тихон Андреевич Глухов проснулся от надрывного лая соседского пса, сеттерихи Герты, и от белизны. Окна его небольшой комнатки выходили на подстриженную лужайку, и за ночь зеленый газон превратился в белоснежную скатерть. «Рановато для снежка. На дворе начало октября, а тут все белое», — подумал сторож и стал одеваться.

К звенящей тишине вокруг Глухов давно привык и непрекращающийся лай Герты его раздражал. Собаку пожилой отшельник недолюбливал, потому что она пугала его друзей. Сторож месяцами обитал на огромной даче один, так как хозяева предпочитали большую часть года сидеть за границей, но от одиночества не страдал. Его каждый день навещали знакомые, и хоть они не умели говорить на человечьем языке, их доверчивое отношение и тихая привязанность старика согревали.

Основных посетителей насчитывалось трое. Самой симпатичной из этой компании была белка Тошка. Она каждое утро по высокому забору обходила участок дачи, перепрыгивала на яблоню, затем на огромный куст жасмина, после чего, внимательно оглядевшись, подергивала хвостиком и, не обнаружив опасности, спускалась на газон. На террасе Тошку всегда дожидалось угощение. Причем лакомство на деревянной хозяйственной доске для разделки овощей ежедневно менялось. Сегодня Тошку ожидала горстка кедровых орешков.

Кроме белки, к старику прилетала ворона по кличке Варвара. Она была хитра и развязна. Поняв, что сторож ничего против нее не замышляет, она нагло усаживалась на стол, бочком подскакивала к Глухову и норовила спереть кусок из его тарелки. Тихон Андреевич пытался обучить ворону нескольким словам, памятуя, что когда-то слышал о способности этих птиц к имитации человеческой речи. Но Варвара, получая корм даром, говорить не желала. Обычно ворона прилетала раза три в неделю и надолго не задерживалась.