Страница 16 из 18
Полагаю также, что мы не сможем изучить творчество в подлинном смысле, пока не поймем, что почти все расхожие определения творчества и большинство используемых нами примеров являются по сути мужскими. Мы почти полностью исключили из рассмотрения женскую креативность с помощью простого семантического приема — определив в качестве творческих только продукты, производимые мужчинами, и полностью проигнорировав таким образом творчество женщин. Я убедился недавно (в ходе изучения пиковых переживаний), что женское творчество — это перспективное поле исследований, поскольку женщины меньше заинтересованы в результатах, в достижениях, а больше в самом процессе — текущем процессе, а не его высшей точке триумфа и успеха.
Вот тот фон, на каком я рассматриваю конкретную проблему, о которой пойдет речь ниже.
В основе проблемы, которую я пытаюсь решить, лежит следующее наблюдение: творческая личность в фазе вдохновения утрачивает свое прошлое и свое будущее и живет только данным моментом. Она полностью погружена в него и поглощена настоящим, текущей ситуацией, тем, что происходит здесь и теперь, служит объектом действия. Можно воспользоваться точной фразой из "Старой девы" Сильвии Эштон-Уорнер. Учительница, поглощенная новым методом обучения детей чтению, говорит: "Я полностью потеряна в настоящем".
Эта способность "потеряться в настоящем" представляется мне непременным условием любой креативности. Но должны существовать определенные предпосылки этой способности к выходу из времени, из себя, из пространства, из общества, из истории.
Очень похоже, что это явление представляет собой ослабленный, более мирской, более распространенный вариант мистического опыта, который описывался столь часто, что стал тем, что О. Хаксли назвал "вечной философией". В разных культурах и в разные эпохи он приобретает специфическую окраску — но в сущности всегда остается узнаваемым, то есть тем же самым.
Этот опыт всегда описывается как потеря себя или своего Я, а иногда — как самотрансценденция. Происходит слияние с наблюдаемой реальностью (или, выражаясь более нейтрально, с предметом), слияние двух в одно, своеобразная интеграция Я и не-Я. Обязательно сообщается о видении ранее скрытой истины, об откровении в строгом смысле слова, о сбрасывании пелены. Наконец, почти всегда весь опыт переживается как блаженство, экстаз, восторг
Неудивительно, что такой волнующий опыт столь часто воспринимался как сверхчеловеческий, сверхъестественный. Он был настолько величественнее и грандиознее всего того, что считалось человеческим, что мог быть приписан только сверхчеловеческим источникам. Такие "откровения" часто служат основой, иногда единственной основой, различных религий.
Однако даже эти самые удивительные переживания включаются ныне в сферу человеческого опыта и познания. Мои исследования феноменов, названных мною пиковыми переживаниями (Maslow, 1962), а также проведенные Марганитой Ласки (Laski, 1961) исследования того, что она называет экстазом (эти работы выполнены совершенно независимо друг от друга), показывают, что такой опыт является вполне естественным, легко поддается изучению и, что важно в данном контексте, может многому научить нас в отношении как креативности, так и других аспектов полного функционирования человеческих существ, когда они наиболее полно реализуют себя, достигают наибольшей зрелости и развития, наибольшего здоровья, когда, можно сказать, они в наиболее полной мере являются людьми.
Важной характеристикой пиковых переживаний служит как раз эта полная поглощенность объектом, эта потерянность в настоящем, эта отрешенность от времени и места. И мне кажется, что многое из того, что мы узнали, изучая эти пиковые переживания, может быть прямо использовано для обогащенного понимания опыта функционирования "здесь-и-теперь", установки на творчество.
Нам вовсе не обязательно ограничиваться рассмотрением необычного и, можно сказать, экстремального опыта (хотя, как теперь представляется очевидным, практически все люди могут сообщить о моментах восторга, если они тщательно пороются в памяти и если опрос проводится достаточно адекватно). Мы можем обратиться к простейшему варианту пикового переживания, а именно к поглощению и очарованию чем угодно, лишь бы оно было достаточно интересно, чтобы полностью завладеть вниманием индивида. Я имею в виду не только великие симфонии или трагедии, но также захватывающий фильм или детективную повесть либо попросту поглощенность работой. Есть определенные преимущества в том, чтобы начинать с такого универсального и знакомого всем нам опыта. Таким образом мы можем получить прямое ощущение, или интуицию, или эмпатию, то есть прямое опытное знание умеренного, ослабленного варианта более "высоких" переживаний. При этом мы можем избежать высокопарной, очень метафоричной лексики, типичной для данной области.
Итак, опишем кое-что из происходящего в интересующие нас моменты.
Отказ от прошлого. Наилучший способ посмотреть на существующую проблему — это отдать ей все, что у вас есть, изучать именно ее и ее природу, воспринимать связи, существующие внутри нее, открывать (а не изобретать) ответ на вопрос, касающийся этой проблемы, изнутри самой проблемы. Таков лучший способ созерцать картину или (в психотерапии) слушать пациента.
Другой способ состоит просто в том, чтобы перебрать прежний опыт, прежние навыки и знания, с тем чтобы установить, в каких отношениях текущая ситуация похожа на какую-то ситуацию в прошлом. Иначе говоря, речь идет о том, чтобы классифицировать текущую ситуацию и использовать сейчас решение, когда-то выработанное для похожей ситуации в прошлом. Это похоже на работу клерка с картотекой. В свое время я назвал такую работу "рубрикацией". И она достаточно эффективна — в той мере, в какой настоящее подобно прошлому.
Но, конечно, этот способ не подходит, если объект действий отличен от прежних. Подход клерка с картотекой здесь не срабатывает. Человек, придерживающийся такого подхода, встретившись с неизвестной картиной, торопливо, перебирает свои знания по истории искусства, чтобы вспомнить, какая реакция от него требуется. При этом он вряд ли смотрит на картину. Все, что ему нужно, — это имя, или стиль, или содержание, короче говоря, то, что позволит ему быстро произвести расчет. И тогда он восхищается картиной, если так надо, и не восхищается, если не надо.
Для такой личности прошлое — это, хоть и заключенное в ней, но инертное, "непереваренное", чужеродное тело. Это не сама личность.
Точнее будет сказать так: прошлое активно и живо только в той мере, в какой оно в чем-то заново создало личность и "переварено" в нынешней личности. Оно не является или не должно быть чем-то иным, чем личность, чем-то чуждым ей. Оно стало личностью (и тем самым потеряло свою собственную идентичность как нечто отличное от нее) — подобно тому, как бифштексы, которые я когда-то съел, являются уже не бифштексами, а мною. "Переваренное" (ассимилированное) прошлое отличается от непереваренного. Это то, что К. Левин назвал "неисторическим прошлым".
Отказ от будущего. Часто мы используем настоящее не ради него самого, а как подготовку к будущему. Подумайте, как часто в беседе мы показываем своим видом, что слушаем собеседника, но при этом втайне готовим свое высказывание, планируем и мысленно проговариваем его. Подумайте, как изменилась бы сейчас ваша установка, если бы вы знали, что через пять минут вам надо будет комментировать мои рассуждения. Как трудно было бы в этом случае остаться хорошим, полным внимания слушателем!
Если мы полностью поглощены слушанием или смотрением, то тем самым мы отказались от "подготовки к будущему", о которой я говорил. Мы уже не рассматриваем настоящее просто как средство достижения некоторого результата в будущем (что обесценивает настоящее), и, конечно, этот тип отказа от будущего является предпосылкой полной вовлеченности в настоящее. Столь же ясно, что трудно "забыть" будущее, если испытываешь тревогу в отношении его.