Чужестранец

Омрачилось чело сына неба, тяжко стало на сердце его. Не радостно было выполнять те задачи, но любовь его была сильна и горяча. Поклонился он деве, вышел за порог и пустился в дальний путь

Здесь Мирко опять остановился.

– И как, все он исполнил? – спросила Риита.

– А ты как мыслишь?

– Не знаю, – отвечала она. – Только я бы так никогда не сделала, пусть бы и до конца времен сулило мне это красоту, молодость да богатство. Мне тех звезд достанет, что каждую ночь на небо выходят.

– Они не только в небе, – проговорил Мирко. – У тебя в глазах еще… тоже.

– Вот как? – Риита с любопытством взглянула на него. – Не знала. Никто мне еще такого не говорил. Ты первый. – Она вздохнула. – Ладно, давай попробуем, что там вышло.

Риита встала, сделала пару шагов и, остановившись, добавила:

– А славно с тобой у костра ночевать. Тепло, и говоришь ты складно.

Поднялся и Мирко и направился было к шалашу, где остался его короб.

– Ты куда? – остановила его Риита.

– Да черпачок у меня берестяной в коробе. Пить-то из чего станем?

– Погоди, не нужно, – махнула рукой Риита. – Мы так, прямо из горшка. Так даже лучше.

Она уже сидела там же, на колоде, только теперь с питьем в руках.

Мирко подошел и остановился перед ней. Она подняла горшочек и протянула ему.

– Отведай, – едва слышно сказали ее губы, и Мирко скорее прочитал это слово, чем услышал. Глаза ее сейчас были теплыми, глубокими и влажными, как само озеро, жившее где-то рядом в ночи. Волосы немного выбились из-под венчика и разметались черными прядями, отчего девушка стала еще краше и ближе. Он перевел взгляд чуть ниже, где лежала, подрагивая отчего-то, нитка зеленых бус, поднимаясь и опускаясь на груди вместе с дыханием.

– Ну что же ты? Пей!

Мирко взял горшочек. Белая звезда плавала в нем, оживленная колебанием воды. Он поднес питье к губам и сделал первый глоток. Никогда до этого не доводилось ему пробовать нечто подобное! Трудно было узнать питье на вкус – оно было и сладким, и горьковатым, и терпким, и вяжущим. И покров лесной поляны был в нем, и свежесть утренней росы, и вековечная сила старого леса, и все, что успела передать окрестным землям мягкая озерная вода. Парень сделал еще несколько глотков. Сразу стало тепло, тело ощутило силу, а душа – легкость.

– Что скажешь? – лукаво, словно зная ответ, спросила Риита. Пока Мирко пил, она, затаив дыхание, смотрела на него.

– Да ты и вправду колдунья, – сказал он тихо. – В жизни такого не пробовал. Не знаю, какое питье Веснянка в травене-месяце Грому подает, только твое, наверно, не хуже будет.

– Ну так дай я сама испробую! – И девушка осторожно, с почтением даже, приняла из его рук горшочек и, выдохнув, будто решившись на что-то важное, стала пить.

– И точно, получилось, – прошептала она, оторвавшись. – Тепло как сделалось! Правда?

– Правда. Будто и не ночь, и не зарев-месяц. – Мирко расправил плечи. Дышалось в лесу всегда славно, но после нескольких глотков дивного напитка стало так легко и свободно, будто воздух сам собой вливался в грудь. – Кто тебя это делать научил?

– Все понемногу: и мать, и бабушка, и соседи, а больше лес да вот озеро это. А я им благодарна за науку.

– Это как?

– А так, что не боюсь купаться здесь и ночью ходить. А еще, когда травы здесь собираю или варю, всегда с озером поделюсь.

– А нынче что ж? – Мирко интересно стало, как это Риита приносит озеру требу. Да к тому же питье согрело так, что мысль о купании теперь, несмотря на позднее лето, не показалась нелепой.

– И нынче не поздно. – Риита встала. – Пойдешь со мной? – поманила она.

– Пойду. – Мирко шагнул за ней вслед. – Нешто можно за тобой не пойти?

– Можно, – отвечала она.

– Да только не сейчас, – был его ответ.

Мирко не забыл ни о спящем в шалаше Ахти, ни о бродивших по поляне лошадях, на которых снова мог напасть лютый кот. Но сейчас все это показалось ему совершенно невозможным и не стоящим того, чтобы ради этого сидеть как пень у костра.

Риита ступала уверенно, словно видела в темноте так же хорошо, как и при свете дня, и Мирко снова любовался на мягкую и гладкую ее походку без единого лишнего или неловкого движения, на тонкий и гибкий стан, который сейчас могла бы обнимать его рука, и это сейчас не виделось ему ни чем-то постыдным – для Рииты, ни похотливым – для себя, но безвинным и простым. Все же он не стал пока этого делать, испугавшись, что помешает Риите нести горшочек с травяным настоем.

Они вышли на небольшой лужок, туда, где берег не был подтоплен, не росли камыши и тростник, и только ветла склонилась над темной водой. По пути Риита успела сорвать еще какие-то травы, цветы и листики, и Мирко подумалось: «А вдруг она и вправду в темноте видит, как кошка?»

– Стой здесь, – тихо, но твердо сказала она ему. – Я близ ивы буду. Не должно тебе слушать, что я говорить стану. Поверь, ни единой скверны к тебе не пристанет, – добавила она серьезно.

– Верю. – Мирко мягко коснулся ее руки чуть выше локтя. – Ступай, делай все как заведено.

Риита подошла к иве, поклонилась низко дереву и, видимо, сказала какие-то положенные слова. Потом она обратилась к озеру, тоже с поклоном, плеснула из горшочка настоем: звук льющейся воды был негромок, но прозвучал отчетливо и таинственно в недвижной тишине ночи. Затем она по очереди отпустила по воде те травы, что собрала по пути, а после вновь отпила из горшочка. Вслед за этим она поставила его на землю и, распрямившись, напрягшись, точно натянутая струна, глядя куда-то в пространство, обратилась одновременно к небу, звездам, воздуху, лесу, произнеся длинное и замысловатое заклинание. Потом вздохнула глубоко, получив откуда-то весть о том, что все было совершено правильно и принесет одну только радость, и позвала:

– Мирко, теперь можешь сюда идти!

Он подошел.

– Красивое дерево, верно? – Она погладила ствол ивы, как что-то родное, близкое и разумное – совсем не так, как гладят мурлыкающего кота или радостно вертящую хвостом собаку.

– Верно. – Мирко тоже положил ладонь на ствол. Кора была шероховатой, приятной на ощупь и теплой. Он провел рукой вдоль ствола – и дерево, или это только показалось, ответило легким подрагиванием и шелестом серебряной листвы.

– Оно тебя признало, отвечает. Слышишь? – И глаза Рииты опять засветились тихой радостью и удивлением.

Он взял ее ладонь в свою, а другие их руки, хоть и не касавшиеся друг друга, соединяло мудрое дерево, и оба чувствовали это.

– Мирко, – сказала она немного смущенно, – а я ведь не только озеро благодарить сюда шла…

– Знаю, – понял он. – Ты еще искупаться хотела. Травы твои жизни прибавляют. Купайся, конечно, я мешать не стану, к костру отойду.

– Нет, не совсем так. – Девушка слегка сжала его пальцы, и рука ее чуть-чуть дрожала. – Чего мне тебя стесняться или бояться? Или ты разбойник какой, или оборотень? Вместе купаться будем, тебе тоже нужно – озеро так рассудило.

Мирко ждал этого, и только волнение, сковавшее его, не дало запрыгать, как мальчишке, от восторга. И он спросил осторожно и приглушенно, хотя голос все равно выдавал:

– Пристало ли девушке с молодцем купаться вместе? А ну, узнает кто?

Риита засмеялась тихо и светло:

– Разве тут есть худое? На Купалу все купаются – и ничего.

– Сейчас ведь не Купала!

– Что с того? Или Лада только людям благосклонна? Или ты зарекся с девицей какой? Или я жена чужая?

При слове «зарекся» Мирко ясно представил поросший сосной кряж, древнее святилище и каменное, прекрасное, точно застывшая песня, лицо женщины, столь же молодое и манящее, как лицо Рииты. Но богиня осталась там, на севере, в каменных оковах, девушка же была рядом – живая, горячая, близкая сердцу. Хотя на миг ему и показалось, что эти лица чем-то неуловимо, немыслимо, запредельно схожи.

– О чем задумался, добрый молодец? – Риита приблизилась к нему почти вплотную, и он ощутил на щеке ее свежее дыхание. – Или все сомневаешься, не мавка ли я? – Она сделала притворно большие русалочьи глаза, и пальцами принялась щекотать тихонько его запястье, незаметно перебираясь вверх по руке.