Стервами не рождаются

— Волка ноги кормят?

— Вот-вот, точнее и не скажешь. Зато ни от кого не завишу, сама себе хозяйка. Да и работа интересная, со многими людьми приходится общаться, много нового узнаешь. И на работе меня уважают. Знаешь, я долго считала себя ребенком, и ко мне почему-то все и относились именно так. А сейчас — я взрослая. И я это на самом деле чувствую. И относятся ко мне, как к равной, хотя я и самая младшая в своем коллективе. У нас средний возраст агентов где-то тридцать пять — сорок лет. Понимаешь, я впервые леплю свою жизнь так, как я этого хочу, а не как от меня это хочет кто-то еще. И мне нравится это. Совершенно обалденное ощущение, знаешь, как полеты во сне. Я все последние месяцы просто наслаждаюсь своей жизнью от и до. Кажется, я впервые поняла, что значит жить на полную катушку. Вот только нервы на моей работе надо иметь, как высоковольтные провода: клиенты иногда до того из себя выводят, что иногда даже ловлю себя на мысли, что хочу их чем-нибудь тяжелым по голове огреть.

— Я знал, что у тебя все получится. Я тебе этого не рассказывал, все как-то не до того было, но в нашем роду все ребята такие пробивные, с рабочей жилкой. Даже по нашей семье видно: вот ты в мою родню пошла, и всего добилась. И заметь — сама, без нашей помощи. А если и не всего, то добьешься этого в свое время. А вот Ирина она в материнскую родню вышла. И что? Ноет, ноет, ко всем претензии выдвигает. Не человек, а паразит. Никакой от нее пользы нет, никому она ничего хорошего не сделала. Даже временами не верю, что в ней и моя кровь течет. Представь, стал себя ловить на том, что вглядываюсь в ее лицо, ищу свои черты. И не нахожу.

— Хочешь сказать, что Ирина — не твоя дочь?

— Я ничего не говорю. И даже думать об этом не хочу. В конце концов, я ее растил, я ее воспитывал. Видно, упустил что-то в свое время. А теперь уже поздно что-то менять, поезд ушел.

Марина долго сидела на кухне с отцом, вливая в себе одну за другой чашки чая и хрустя вафлями в шоколаде. Даже чайник дважды пришлось ставить. Они все говорили, говорили, говорили, и никак не могли насытиться общением друг с другом. Больше всего ей сейчас хотелось как в детстве подогнуть под себя одну ногу, согнуть вторую в колене, подтянув к груди, и так сидеть, слушая и слушая неторопливый отцовский говор. Если глаза закрыть, можно даже представить, что тебе лет десять, все у тебя в жизни прекрасно и удивительно, и самая большая проблема у тебя, что мальчишки во дворе дразнятся, потому что непонятно откуда появилась эта противная грудь, которую уже не спрячешь под футболкой, как не старайся, и надо носить бюстгальтер. А то мама на улицу не выпустит.

Мама… Вот она что-то говорит, ворчит на Ирку. Ирка что-то отвечает ей… Ирка? Елки-палки! Они же вернулись! Точно, вон и Валерку слышно. Все, спокойное время закончилось, сейчас точно привяжутся. Надо было чуть раньше смотаться, а она за часами даже и не следила, уже полдня здесь сидит.

— Какие люди! Явилась — не запылилась. Что, хахаля сменила? Вон вырядилась как!

— Да нет, мама, за чужой счет жить не люблю, представь себе — заработала.

— А что, на панели сейчас много платят?

— Знаешь, я вот смотрю на тебя и думаю, и это говорит мне женщина, которая еще пытается после этого назваться моей матерью? За что же ты меня так ненавидишь? Где я тебе дорогу перешла? Чем обидела? Или тебе приятнее родную дочь проституткой видеть, лишь бы не винить себя за то, что ее из дома выгнала?

— Убирайся отсюда, шваль, чтобы и духу твоего здесь не было! Мы тебя здесь видеть не хотим, слишком много горя ты принесла в этот дом. Когда под чужим мужиком валялась, да семью позорила, небось не думала, каково нам будет вынести это. Растили ее с пеленок, кормили, уму-разуму учили, и что в ответ получили? Черную неблагодарность! И как она с матерью разговаривать взялась, раньше и не вякала, молчала в тряпочку, да пакостила, а теперь осмелела, рот стала открывать!

— Боюсь тебя огорчить, но пришла я сюда к отцу, а не к вам, и уйду отсюда ровно тогда, когда сочту нужным, а не когда ты или кто еще мне это прикажет. Да, рот мне не затыкай, бессмысленно это. Мне уже не шестнадцать, а ты для меня не царь и Бог. И если ты еще не забыла, здесь и мой дом тоже. Я здесь прописана, у меня здесь комната, кое-какие мои вещи. Пианино то же самое. Помнишь, мне его бабушка подарила? Как своей первой внучке? Или такие «мелочи» ты предпочитаешь забывать?

— Это про какую свою жилплощадь ты говоришь? Нет здесь у тебя ничего и не было. И комната давно уже не твоя, а детская для моих внуков.

— А что, Ирина уже парочку родила? Что-то я детского писка не слышу. А, поняла, она в положении? Что-то незаметно. Хотя да, цвет лица выдает. Какая-то землистая вся, нездоровая. Ириша, тебя что, токсикоз мучает? Пей витамины и все пройдет. Да, а с водкой завязывай, завязывай, а то урода родишь, мама расстроится, плакать будет.

— Как ты смеешь мне это говорить! Ты, из-за которой у меня теперь возможно совсем не будет детей! Мама все надеется на лучшее, молится за нас, чтобы у нас все наладилось, а ты! Как ты можешь так жестоко смеяться надо мной! Ты мне всю жизнь поломала, — произнесла Ирина с такой патетикой в голосе, которая украсила бы любую древнегреческую трагедию.

— Так ты не беременна? — растягивая слова, удивленно произнесла Марина, в чьих глазах уже плясали злые чертики.

— Как я могу забеременеть после твоего удара?

— Слушай, а ты внутриматочную спираль вынимать не пробовала? Говорят, помогает.

По расширенным зрачкам Ирины, потерявшей на мгновение дар речи, Марина поняла, что совершенно случайно, как говорят, «попала в яблочко». Да, Ирина далеко пойдет. С таким талантом по ней театры с кино плачут. Какова? Сама предохраняется, и еще имеет наглость обвинять свою сестру в том, что не может забеременеть! Вот дает!

— Ира, я что-то не понял? — вклинился в разговор молчавший доселе Валера. — Ты что, поставила себе спираль? Тогда при чем твои слова о том, что у тебя ничего не получается, истерики с наступлением месячных? «Ах, Валерочка, у меня опять не будет ребенка, как же я хочу бэби, он будет похож на тебя, такой же кудрявый». А я тебе еще и верил, как дурак, утешал: «Потерпи, малышка, все у нас получится, я постараюсь, вот увидишь»! Погоди, погоди, а к какому такому гинекологу ты в таком случае мотаешься два раза в неделю? Или проверяешь, как спиралька держится?

— Ира, это что, правда? — спросила мать, держась за сердце и присев на табурет.

— Да врет она все, врет! — завизжала Ирина. — Ну что вы все на меня накинулись!

— Нет, ты мне сейчас всю правду выложишь, дорогая, глядя в глаза своим родителям. Так у тебя стоит спираль или как? Ну, смотри на меня! Подними голову!

— Стоит, стоит, — елейным голоском протянула Марина. — Здесь и вопроса быть не может. Просто посмотрите на нее, и в глазах сами увидите ответы на все свои вопросы. Что, Валера, не сладко по носу от близкого человека получать? Ничего, привыкнешь. Я вот привыкла, и ничего, живу. И как видишь, неплохо. А теперь вы сами разбирайтесь со своими проблемами, а я пойду. Мне сегодня в салон красоты еще зайти надо, а то что-то ногти мне не нравятся. Отполировать надо. Папуля, до свидания, я тебе еще позвоню. Всем чао!

На улице ее догнал запыхавшийся Валера. Пальто висело на нем кое-как, видно одевался наспех, шарф болтался вокруг тощей шеи и совершенно не спасал от холода.

— Марина, постой, поговорить надо!

— Нам с тобой не о чем говорить. Или ты забыл, что женат на моей сестре, а я благодаря вам обоим вынуждена скитаться по чужим углам?

— Марина, Мышка, зачем ты так!

— Как?

— Жестоко. Раньше в тебе этого не было. Ты всегда была доброй, отзывчивой. А теперь я тебя не узнаю. Холодная, неприступная, выглядишь, как настоящая светская дама…

— Почему «как», я и есть светская дама. Мне на это твоего разрешения не требуется. А что холодная и неприступная, так вы меня со своей женой и тещей сами меня такой сделали. Чтобы общаться с вами по-человечески никаких нервов не хватит, пусть они даже были бы толщиной в канат. И знаешь, на самом деле у меня к тебе есть один маленький такой вопросик. Совсем маленький. Так, для удовлетворения собственного любопытства, не больше.