Страница 80 из 100
3 Над Горками теплится вечер… Приветлив вместительный дом… И радостны шумные встречи Бывали за этим столом, И много людей настоящих Здесь жизнь собирала сама, Таких, кто отменный образчик Характера, воли, ума. Кто странствовал много по свету, Кто с юности вечно в пути, Кто смог всю большую планету От края до края пройти, Кто с юности строил упорно, В тайге возводил города, Чьей сказочной воле покорна, Текла по пустыням вода, Кто с радостью вкладывал душу В деяние жизни своей… И Горький внимательно слушал Рассказы бывалых людей. Он чуток был к фразе и фальши… Коль врут — становился сердит… Негромко, не слушая дальше, Рукой по столу постучит… Но если веселую правду, Забыв о былой похвальбе, Рассказчик решается храбро Поведать друзьям о себе, То Горький, внимая рассказу, Смеется, и видим: слеза Блеснет, затуманивши сразу Его голубые глаза… Становится тотчас он ласков, И сразу же сердцем поймешь: Прекрасна нехитрая сказка, Бездарна красивая ложь! 4 …И вот я в его кабинете… Уже затуманился день… В холодном огне, в полусвете Бежит над полянами тень. За окнами — дождь, и промокла Березка, в туман уходя, Стучатся в прозрачные стекла Зеленые капли дождя. Он рукопись чью-то листает. Задумался. Гладит усы. А песня вдали нарастает, Рокочут в столовой басы. Становится ярок и пышен Закат в голубой полумгле… А груды прочитанных писем Лежат на широком столе. Конверты, листки, бандероли, И всюду на них — штемпеля. Взгляни — и увидишь раздолье: Здесь вся пред тобою земля. Открытка, где в красках неярких Индийский горит океан, А рядом — огромные марки Из крохотных западных стран. И всюду — и в песнях, и в прозе — Предвестием бури гудит Тот радостный ветер предгрозья, Что души людей молодит. Всё это доходит по праву Сюда до поэта-творца. Не просто огромная слава К нему привлекает сердца. Нет, смотрят спокойно и твердо Мильоны людей на него. Слова «Человек — звучит гордо» Сегодня дороже всего. Что нашего века чудесней? Что радости нашей светлей? Летит на заре Буревестник В простор знаменитых морей… И море волнуется снова… Гроза не смолкает над ним… Великое русское слово Становится нынче родным Всем тем, кто в безмерной надежде Грядущему молвит: «Пора!» Прошло невозвратное «прежде», Навек миновало «вчера», И завтрашний день величавый Встает над землею большой — С его исполинскою славой, С его богатырской душой. Художник, до жизни возвысясь, Нашел назначенье свое: Правдивый ее летописец, Творит он и строит ее. Он был исполинским деяньем С такой небывалой судьбой, При жизни казался сказаньем, И трудно мне было порой Поверить, что Горького слышишь, Что в комнате той же сидишь, Что воздухом тем же ты дышишь И в те же просторы глядишь. Он кашляет. Дернулись плечи. Прищурившись, смотрит во тьму. (Как чувствовать больно, что нечем Помочь в это время ему…) Откашлялся… медленно дышит, Глаза закрывая на миг… «Но все-таки кто же напишет Со временем книгу из книг, Подробное повествованье, Что жизнь ему в радость была, Что горе свое и страданье Он сжег, улыбаясь, дотла? О будущем думайте чаще, Склонясь над страницей своей… Ведь книга учителем счастья Должна быть всегда для людей. И, с рабскою выдумкой споря, Должна она к людям нести Не пошлую проповедь горя, А счастье большого пути». 5 Вдруг дверь отворяется. Входит, Сутулясь, высокий старик. Он комнату взглядом обводит, К столу он идет напрямик. Лицо его узкое в шрамах, Как в метках былого пути. От глаз его, странно упрямых, Так трудно глаза отвести. «А ваше лицо мне знакомо,— Откашлявшись, Горький сказал.— Кто нас познакомил? Заломов?» — «Нет, раньше я вас не встречал. Я должен был встретиться с вами Давно, но тогда не пришлось… Прошел я, гремя кандалами, Все царские тюрьмы насквозь». Он руку, задумавшись, поднял И молча подходит к окну. «Поведать хочу вам сегодня Я давнюю повесть одну. Напомню про годы былые…» Привычным движеньем руки В массивной оправе, большие Старик надевает очки. С нежданной улыбкой во взгляде, Поставивши стул пред собой, Странички из школьной тетради Листает могучей рукой. «Не выкинешь слова из песни… Сейчас… погодите… найду… А дело то связано с Пресней, Случилось же в пятом году… Опять меня радость былая К товарищам старым ведет…»