Страница 69 из 100
ЭПИЛОГ
СМЕРТЬ КУЛЬНЕВА
Год двенадцатый… Месяц июнь… Неспокойны Эти дни — перемены и смут времена… Финский, южный поход — это малые войны, А теперь наступает большая война. Враг вступает в Россию. Большим полукругом Наступая, выходят его корпуса. Растянулась меж Вислою, Неманом, Бугом Арьергардных тяжелых боев полоса. Враг упорно идет к нашей грозной преграде, И по селам старинным набатов трезвон… Помню слово Давыдова об Илиаде В эти грозные дни наступающих войн. «Честь и слава от веку — солдатская жатва». Над полями сражений в родной стороне Да свершится Суворову данная клятва Ныне в грозной, решающей судьбы войне… И воспитанных им — от седых генералов До седых трубачей — в этот час роковой, Как в былые года, снова битва скликала, И они откликались на голос родной. Кульнев был в арьергарде, с прославленной частью, Прикрывавшей пути к Петербургу, на Псков… Он грядущей России отстаивал счастье В непрерывном труде арьергардных боев. «Я с полком тут один. Бой тяжел арьергардный, До последнего драться, чтоб дать отойти Главным силам. Ведь близок тот полдень отрадный, Когда кончим отход, перережем пути И сначала набегом, наездом и поиском Будем мучить врага, после — выйдем вперед, И появится мститель пред вражеским войском — Защищающий родину русский народ». …В этот день за Клястицею вражьи мортиры Били с часа того, как всходила заря. На гнедых жеребцах пронеслись кирасиры, По болоту французские шли егеря. Тяжело отходить, и с коня он слезает… Повод дал Ерофееву… Тихо идет… Кто поверит, что Кульнев теперь отступает? Но получен приказ — неизбежен отход… Тихо шел по дороге, насупленный, сгорбясь… «Что же, прямо сказать, ведь не всё решено. Еще выйду с полком я на вражеский корпус И сомну в грозной рубке войска Удино…» Бомба падает рядом… «Быстрей разрывайся,— Он сказал, отходя с Ерофеевым. — Вот Видишь, старый фланкер, потрудней Оровайса Это дело — ну, прямо без устали жмет…» Он, прищурясь, смотрел… О, родная картина: Волчья ягода в мшанике топком растет, Впереди, за обрывом, по скату плотина, Низкорослая жимолость возле болот… За широким оврагом бегут перелески. Небогатый лесок. Белым спинам берез Будто зябко сейчас в ослепительном блеске, В ярких вспышках июльских мучительных гроз… Разорвалось ядро… Яркий блеск над завалом… Черный дым над травой — и мгновенный разрыв. Ерофеев рванулся тогда к генералу, Чтоб спасти его, собственным телом прикрыв… Опоздал… Взрыв… Что это? Оторваны ноги… Истекающий кровью, в примятой пыли Он обрубком сегодня лежит на дороге, Ставший издавна гордостью русской земли. И лежит на спине он, беспомощный, строгий, Истекающий кровью… О, кто перечтет В этот день все его боевые дороги От финляндских снегов до балканских высот… Молча сняв кивера, пред своим генералом Все стояли в слезах. Он лежал недвижим. Вдруг открыл он глаза. Странно, был не усталым Их стремительный блеск, а совсем молодым. И лежит он в короткой походной шинели, В доломане простом… Из-за туч с высоты Солнце вышло на миг. Луч скользнул. Заблестели На широкой груди ордена и кресты. Получил их в сраженьях за риск, за отвагу, И за каждый он кровью по капле платил. Этот вот дал Суворов когда-то за Прагу, Этот — с финской войны, тот — в бою получил… «Дети, я умираю…» Все плачут угрюмо… «Ни клочка не отдайте родимой земли… Снять прошу ордена, чтобы враг не подумал, Что убит генерал… если б тело нашли…» Вздох последний… И смерть… Подошел Ерофеев, Снял кресты, ордена… Положил на глаза Стертых два пятака… Пахло дымом, шалфеем… Мелкий дождь моросил… Грохотала гроза… И казалось, на миг распахнулись просторы. И обратно, под яростным свистом свинца, Поскакали тогда казаки и фланкеры — В арьергардном бою отомстить за отца. О, беспамятство рубки! Сверкая клинками, Звонко тенькая пиками, рваться вперед И стремительной лавой скакать пред врагами, По оврагам, по мшанику ближних болот. Ерофеев хранил вечный сон генерала… Тело Кульнева было накрыто плащом… Первый раз не в бою они оба… Настало Время нам горевать, вспоминая о нем. «Что же, смерти такой разве ты прекословишь? Сам я стар, где-нибудь да подстрелят в бою. Без тебя разве жизнь будет, Яков Петрович? Только тело б отвезть мне в деревню твою…» Не смешав своего боевого порядка, Кони мчались назад, чуть касаясь земли. Смолкли выстрелы. Стихла кровавая схватка. Возвращались гусары и песню вели; «Молодца мы потеряли, Кульнева злодей убил, Да зато и отчесали — Дорого ты заплатил. Сколько тысяч меж рядами Ты своими не дочтешь, Сколько саблями, штыками На плечах ты ран несешь». В грозный год его смерти, в заветную зиму, Отходили враги вдоль пылающих рощ, И опять довелось бивуачному дыму Над Клястицею стлаться в ненастную ночь, И припомнили здесь все дороги героя Офицеры московских и тульских полков — От кровавых трудов арьергардного боя До заветной поры авангардных боев. На рассвете послали дозор по верховью, Напоили коней и на запад ушли, Честь отдавши ему, оросившему кровью Эти топкие мшаники русской земли. …Много лет пронеслось, но сейчас, если едешь В летний пасмурный день из далеких краев По дороге, ведущей из Полоцка в Себеж, Ты увидишь места этих грозных боев. И услышишь тогда, как над зреющей рожью, На широких полях снова песня звучит, И поклонишься низко тому раздорожью, Где в бою арьергардном был Кульнев убит. Июнь 1941