Страница 21 из 73
Мурашки ползут по спине, пот плывет под очками.
«Зря дал себя уговорить, — ругаюсь, кусая губы. — Машина сама себя не перепрыгнет...»
Проносится мимо последний костер. Все! Дальше лес. Прямо на него мчится машина. Убирать газ поздно.
Звенит мотор гитарной струной.
И вдруг с толчка почувствовал — вроде оторвался, вроде лечу! Жму еще ручку, добираю скорости. А потом над самыми верхушками, так, что даже шарахнулась хвоя от воздушного винта, уползаю вверх. И как человек, который спиной чувствует на себе взгляд другого человека, представляю, что творится сейчас на партизанской площадке. Замерли, побледнели все, затаили дыхание. Секунда проходит, другая... Не послышится ли треск ломаемых деревьев, вой мотора, врезавшегося в землю, грохот взрывающегося бака?.. И когда убедились, что надрывный гул стал затихать, полетели в воздух шапки, «ура!» вырвалось из глоток, слезы радости набежали на глаза.
...Горяинов взлетел позже. Он взял на борт раненого немецкого офицера, захваченного партизанами в одном из боев. Пока он жив, надо было доставить его разведке фронта.
Рискованный полет удался. Мы добрались до своих. Я привез детей, Леонид Горяинов — пленного немца, хотя его мотор все время чихал в воздухе, грозил остановиться.
Инженеры исследовали пробоину и нашли в бензобаке фосфорный снаряд от вражеской зенитки. Они все удивлялись — каким чудом снаряд не взорвал самолет?.. Весть о храбром летчике, который летал со снарядом в бензобаке, разнеслась по всему полку.
С этого полета началась наша дружба с Леонидом Горяиновым на долгие-долгие годы.
На другую ночь мне не повезло. При посадке на новой площадке я сломал лыжу. Починить ее самому не [86] удалось. Надо было ставить новую лыжу. Пришлось давать в полк радиограмму.
Как я и ожидал, лыжу привез мой техник Гриша Дебелергов. Он стал ремонтировать шасси, а я вызвался поехать вместе с комбригом Гавриловым в район, куда месяц назад мы сбросили на парашютах нескольких девушек-разведчиц.
Я понял, что Алексей Михайлович Гаврилов руководил не только партизанской бригадой, но и возглавлял группы разведчиков, выполняющих особые задания в тылу врага. Он поддерживал также тесную связь с нашей фронтовой разведкой.
Мы уселись в сани. Ординарец Толя Филиппов вручил мне автомат и запасной диск.
Ехали мы довольно долго по едва заметной лесной дороге, засыпанной снегом.
На опушке Толик остановил лошадь, прошел вперед, долго оглядывал местность. Гаврилов его не торопил.
— Кажется, глухо, — проговорил Толя, понукая Лошадь.
Выехали на открытую местность, постепенно скатываясь в низину, за которой синел лес. Низина оказалась болотом. Полозья саней выдавливали бурую болотную грязь. Вдруг лошадь провалилась по самое брюхо. Мы выскочили из саней. Вдали увидели человека. Он шел к нам, перепрыгивая с кочки на кочку. Я затаил дыхание, но Гаврилов даже не встревожился.
Скоро человек предстал перед нами. Особенно запомнилась его длинная, неимоверно пушистая ярко-рыжая борода. Она как бы подчеркивала особую тайну места, куда мы попали. Как я узнал позже, это был проводник разведчиков Семен Арсентьевич Арсентьев.
— Кажется, прибыли вовремя, — произнес Арсентьев.
— Да вот беда — лошадь ступила мимо тропы, — ответил Гаврилов.
— Вы проехали дальше положенного места, — ответил проводник. — Толя сам тут управится, а нам пора идти. Через два часа вернемся обратно...
По узеньким тропкам, прыгая с кочки на кочку, проводник привел нас к возвышенному месту. Боковая поверхность искусно замаскированной горки раздвинулась, и перед нами появился человек в армейской гимнастерке, галифе, валенках и овчинной безрукавке. Я понял, это был начальник разведгруппы. [87]
Зашли в подземелье, огляделись. Печка, стол из бревен, нары, серые суконные одеяла, пирамидка с оружием.
Гаврилов и разведчик тут же вышли. Они говорили между собой о чем-то долго. Наконец вернулись в землянку. Начальник разведгруппы расспрашивал о жизни на Большой земле, о полетах, потом пожал руку, сказал:
— Спасибо за визит. Ждем ваших гостинцев всегда. Оказывается, часть боеприпасов и снаряжения, которые мы доставляли Гаврилову, попадали сюда.
Выйдя из болота, мы застали Толика вместе с лошадью в полной готовности. На прощание дед-проводник сказал:
— Поосторожней езжайте. Тут, знаете, одни леший живут... И ты, Толик, себя береги. В другой раз к ним не попадайся.
— А что, Толик, случалось с лешими встречаться? — спросил я, когда мы отъехали.
Толик смутился и промолчал. О нем мне рассказал Гаврилов.
Оказывается, Толику шестнадцать лет. Однажды в бою, расстреляв все патроны, он выхватил последнюю гранату и стал ждать, когда подбегут немцы, чтобы взорвать себя вместе с ними. Но граната не сработала. Юный разведчик попал в руки фашистов. Его допрашивали, пытали, раздетого выводили на мороз, ставили к стене и имитировали расстрел — пули свистели вокруг, впиваясь рядом, пилой водили по голому телу, царапая кожу, потом опять били — беспощадно, озверело, но он молчал. Опытные палачи не смогли сломить паренька.
Толю опознал староста. Его повели в родную деревню Шутово. На его глазах расстреляли мать, всю обойму автомата выпустили на печку, где находились младшие брат Ванюша и сестра Зина. Фашистам и этого показалось мало. Они избили мальчика до полусмерти и бросили на ночь в сарай. Но Толя нашел в себе силы выбраться из сарая. Под прикрытием ночной метели он убежал. Плутал в лесу несколько дней, пока не набрел на партизанский секрет...
Когда я вернулся домой, комиссар Михаил Михайлович Павлихин попросил меня выступить на собрании, рассказать авиаторам, как воюют партизаны. Я рассказал им о Толике, о. своем последнем полете, о том, как хотели не ночью, а днем рассмотреть партизаны летчика, [88] как они пожимали руки человеку с дорогой для них Большой земли, как рядом с командирской землянкой бросали трофейное оружие, добытое в бою. Показал им и подарок — парабеллум с длинным стволом за номером 2555. После войны пистолет я сдал, а документ, подписанный начальником штаба партизанского движения Соколовым, храню до сих пор...
Аэрофлотовцы на других фронтах
Наш полк не жил какой-то обособленной жизнью. Он был боевой единицей Гражданского воздушного флота, и наше командование, политработники, агитаторы постоянно и своевременно информировали нас о действиях других полков, расположенных на разных участках огромного фронта. Иногда в другие части ездили наши товарищи обмениваться опытом. Бывало, что и мы принимали гостей у себя.
На севере от нашего расположения вели боевую работу полки ГВФ, оказывающие помощь защитникам Ленинграда.
...Недалеко от Ладожского озера в сосновом бору находился небольшой аэродром «Хвойное». Пока озеро не замерзало, другого пути в Ленинград, кроме воздушного, не было. Отсюда совершались неожиданные для противника дерзкие полеты в осажденный город. Руководил операцией пилот гражданской авиации Константин Александрович Бухаров — всегда спокойный, неторопливый в решениях, но энергичный и твердый человек.
Однажды в Ленинград предполагалось послать сразу десять самолетов. Командир приказал лететь плотным строем и держать высоту не больше пятнадцати-двадцати метров, чтобы истребители противника не смогли атаковать снизу. Башенные стрелки должны следить за верхней полусферой. Так же полетят наши истребители прикрытия.
Бухаров взлетел первым. За ним стартовали с лесного аэродрома Стефан Радугин, Иван Носов, Николай Масляков, Семен Фроловский, Виктор Яковлев. Вторым эшелоном в строю шли новички, которым предстояло пройти первое боевое крещение.
Когда под крыльями самолетов оказалось озеро, флагманский корабль резко снизился, прижимаясь к воде. [89] Все экипажи последовали его примеру. Осенний ветер покрыл Ладогу темно-серыми волнами с белыми гребешками. Метров на сто выше каравана полукругом летит его защита — тупоносые истребители И-16, а еще выше барражируют маневренные «Чайки».