Страница 22 из 49
ручеек и горку.
На первом ряду у стола сидят двое раненных в голову. Белые повязки в темноте, мерцающие огни
коптилок. Вся обстановка чем-то напоминает избу, в которой проходил военный совет Кутузова в Филях.
Даже печка, стол и скамьи очень схожи.
— Светличный, пойдешь замыкающим, — продолжает тем временем Василий Карякин.
Гриша Светличный — худенький высокий парень, но у него уже три ордена. Летает замыкающим.
И по-нашему мнению, чудом спасается, ведь «мессеры» бьют крайних.
Мы смотрим на летчиков-штурмовиков. Вот эти двое — капитан и старший лейтенант с повязками
на голове — пойдут где-то справа от Карякина, а Гриша Светличный опять замыкающим. Пойдут
бреющим полетом, над самыми верхушками деревьев. Опасность не в счет. Главное — прорваться к цели,
атаковать, уничтожить ее, ликвидировать самолеты, которые беспрерывно тревожат Москву.
Мовчан — старший нашей группы, а также первый заместитель Цагойко.
Мой ведомый вылезает из-за печки, и мы идем к самолетам тихо, молча. Когда задание серьезное,
почему-то разговаривать не хочется.
Взлетели перед рассветом, почти в темноте. Это необходимо для достижения внезапности. Полет
тяжелый. Штурмовики идут низко-низко — они хотят быть невидимыми. Но нам-то их терять нельзя. И
мы летим за ними, но чуть выше и сзади.
Пересекли железную дорогу Ржев — Вязьма. Вот-вот вынырнет аэродром враге. Напряжение
возрастает. Мы уже прилетались, привыкли к штурмовикам, к полетам в тыл, но ощущение опасности,
неприятное ожидание чего-то тяжелого не покидает душу. Никогда не привыкнешь к опасности, никогда
не свыкнешься с ней так, чтобы чувствовать себя совершенно свободно.
Штурмовики уже подошли к цели, стреляют, бомбят аэродром. Горят «юнкерсы», и, несмотря на то
что в воздухе тысячи белесоватых комочков от зенитных разрывов, шестерка истребителей хорошо
держится за группой штурмовиков.
Правда, трудновато стало, когда всю группу вынесло прямо на центр аэродрома. Но это всего на
какие-то две-три минуты. А вскоре дым, огонь и, наверное, адский грохот от бомб (мы его не слышим)
остались позади.
Какой-то «мессер» сунулся к Светличному, но тут же ушел в сторону, когда на него посыпался
сверху Мовчан.
Через десять минут нервы почти успокоились. А еще через десять мы пересекли линию фронта.
Вот и Волоколамск.
— Молодцы! — радостно встречает Толстиков своих питомцев.
У него три штурмовых полка, где всего по десять-двенадцать экипажей. Он их очень бережет —
своих штурмовиков. Трудно воевать, очень трудно, но нужно, и все мы понимаем, что победа сама не
придет, а ее делают вот такие шестерки и восьмерки штурмовиков, такие летчики, как Карякин,
Светличный, капитан и старший лейтенант с белыми повязками на голове.
Мы живем рядом со штурмовиками. Профессия накладывает определенный отпечаток на каждого
из нас. Штурмовики, как и бомбардировщики, более спокойны, чем летчики-истребители. Но Костя
Брехов и Гриша Светличный не такие. Они очень подвижны, и вечером они с нами. Им очень хочется
быть истребителями. А Виталий Рыбалка агитирует меня и Вернигору перейти в штурмовую авиацию.
— Какого дьявола, сделали почти по двести боевых вылетов, а на груди только медали.
Истребители не в почете.
— Давай поменяемся, ты будешь штурмовиком, я истребителем, — сразу подхватывает Костя
Брехов.
— Готов сию минуту, вы хоть пользу приносите, а мы...
И все вместе мы решили проситься в штурмовики.
Почему? Да потому, что штурмовики более действенное оружие, чем истребители.
Но наш пыл охлаждает Цагойко, который незаметно вошел в комнату. Капитан сутуловат,
нетороплив, даже медлителен. Но Цагойко замечательный пилот и командир, к тому же умеет слушать, а
особенно говорить и убеждать.
— Вы, ребята, не торопитесь. Подумайте. Пока будете переучиваться, война окончится. Ни «илы»
не могут летать без истребителей, ни истребители без штурмовиков.
Все зашумели. Оказывается, истребители без штурмовиков могут обходиться.
— Я имею в виду нашу дивизию. Мы без штурмовиков тоже не сможем работать. Вот, посмотрите!
И Цагойко протягивает фотографию. На ней несколько повешенных партизан.
Страшно смотреть на вытянувшиеся полураздетые тела висящих на перекладине. А перекладина
сооружена на какой-то небольшой круглой площади, и вокруг — двухэтажные домики. Волоколамск! Да,
это Волоколамск. Совсем рядом с нами сражался Панфилов, тут же героически гибли местные жители.
— Это только подтверждает наше решение перейти в штурмовую авиацию, — продолжает
Виталий.
— Переучивание займет много времени, а штурмовать вы сможете и на истребителях, — твердо
говорит Цагойко.
Командир прав, и все утихают.
Проходит несколько тягостных минут. Но жизнь берет свое.
— Товарищ капитан, разрешите сходить на танцы? — неожиданно громко просит Вернигора.
У Пети высокий темный чуб, волосы вьются, глаза горят. Петя подмигивает мне, Виталию, и мы
отправляемся на танцы.
В просторную чистую избу, где из мебели только скамьи вдоль стен, набивается человек
пятнадцать — двадцать. Среди них девчата и военные из соседнего полка.
Мы с Петей в углу на почетном месте, рядом гармонист.
Пара за парой начинают выводить хитроумные, замысловатые па танго. Петя и я чинно сидим и
наблюдаем, но не танцуем. Мы не умеем танцевать, а учиться Петя считает ниже своего достоинства.
«Научимся после войны, сейчас не до этого, воевать надо», — говорит он.
А Рыбалка танцует. Танцует хорошо, красиво. Черные как смоль волосы, чуть вздернутый нос.
Худощавый, высокий, подтянутый.
Мы сидим, слушаем хорошую мелодию, которая хоть немного скрашивает трудные боевые будни.
...Мы крепко подружились с летчиками штурмового полка. Карякин, Брехов, Светличный стали
нашими постоянными гостями. Летали много, уничтожали технику и личный состав врага в глубине до
20 километров от линии фронта.
Однажды группу, которую возглавлял майор Любимов — замполит полка, атаковали «Фокке-
Вульф-190». Мы много слышали об этом новом истребителе немцев. Тупой нос, крупнокалиберные
пушки. В лобовую атаку идти с ним трудно. Но... Любимов вовремя заметил новые машины немцев.
— В воздухе «фокке-вульфы», — сообщил по радио комиссар. — За мной! — И ринулся в бой.
Вскоре один из фашистских самолетов загорелся.
Все радовались, что наши самолеты становятся лучше немецких. Новый ФВ-190 и тот против
«яка» устоять не может.
Да и «як» стал другим. Конструктор срезал верхнюю заднюю часть фюзеляжа. И обзор летчика
резко улучшился. Легкий планер, сильный мотор, новые пушки и отличная маневренность. Подвижная
часть фонаря летчика закрывалась, приемник и передатчик позволяли держать устойчивую связь. Все это
ставило «як» в число лучших наших самолетов.
— Так как же, товарищ Винокуров, хорош «як» или нет? — с улыбкой обратился замполит к
летчику.
— Лучше, чем МиГ-3, — ответил Виктор.
— Но и лучше, чем «фокке-вульф»?
— Этот вывод рановат, — буркнул Винокуров.
— Это как же понимать? — удивился майор Любимов. — Мы их сбиваем, они нет, чьи же
самолеты лучше?
Виктор попал в неудобное положение. Он недолюбливал Любимова за его острое слово,
непримиримую требовательность, постоянный контроль за летчиками. По характеру Винокуров
самолюбив, и за это Не раз подвергался критике со стороны замполита. Сказать сейчас, что дело не в
самолете, а в летчиках, значило отдать должное майору за последний воздушный бой, а Виктору страшно
не хотелось этого делать. Но пришлось.
— Дело не в самолетах, а в летчиках, — нехотя выдавил Винокуров.
— Это неверно, — живо откликнулся Любимов. — И люди и техника играют большую роль в бою.