Страница 71 из 73
Иван Каширин застал Блюхера озабоченным.
— Будем переправляться? — спросил он и прочитал в глазах главкома внутреннее сомнение, которое тот тщательно скрывал от окружающих.
— Ты меня, Иван, не искушай, — ответил с напускным безразличием Блюхер, и на глазах у изумленного Каширина лицо его озарилось таким светом, словно он только что получил радостную весть.
— Зачем? — удивился Каширин. — Полторы тысячи верст как-никак отмахали. Здесь нам оставаться нет резону, а там, — он показал на другой берег Уфимки, — должно быть, наши.
— Значит, нам туда дорога, — согласился главком и поднялся с бревна, на котором сидел. — Небось и переправу высмотрел?
— Признаться, мы с Дамбергом нашли местечко у Красного Яра. Там и два парома, но без моста не обойтись.
— Вот и сооруди его.
— Лесу-то нет.
— Ваня! — наигранно произнес Блюхер, назвав Каширина впервые по имени, и развел руками. — Лесу сколько твоей душе угодно. Скачи к башкирам в ближайшую деревню и закупи у них старые дома или сараи. Народ мигом разберет их и снесет к реке.
Весь день моросил дождь. Дорога, по которой бойцы несли бревна к Уфимке, размякла и превратилась в болото — ноги вязли по самую щиколотку. На берегу звенели пилы и топоры, из досок выколачивали ржавые гвозди, расправляя их тут же на камнях. Свозили балки, сколоченные козлами, и устанавливали на дно реки. До сумерек работали изнуренные люди.
Иван Каширин и Дамберг не смыкали глаз всю ночь. Переправившись с разинским полком и двумя батальонами латышей на другую сторону, они тотчас выслали несколько разведочных групп. По скупым рассказам жителей стало известно, что до железной дороги, идущей из Казани в Екатеринбург, повсюду белогвардейцы, а по другую сторону железной дороги белочехи. «Сказывали, что наши где-то у Кунгура и Перми», — сообщили разочарованно разведчики.
— Давай обратно на тот берег и доложи главкому, — предложил Каширин Дамбергу.
Блюхер стоял на пригорке у зарядного ящика и отдавал распоряжения. Дамберга он выслушал, как тому показалось, без особого внимания. Айвар понял, что главком чем-то озабочен и раздражен.
— Если вы не поспешите, — сказал Блюхер, обращаясь к Павлищеву, — то нам грозит полное уничтожение. Вы слышали Дамберга? Мы должны принять бой либо на этом берегу, либо на том. Я прошу вас. Иван Степанович, быстрей закончить строительство.
Павлищев не возражал и не спорил. Он знал, что закончить строительство моста в назначенный срок неимоверно трудно, что люди устали, но разве докажешь главкому? Чем ближе отряд подходил к линии фронта, тем сильнее Блюхер раздражался, хотя грубостей себе не позволял. Павлищев молча повернулся и пошел с пригорка.
На другой день через горбатый и шаткий мост потянулась армия в пестром одеянии. Это особенно бросалось в глаза, ибо день выдался солнечный, но по-осеннему холодный. Не будь людей, подвод и лошадей, не будь шума, можно было бы услышать стеклянный звон в воздухе, который несся по реке к лесам, охваченным янтарной позолотой. Даже вода в Уфимке, казавшаяся вчера вод дождем мутной, посветлела, стала прозрачной. И люди повеселели.
Прихрамывая, но уверенно сошел на мост Николай Каширин, идя позади своей кошевки. Но тут произошло неожиданное. То ли у него закружилась голова на шатком мосту, то ли он зацепился за неровный настил, но только палка выпала у него из рук, и сам он, потеряв равновесие, полетел в Уфимку.
Блюхер с пригорка наблюдал, как тягуче медленно переходила армия реку. Снова мимо него шли казаки, солдаты, шахтеры, плотники, металлисты, батраки, рабочая беднота. Перед глазами мельтешили грязные, рваные шинели, синие лампасы, лапти, штыки, женские телогрейки. И вдруг он увидел, как человек упал в воду. За ним ринулся другой. Через несколько минут оба показались над водой. Им бросили вожжи, за которые они ухватились, и их вытащили на мост.
— Это Николай Дмитриевич Каширин искупался, — доложил Кошкин, сбегавший разузнать, в чем дело. — А спас его Наймушин, тот самый бородач, который кормил медом деваху в обозе.
Блюхер задумался. Ему даже стало совестно, что не так давно он обругал Наймушина и грозил ему расстрелом.
— Вот видишь, Кошкин, — сказал он, — раньше чем осудить человека, поставь себя на его место. У каждого свой характер, каждый по-своему понимает жизнь. Коробейников не бросился бы в воду спасать Каширина.
Сквозь толпу съезжавших на мост пробился боец, крича на ходу:
— Кто видел главкома?
Навстречу ему бросился Кошкин.
Боец доложил:
— Коня своего оставил на том берегу. Прислал Иван Каширин, наказал передать, что вокруг беляки. Полк ведет бой, но без подмоги не сдюжит.
Блюхер вырвал из тетради листок и написал:
«Сейчас подсобить не могу. Маневрируй, но не допускай противника до берега».
Подав листок, сказал на словах:
— По дороге всем кричи, что Иван Каширин беляков разбил.
И только гонец бросился обратно на мост, как из арьергарда подъехал на взмыленной лошаденке другой гонец и доложил:
— Томин приказал передать, что он ведет бой с белочехами. У нас осталась одна пушка и десять снарядов. Не устоим.
До Блюхера донеслось глухое эхо артиллерийской стрельбы. В горах Ала-Тау ему пришлось бороться с ураганным ветром, с опасной дорогой, а здесь положение было опасней. На правом берегу Каширин с одним полком и двумя батальонами латышских стрелков вел бой с вражеской дивизией, а на левом — Томин, повернувшись фронтом на восток, удерживал сильно вооруженную пехоту белочехов. Посередине — Уфимка, шаткий мост и тысячи подвод, которые нужно переправить на другой берег. «Дрогнем — погибнем», — пронеслось в сознании.
— Белочехов испугались? — с притворным недоумением спросил Блюхер у гонца и стал строчить ответ:
«Если бы ты не был Томиным — не поставил бы тебя в арьергарде. Не устоишь — погубишь армию. Жму руку. Блюхер».
К рассвету весь Южноуральский отряд перешел через мост. На левом берегу остались лишь Блюхер, Кошкин и Ягудин. В предутренней дымке тумана показался полк Томина. Впереди ехал сам Николай Дмитриевич с расстегнутым воротом венгерки. Кумачовая рубаха настолько загрязнилась, что выглядела уже коричневой. Подъехав к Блюхеру, он спешился. В исстрадавшихся глазах застыла смертельная усталость, посиневшие губы запеклись. Казалось, что он не устоит на ногах и упадет.
— Спасибо, друг! — Блюхер обнял его за плечи. — Не медли, веди людей на другой берег.
Когда на мост шагнул последний конник, Ягудин с Кошкиным, подняв на руки заранее приготовленный бочонок с керосином, опрокинули его и стали поливать настил. Через несколько минут огонь змейками пополз по старым балкам и доскам.
До утра продержался Иван Каширин. Полк поредел, раненым никто не мог оказать помощи. Сам Каширин с трудом сидел в седле — в обеих ногах застряли пули. Но вот подоспела помощь — Павлищев и Калмыков привели свои полки. Чуть ли не целый час они решали, какой им предпринять маневр, чтобы отогнать противника.
— Держитесь здесь, — решил за них Каширин, — а я со своим полком проберусь через Дребневский хутор в тыл.
Павлищев недоуменно посмотрел вслед конникам и сказал Калмыкову:
— Вот вы, Михайло Васильевич, унтер царской армии, объясните мне, пожалуйста, психологию Каширина и его конников. Они совершенно обессилены, сам Каширин серьезно ранен, — я узнал об этом от его порученца, — а поехали на хутор, как на свадьбу.
Калмыков усмехнулся в большие усы:
— Когда человек знает, за что воюет, — он непобедим. Эх, Иван Степанович, если вы останетесь в живых, то увидите, что эти самые конники сделают через двадцать лет.
Павлищев не дослушал, его не удовлетворил ответ Калмыкова. «Меня агитировать не надо, — подумал он, — мне надо понять конника. Черт их знает, этих большевиков! Кого угодно уговорят. Один Блюхер чего стоит: в бою неумолим, а после боя — добрейшая душа. Рано или поздно мы с ним расстанемся, но забыть этого человека никогда не смогу».