Страница 6 из 14
Более того, не все в мире настолько однозначно, не все делится на черное и белое – или, если уж на то пошло, на розовое и серое, как наши слоны. Далеко не все то, что наша интуиция называет черным или белым, в действительности является таковым. Ошибиться ничего не стоит. В сущности, мы мало того что верим всему, что слышим, по крайней мере в первый миг; даже когда нас заранее предупредят, что нам предстоит услышать неверное утверждение, мы, скорее всего, воспримем его как верное. К примеру, в случае такого явления, как фундаментальная ошибка атрибуции (далее мы поговорим о нем подробно), мы исходим из того, что человек действительно верит в то, что говорит, и придерживаемся этого допущения, даже когда нам подробно растолкуют, что дело обстоит иначе; вероятнее всего, мы будем по-прежнему судить о говорящем в свете своего изначального допущения. Вернемся к предыдущему абзацу: как вы думаете, я действительно верю в то, что написала о смертной казни? У вас нет оснований для ответа, я же не высказывала вам своего мнения, тем не менее есть вероятность, что вы уже ответили на этот вопрос, восприняв мои слова как мое мнение. Гораздо больше тревоги внушает еще одно обстоятельство: даже когда мы слышим какое-либо отрицательное утверждение, например «Джо не связан с мафией», вполне возможно, в конце концов мы запомним его неправильно, без элемента отрицания, и поверим, что Джо на самом деле связан с мафией, и даже если не поверим, то скорее всего у нас сформируется негативное мнение о Джо. А оказавшись в роли присяжных, мы даже будем склонны порекомендовать суду удлинить срок этому Джо. Мы слишком склонны одобрять и верить чересчур легко, что зачастую имеет весьма серьезные последствия как для нас, так и для окружающих.
Секрет Холмса в том, чтобы каждую мысль, каждый опыт и каждое впечатление воспринимать так, словно речь идет о розовом слоне. Иначе говоря, начинать со здоровой дозы скепсиса взамен легковерия, столь естественного для нашего мозга. Ничего нельзя принимать за то, чем оно выглядит. Относитесь ко всему вокруг как к абсурду вроде животного, не существующего в природе. Начать следовать этому совету непросто, особенно немедленно, – ведь мы фактически требуем от мозга, чтобы он перешел из естественного для него состояния покоя в режим постоянной физической активности и тратил ценную энергию даже в тех случаях, в которых прежде зевал, соглашался и переходил к следующему пункту. Тем не менее это вполне возможно, особенно с помощью Шерлока Холмса. Ибо он как никто другой способен служить надежным компаньоном, постоянным образцом, демонстрирующим, как выполнить задачу, которая на первый взгляд кажется подвигом Геракла.
Наблюдая Холмса в действии, мы успешнее сможем следить за работой собственного разума. «Как он ухитрился угадать, что я приехал из Афганистана?» – спрашивает Ватсон у Стэмфорда, который познакомил его с Холмсом.
В ответ Стэмфорд загадочно улыбается. «Это главная его особенность, – объясняет он Ватсону. – Многие дорого бы дали, чтобы узнать, как он все угадывает».
Этот ответ лишь распаляет любопытство Ватсона. Такое любопытство можно удовлетворить только в ходе длительного и пристального наблюдения, какое он и предпринимает.
Для Шерлока Холмса мир по умолчанию – это мир розовых слонов. Иначе говоря, в таком мире каждый элемент входящей информации исследуется с тем же тщанием и здоровой долей скептицизма, как сообщение о самом нелепом из животных. К концу этой книги, задавшись простым вопросом «что предпринял бы и подумал в этой ситуации Шерлок Холмс?», вы обнаружите, что и ваш мир начинает приобретать сходство с его миром. Что мысли, существования которых вы прежде никогда не сознавали, можно остановить и подвергнуть сомнению прежде, чем впустить их внутрь вашего сознания. Что эти мысли, если их осознанно профильтровать, уже не смогут влиять на ваше поведение подспудно, втайне от вас.
Подобно мышце, о существовании которой вы не подозревали, – той, что вдруг начинает ныть, потом развивается и крепнет по мере того, как вы все чаще пользуетесь ею, выполняя новые последовательности упражнений, – в ходе практики ваш разум ощутит, что постоянные наблюдения и непрестанный критический анализ даются вам все легче. (На самом деле, как вы убедитесь далее, речь и вправду идет о подобии мышцы.) Привычка станет второй натурой, как для Шерлока Холмса. Вы начнете предугадывать, строить логические выводы, размышление станет для вас привычным, естественным делом, и окажется, что вам уже незачем прилагать к этому особые мыслительные усилия.
Ни минуты не сомневайтесь в том, что эта цель достижима. Пусть Холмс – вымышленный персонаж, но Джозеф Белл действительно существовал. Как и Конан Дойл (и его метод принес пользу не только Джорджу Эдалджи: сэр Артур приложил старания, чтобы снять обвинения с заключенного в тюрьму по ошибке Оскара Слейтера).
Возможно, Шерлок Холмс завладевает нашим воображением потому, что показывает: можно без особых усилий мыслить таким образом, который среднего человека способен довести до изнеможения. Благодаря Холмсу самые жесткие требования к научному мышлению выглядят осуществимыми. Недаром Ватсон, выслушав объяснения Холмса, касающиеся его метода, неизменно восклицает, что все изложенное ясно как день. Но в отличие от Ватсона мы можем научиться видеть эту ясность заранее, а не постфактум.
Вдумчивость и мотивация
Эта задача не из легких. Как напоминает нам Холмс, «искусство делать выводы и анализировать, как и все другие искусства, постигается долгим и прилежным трудом, но жизнь слишком коротка, и поэтому ни один смертный не может достичь полного совершенства в этой области». И это не просто красивые слова. В сущности, все сводится к единственной простой формуле: чтобы перейти от мышления по системе Ватсона к мышлению по системе Холмса, требуется вдумчивость плюс мотивация. (И вдобавок обширная практика.) Вдумчивость – то есть постоянное присутствие разума, внимательность и пребывание в настоящем, столь необходимые для подлинного, деятельного наблюдения за миром. Мотивация – то есть активная вовлеченность и страсть.
В событиях, которые определенно ничем не примечательны – например, когда мы забываем, куда положили ключи, или теряем очки, только чтобы обнаружить их у себя на макушке, – виновата система Ватсона: мы действуем как на автопилоте и не отдаем себе отчета в совершаемых действиях. Вот почему мы зачастую забываем, чем занимались, когда нас прерывают, и застываем посреди кухни, удивляясь, зачем вообще сюда забрели. Система Холмса предлагает нечто вроде возвращения тем же путем, требующего напряжения памяти, чтобы отключить автопилот и вместо этого вспомнить, где и зачем мы занимались тем, чем занимались. Наша мотивированность и вдумчивость непостоянны, и в большинстве случаев это неважно. Мы действуем бездумно, экономя ресурсы для более важных дел, чем запоминание места, где лежат ключи.
Но для отключения режима автопилота нам необходима мотивация, чтобы мыслить вдумчивым образом в данную конкретную минуту, прилагать усилия к тому, что происходит у нас в голове, вместо того чтобы безвольно плыть по течению. Для того чтобы мыслить подобно Шерлоку Холмсу, мы должны активно хотеть мыслить подобно ему. По сути дела, мотивация настолько важна, что исследователи часто сетуют на трудности получения объективных показателей результативности по когнитивным задачам для участников постарше и помоложе. Почему? Участники постарше зачастую гораздо более мотивированы на демонстрацию высоких результатов. Они более старательны и увлечены, более серьезны, сосредоточены на конкретной задаче, вовлечены в процесс. Для них эти действия много значат, так как свидетельствуют об интеллектуальных способностях участников, и те стремятся доказать, что с возрастом не утратили былую хватку. Для участников помоложе дело обстоит иначе. Сопоставимой мотивации у них нет. Так как же тогда точно оценивать результаты этих двух групп? Вопрос остается открытым и продолжает терзать исследователей старения и когнитивной функции.