Дао Кенгуру

– Ну, Ури, если уж выпендриваться, то лучше сферическая машина с шарниром Гука.

Экс-консул удивленно погладил подбородок.

– Впервые слышу. А что это такое?

– Завтра расскажу, – пообещал штаб-капитан.

– Ладно, пусть будет завтра. Вообще, надо сейчас гуманно отправить вас отдыхать.

– Хорошая идея, – отозвалась Лирлав.

– В общем, – продолжил Ури-Муви, – берите этот тайский баркас, и езжайте в лагуну. Игрушка комфортная. В холодильнике жратва и выпивка. Все в вашем распоряжении, отдыхайте, пейте, ешьте, спите, не стесняйтесь. Встретимся завтра за обедом.

…

На этом и они расстались до следующего дня. Тайский баркас – 10-метровая лодка с домиком-каютой, правда, оказался комфортным, а для двух персон к тому же очень просторным. Оставшаяся часть светового дня прошла в чередовании ненапряженного фридайвинга, немного сумбурного, но очень веселого секса, и вдумчивой дегустации сокровищ холодильника.

Так прошел световой день. На закате, когда шар солнца уже тонул где-то на западе, у северного края маленькой черточки – островка Сокау, окрашивая горизонт в красно-пурпурные тона, Корвин и Лирлав просто лежали на широком надувном матраце на палубе, и время от времени передавали друг другу гигантскую кружку с умеренно-охлажденным кокосовым молоком. И, рыжая кйоккенмоддингер, сделав очередной аппетитный глоток, потянулась всем телом, а потом задала внезапный вопрос:

– Эта фраза Ури-Муви насчет оскаленных клыков. Что ты про это думаешь?

– В смысле, что противник должен рефлекторно прятаться под стол от ужаса? – не без некоторой иронии уточнил штаб-капитан.

– Да. Про это, и про юниоров, которые вырастут другими, и вообще, про то, что будет.

– Ну… – произнес он, – …Я думаю, что Ури-Муви немного сгущает краски. Но, если не придираться к отдельным эпитетам, то он прав. Лидеры, как бы, Объединенных Наций автоматически топчут любого, кто им не угодил, если только они его не боятся. Оффи-характер, феномен статусной мании величия. В литературе описано, между прочим.

– И что? – спросила Лирлав, – Вечная Холодная война в шаге от Барьера Хопкинса?

– Откуда ты знаешь про Барьер Хопкинса?

– А, по-твоему, я не должна о нем знать? – слегка агрессивно отреагировала она.

– Ой! – Корвин в артистическом ужасе закрыл голову руками, – Ты оскалила клыки!

– Кэп, ты прикалываешься, а я на самом деле хочу разобраться.

– Aita pe-a, – сказал он, – я даже не буду спрашивать, почему ты вдруг заинтересовалась неомальтузианством, тератонной войной, и в частности идеей Сэма Хопкинса.

– А ты спроси, – предложила рыжая кйоккенмоддингер.

– Ладно, спрашиваю. Так, почему?

Вместо ответа, она порывисто вскочила на ноги, и юркнула в каюту, а примерно через полминуты вернулась и положила перед ним включенный ноутбук.

– Вот, смотри.

– Смотрю, – сказал Корвин, и прочел с экрана, – CBC-TV Онтарио, 20 июля в программу «Полтика и альтернативы» (ведущий – Алан Пайнс) приглашен профессор философии и социологии Найджел Эйк. Тема беседы: Барьер Хопкинса – миф или мировая угроза?

…

20 июля, вечер, Канада, Торонто. Телестудия CBC – Онтарио.

Эти двое являли собой полную противоположность. Телеведущий Алан Пайнс, отлично сложенный 40-летний представитель преуспевающей когорты журналистики, одетый в дорогой, но строгий серый костюм, четко пригнанный по фигуре, и гармонирующий с оформлением TV-студии в стиле «classic techno». И профессор Найджел Эйк, 70-летний патриарх натуралистического гуманизма, учившийся еще у великого Корлисса Ламонта, основателя этой философской школы. Эйк был похож на толстенького гнома, одетого в мешковатые синие джинсы и такой же мешковатый белый вязаный свитер. У среднего зрителя сразу создавалось впечатление, что телеведущий представляет здесь прогресс и современность, а философ символизирует трогательную, но исчезающую архаику.

Пайнс встал с кресла и красивым уверенным шагом подошел к киноэкрану на стене.

– Привет всем, кто смотрит «Политику и альтернативы» в этот вечер. По сложившейся традиции, я прошу всех зрителей отнестись спокойно к тем, возможно, жутким вещам, которые вы увидите сегодня на экране. В основном, это реконструкции исторических событий, они информативны, но не должны ввергать вас в шок. Итак, начнем. Вот это документальные кадры атомного взрыва над Хиросимой 6 августа 1945 года.

(На экране – вспышка, огненный шар, и растущий ядерный гриб).

… – Мощность чудовищна: как 15 тысяч тонн тротила.

(На экране – последствия взрыва: кварталы, полностью стертые с лица земли).

… – Но это далеко не предел. Вот это тест «Castle Bravo» на атолле Бикини 1 марта 1954 года. Мощность 15 миллионов тонн тротила, или попросту: 15 мегатонн.

(На экране – разворачиваются кадры невообразимого взрыв водородной бомбы).

… – Я думаю, тут нечего комментировать, достаточно просто смотреть. Но и это еще не предел. Вы видите взрыв советской водородной бомбы в Арктике 30 октября 1961 года.

(На экране – вспышка, озаряющая кабину бомбардировщика. А затем огненный шар распухающий на треть ширины горизонта).

… – Энергия этого взрыва 50 мегатонн. Он был мощнейшим в истории человечества. Казалось, только безумец может задумать боевое применение такого оружия. Но, как известно, в октябре 1962-го, через год после советского взрыва, разразился Карибский кризис, и мир стоял на грани обмена такими термоядерными ударами. К счастью, два лидера военных блоков договорились, и угроза миновала, казалось, навсегда. Но почему мы говорим об этом событии в политической программе? И почему мы здесь вспомнили Карибский кризис? Мы обсудим это с профессором Найджелом Эйком.

Невысокий толстенький профессор улыбнулся и с легким упреком спросил:

– Алан, зачем так пугать зрителей? Мир пока вовсе не на грани ядерной войны.

– Профессор, вы сказали «пока», не так ли? – отреагировал Алан Пайнс.

– Да, Алан. В философии ничего нельзя декларировать без приставки «пока». Если мы говорим: «нет способа двигаться быстрее света», то должны добавить «пока». Нельзя исключить, что физика изобретет сверхсветовой привод, и откроет путь к звездам.

– И, профессор, – подхватил телеведущий, – нельзя исключить ядерную войну?

– Конечно, нельзя, – подтвердил Эйк, – будущее многовариантно, в нем возможно такое неприятное событие, как ядерная война. Нам надо просто быть осмотрительными.

Телеведущий поднял ладони вверх и бесшумно поаплодировал.

– Безусловно, вы правы, профессор! И когда мы узнаем о клубе молодых талантливых ученых-ядерщиков под названием «Карибский кризис», мы должны насторожиться.

– Ну что вы, Алан, – профессор Эйк снова улыбнулся, – этот клуб состоит из молодых красивых женщин, наших соотечественниц, у которых маленькие дети. А заниматься прикладной ядерной физикой с малышом на руках очень непросто. И появился такой частный научный клуб. А название… Ну, что ж, физики, как известно, шутят.

– Мне кажется, профессор, что шутка не очень смешная, ведь все эти милые женщины эмигрировали в Меганезию, и сейчас работают в ядерном центре на атолле Табуаэран, причем босс их группы – исландский физик профессор Халлур Тросторсон, которого называют «вторым Нильсом Бором». Нам говорят, что ядерный центр на Табуаэране занимается лишь производством тяжелой воды для канадских АЭС, но так ли это?

В студии повисла короткая пауза, которую оборвал Найджел Эйк.

– Я полагаю, Алан, что этот вопрос лучше задать чиновникам МАГАТЭ. Если мне не изменяет память, это они получают деньги за международный ядерный контроль.

– Да, – телеведущий кивнул, – однако проблема в том, что центральное правительство Меганезии не контролирует большинство своих островов, в частности, этот атолл, и не может гарантировать безопасность комиссии МАГАТЭ. Ядерный центр на Табуаэране сейчас зона тени. Если кто-то в Канаде знает что-то о нем, так это вы, профессор. Ведь именно вас называют идеологом феминистского движения, к которому принадлежат и участницы «Карибского кризиса», и более юные участницы экстремистской группы… (телеведущий остановился, чтобы глянуть в шпаргалку) …Kjokkenmoddinger.