Страница 9 из 13
Было неловко при матери, поэтому держался, прилаживал эту дурацкую веревочку. Ждал. Чего только ждал?
Немного спустя Зиновия Петровича переложили на снятую с петель дверь, уложенную на добротные табуреты, когда-то им и сбитые. Осталась официальная часть: гроб, справка, место на сельском кладбище и прочие ритуальные вопросы. Ими и предстояло заняться Степе Звягину.
Выйдя на улицу, он заметил, что к дому потянулись люди. В основном это были старухи. От одного их вида Степе стало нехорошо, поэтому он бросился в противоположную сторону, намереваясь обежать полсела, пока доберется до нужного места. По дороге его окликали, спрашивали, когда хоронить. Звягин отмахивался, что пока не знает, но все равно, как положено, на третий день, и продолжал свой путь. Шагая, Степа вспомнил, что даже не спросил у матери, как это произошло, когда именно. Он двигался целеустремленно, словно рассекал стоящее перед глазами изображение мертвого голого отца.
Ираида в это время тоже зря времени не теряла. Разбудила Ольгу, наказала из дома никуда не выходить, Вовку покормить и ждать, пока не вернется или она сама, или отец.
– А когда? – переспросила ничего не понимающая со сна Оля.
– Когда-когда, – огрызнулась Ираида Семеновна. – Откуда я знаю когда?
Ольга, привыкшая к материнским причудам, на ответе не настаивала. Но видя мать странно встревоженной, робко поинтересовалась:
– Куда ты, мама?
– Ниче, доча, – невпопад ответила Ираида. – И это переживем.
Девочка с недоумением посмотрела на мать, но спросить так и не решилась, видя, что той некогда. Как только за Ираидой захлопнулась дверь внизу, Ольга подбежала к окну, наблюдая за матерью с высоты второго этажа. Та вела себя странно: сначала заскочила в дом напротив, где жила ее подруга Таня, но пробыла там не час, как обычно, а пару минут, не больше; затем вошла в калитку второго соседского дома, но проходить далеко не стала, а что-то крикнула копошившемуся в огороде хозяину. Да и еще вот что: на голове матери был черный платок.
Ольга растолкала Вовку, отчего тот пришел в негодование.
– Я спать хочу, – закапризничал мальчик и перевернулся на другой бок.
Но не тут-то было. Олю такое положение дел явно не устраивало. Она чувствовала, что что-то происходит, но понять что, пока не умела. Для этого ей жизненно необходимо было оказаться на улице, а сделать это было невозможно по одной-единственной причине – «из-за этого дурака Вовки».
– Вставай быстро, – прошипела девочка брату на ухо, – а то ведьма придет.
Одно упоминание о ведьме подняло Вовика с кровати взрывной волной:
– Заче-е-ем?
– Не зачем. А за кем, – продолжала Оля добиваться поставленной цели.
– За ке-е-ем? – дрожащим голосом переспросил мальчик.
– Ну не за мной же, – успокоила его сестра.
– А почему за мной? – отстаивал свои рубежи Вова.
– Потому что дрыхнешь до обеда…
До обеда, конечно, было еще далеко. Но на всякий случай Вовка решил подчиниться.
– А где мама? – полюбопытствовал мальчик.
– Ушла.
– А папа?
– И папа ушел. Я главная.
Вовик помрачнел:
– Умываться, что ли?
– Можешь не умываться, – великодушно разрешила Оля.
– А можно, – с надеждой уточнил Вова, – не буду завтракать?
– Нельзя, – отрезала Ольга и насупила брови. Необходимость накормить брата определялась ею как первостепенная. Она помнила о материнском наказе и собиралась его выполнить во что бы то ни стало.
Дети спустились вниз, но на столе вместо привычного субботнего разнообразия их ждала в сковороде остывшая яичница.
– А блины где? – поинтересовался Вова.
Оля посмотрела на пустую плиту. На всякий случай даже в холодильник. Блинов нигде не было.
– Я не буду яичницу, – затянул знакомую песнь Вовка.
– Будешь как миленький, – пообещала ему сестра. – А то к Трифону не пойдешь.
Вовик, благодарный уже за то, что ему не пригрозили ведьмой, попробовал было увильнуть от предстоящего завтрака, но был быстро водворен на место.
– Не хочешь – как хочешь, – нарочито равнодушно сказала Оля и приступила к еде.
Мальчик занервничал. События сегодня явно развивались не по традиционному сценарию.
– Последний раз спрашиваю: будешь? – буркнула Оля, вожделенно посматривая на вторую половину яичницы. Ела девочка всегда с отменным аппетитом.
– Буду, – тоскливо пообещал Вова и наконец-то присел за стол.
Сестра не торопилась быть щедрой: аккуратно по краю вырезала почти оранжевый желток и словно нехотя переложила Вовке в тарелку.
– Я хочу со сковородки, – заныл мальчик.
– Обойдешься, – успокоила его Ольга и чуть поласковее прокомментировала: – Мама не разрешает.
– Тебе тоже не разрешает.
– Я – это другое дело, – печально произнесла девочка. – Я же не родная. Значит, на меня это не распространяется.
Этот аргумент показался Вовику вполне убедительным: тарелку решено было оставить.
– А почему мне желток? – на всякий случай с опаской поинтересовался мальчик.
– Ну я же желток не ем.
– Я тоже не ем, – чуть не плача сообщил Вова.
Ольга быстро соскребла с чугунной сковородки бело-мутное желе и с жадностью засунула в рот:
– А белка не-е-ет. Уже.
Вовка с недоверием посмотрел в жующий рот сестры и следом – на осиротевшую сковороду: там не просто не было белка, там вообще ничего не было.
– Не-е-ету… – удовлетворенно протянул мальчик. – Будешь еще?
Вовка подобострастно пододвинул свою тарелку с желтой кляксой сестре. Оля с готовностью согласилась и принялась за еду. Брат удовлетворенно наблюдал за процессом потребления и еле сдерживал внутреннее ликование: «Всю гадость съела!»
Гадости в Ольгином представлении явно было маловато для нее одной, поэтому она вновь заглянула в холодильник. Там ее ждала пустота. «Да уж, – подумала она. – С таким завтраком недолго и ноги протянуть!» Аккуратно прикрыв дверцу холодильника, задумалась. «Бабушка!» – промелькнуло в ее кудрявой голове, и она повеселела.
– Вовка, пойдем к бабушке?
– Лучше к Трифону, – абсолютно честно расставил тот приоритеты.
– К Трифону нельзя – мама не велела. Опять в баню посадит.
Столь радужные перспективы Вовке не понравились – мальчик загрустил. Чувствуя себя обманщицей, Оля попыталась найти компромисс с совестью и предложила брату для начала навестить Трифона. Отдать, как говорится, почести царственной особе. По столь торжественному случаю Вова позволил себя причесать и даже надел слежавшуюся по сгибам белую футболку, тщательно охраняемую Ираидой на всякий случай. Вид мальчика напоминал парадный портрет младшей группы детского сада: черные шорты – белая майка и волосы, расчесанные на косой пробор. Последнему соответствовать было особенно сложно, так как буйные кудри Вовы Звягина не желали укладываться ни в одну сторону – они просто торчали перпендикулярно голове, отчего та зрительно увеличивалась в размерах.
Оля удовлетворенно посмотрела на брата и приступила к работе над собственным образом. Для достижения цели из материнских закромов было добыто ни разу не надеванное платье, тоже дожидавшееся торжественного случая. По мнению Оли, он как раз и наступил. Войдя в роль сироты при добрых, но приемных родителях, девочка помнила о своем благородном происхождении, поэтому и наряд подбирала соответствующий. Ну никак заколдованная принцесса не желала предстать перед суженым в холопском наряде!
Из дома дети вышли, словно два лилипута на арену цирка. По подолу Ольгиного платья густо колосилась рожь в обнимку с ромашками и васильками, на мятой хлопчатобумажной груди сидела палехская брошка, а на ногах – белые кружевные носки, тщательно оберегаемые Ираидой в ожидании первого сентября. Внешний вид Вовки таким великолепием не отличался, он поражал своей выдержанной строгостью: ничего лишнего – черный низ, белый верх. Небольшой диссонанс вносили непослушные завитки на голове, но против них существовало только одно средство – ножницы. Ими Оля воспользоваться как-то не решилась.