Царь-кукла

— Нет, это разные вещи, — охотно согласился Василий. — Вы очень правильно сейчас описали!

— Значит, вы мне поможете, что бы это ни значило? — с издевкой осведомился Капралов.

Однако Василий двигался согласно собственному алгоритму.

— Знаете, чего нам больше всего не хватает? — спросил он и сам же ответил: — Правды.

Капралов лишь кивнул. Обычно он выказывал большую заинтересованность, но сейчас в этом не было нужды: из опыта он знал, что здоровые сами изложат свои безумные идеи. Главным отличием здоровых от больных были не идеи, а слабость в аргументации: их логические построения чаще давали сбои.

— Вы смотрите телевизор?

— Не особо…

— А мне по работе приходится… Чтобы, так сказать, быть в курсе… Знаете, что там показывают? Раньше рассказывали о хорошем, потому что хотели, чтобы было поменьше чернухи, чтобы люди радовались, а о плохом не рассказывали. А теперь рассказывают о плохом, но называют его хорошим. Понимаете? Раньше хотели, чтобы люди о чем-то не знали, а теперь хотят, чтоб не думали. Понимаете? Их просто зомбируют. С этим нельзя мириться, Лука Романович.

— И потому вы решили мне помочь?

— Да. Вы пытаетесь узнать, зачем они это делают. Всем остальным просто плевать.

— Хорошо, я-то, может, и пытаюсь. Но разве когда-то было по-другому?

Василий сразу насупился и молча смотрел исподлобья.

— Мне кажется, это суть механизма, которому вы, судя по всему, служите. Но не буду спорить. Важно, что вас он тоже не устраивает.

— Вам нужна помощь или нет? — обиженно осведомился Василий.

Капралов не ответил.

— Ладно… Думаю, больше мы все равно не увидимся.

Не глядя на Капралова, он просунул руку под куртку, достал прямоугольный конверт и положил на скамейку.

— Спрячьте! — приказал он. — Откроете, когда уйду.

— А что это?

— Это единственное, что удалось найти по известному вам делу. Так получилось, что я собирал по нему информацию… Смысла я не понял. Хотя от меня этого и не требуется.

Он коротко кивнул, встал и пошел по аллее в сторону Спиридоновки. Капралов проводил его взглядом, немного подождал и взял конверт в руки.

Внутри лежал сложенный в три раза листок. Он развернул его и увидел копию рукописного текста, без прописных и знаков препинания:

«возьми всех в одно место

назови матрешкой

как дщерь вложь самое главное

через это передашь»

Половина слов были разорваны, другие наползали друг на друга, почерк казался детским.

— Как дщерь вложь самое главное… Ну и чушь! — с расстановкой произнес Капралов.

Он несколько раз перечитал полученную телеграмму, посмотрел на обороте (там было пусто) и, разочарованный, убрал ее обратно в конверт.

ЧАСТЬ 3

1

История пациентки С., как стали называть Раису Смирнову в медицинских кругах, получила со временем резонанс, и новая сотня специалистов, на этот раз иностранных, жаждала дать ее лечащему врачу еще одну сотню советов. После эксцесса с ножом Капралов боялся оставлять Раису без присмотра, поэтому, когда его пригласили на конференцию в Израиль, выбор казался небольшим — снова положить ее в больницу или взять с собой. На самом же деле выбора не было совсем. Он так долго убеждал ее, что она в порядке, что просто не мог отправить в больницу. Организаторы охотно согласились: одно дело слушать врача и совсем другое посмотреть на его живого пациента.

Иностранцы настолько впечатлились фактом, что в России берутся за такие сложные случаи, что сам этот факт и признали успехом. Когда же на специальной секции Раиса благосклонно ответила всеми наличными голосами, они окончательно пришли в восторг и не скрывали восхищения. Их не хотели отпускать, Раисе предлагали бесплатные обследования, а Капралову чтение лекций. Он был доволен. Раисе было все равно.

На третий день они распрощались с врачами, сели в такси и поехали из Тель-Авива в Нетанию. Не будь Капралов психиатром, он согласился бы, что погода может шептать. Однако, в отличие от писателя, психиатр метафоры понимал буквально — беседы с силами природы идеально вписывались в картину сразу нескольких заболеваний. Поэтому достаточно сказать, что погода была замечательная — солнце и градусов двадцать тепла.

И все же с каждым километром писатель постепенно брал верх; разумеется, в метафорическом смысле. История про матрешек — а это она вела их в Нетанию — к психиатру пока не имела отношения.

— Куда мы едем? — спросила Раиса, оглядывая скудный пейзаж.

— Увидишь.

Вскоре они остановились возле двухэтажного бетонного дома, почти скрытого за желтыми от плодов лимонными деревьями. Капралов расплатился с водителем и нажал кнопку звонка у калитки.

С минуту ничего не происходило, а потом из-за деревьев показалась старуха с причудливой бабеттой на голове, которую в данных обстоятельствах уместнее было бы назвать халой, в платье в мелкий цветочек, пышному телу в нем было тесно, короткие рукава открывали колышущиеся в такт ходьбе крылья молодости. Поверх платья был повязан передник. Шла она медленно, немного подволакивая левую ногу.

— Это Лука Романович? — закричала она метров с десяти. — У меня как раз Гомены уши подошли. Вы ведь будете чай с ушами?

— Какие уши? — растерялся Капралов.

— Гоменташ, уши Амана, печенье на праздник Пурим. Мой Лев их очень любил. — Она остановилась перед калиткой. — Вы же Лука Романович?

Ее глаза, когда-то наверняка синие, выцвели от времени в светло-голубые, почти белесые, и, казалось, насквозь пропускали взгляд тех, кто в них смотрел.

— Да, Татьяна Петровна, здравствуйте.

— А это кто с вами?

— Это Раиса. Она со мной…

— Это я заметила.

Татьяна Петровна пристально оглядела Раису, открыла калитку и повела их к дому.

— Как там у нас в Союзе? — спросила она, остановившись у малинового куста, и начала ощипывать засохшие листья. — Я слышала, Талькова убили?

— Убили, да, — согласился Капралов. — Лет двадцать пять тому назад.

— Правда? — не отрываясь от куста, уточнила она. — Как время летит. Мы еще в восьмидесятые уехали по Лёвиному вызову. А дети остались. Я ездила раньше, но сейчас уже не могу, они сами приезжают.

Не оборачиваясь, Татьяна Петровна боком двинулась к дому.

— Мы думали, что начнем здесь новую жизнь, — еле слышно прошелестела она, — но оказалось, что жизнь всего лишь одна.

Она провела их в просторную кухню и поставила на стол тарелку с треугольными пирогами. В середине каждого черным зрачком блестело запекшееся варенье.

— Вот мои Гомены уши. Сейчас вам чаю налью.

Татьяна Петровна повернулась спиной и стала возиться с заваркой.

— Анчоус… — услышал Капралов.

Слово прозвучало очень тихо. Он посмотрел на Раису. Та безмятежно разглядывала небогатый интерьер.

— Карбункул… — снова послышался шепот хозяйки.

— Простите?.. — неуверенно переспросил он.

— Тридцать пять, шестнадцать.

Капралов молча смотрел на завязанные у нее на пояснице бантом завязки передника.

— Похоже, у вас тугоухость! — обернулась она. — Я сорок лет оториноларингологом отработала, сразу вижу! Вам обязательно нужно к врачу.

Она поставила на стол чайник.

— Хотите, я вас посмотрю?

— Да нет, спасибо… — растерянно пробормотал Капралов, и Татьяна Петровна перевела взгляд на Раису.

— А ваша подруга вообще ничего не слышит. Может, тогда ее?

— Она слышит, Татьяна Петровна. И-и-и… Раиса не моя подруга… Она ваша внучатая племянница.

Обе воззрились на Капралова. Наконец Татьяна Петровна осторожно посмотрела на Раису.

— Правда? Это правда?..

Раиса молча переводила взгляд с нее на Капралова и обратно. На лице ее поочередно проступали изумление и недоверие. Радости как всегда требовалось больше времени на раскачку.

— Милая, ты тоже не знала… — заметила  Татьяна Петровна и вдруг всполошилась: — А вы меня не разыгрываете? Вы должны объяснить.