Кощеевы земли

Члены совета заговорили разом. В комнате поднялся шум. Аким треснул своим огромным кулаком по столу и прорычал, перекрывая все другие звуки:

– Обмен мнениями закончен! Кто не согласен, говори по одному. Я весь – внимание:

Все резко замолчали, и лишь ехидный Силантий попробовал вставить шпильку старейшине:

– Электорат с депутатами спорить не могет, а может лишь соглашаться.

– Вот и хорошо, – спокойно согласился Аким. – Давай, Наста, приступай.

Колдунья не спеша расставила по краям стола толстые свечи и, задернув плотные портьеры на окнах, зажгла слегка размочаленные фитили. Достав из складок платья полотняный мешок, она нараспев начала произносить слова на древнем вепсском диалекте. В такт словам женщина потряхивала сжимающими материю руками. Голос ее постепенно повышался и, достигнув визжащей ноты, резко оборвался. В тот же миг содержимое мешочка неуловимо для глаз рассыпалось по столу. В полнейшей тишине Наста протянула руки над хаотично разбросанными костяными пластинками и резко сжала пальцы. Груда костяшек, чем-то внешне напоминающих доминошные, начала медленно расползаться по столешнице, при этом некоторые из пластин сами переворачивались, меняя узоры на своей поверхности. Свечи почти одновременно вспыхнули искрящимися факелами и, ослепив сидящих вокруг стола людей, внезапно потухли. Комната наполнилась мраком, но рунные кости продолжали светиться ярким красным светом. Наста склонилась над ними. Ее голос, измененный до неузнаваемости взвизгами фальцетом, заметался, осязаемый как ветер. Ему в такт одни знаки стали гаснуть, другие же, наоборот, разгорелись еще ярче.

– Вижу! Кровь. Сломанный нож. Молодой пардус. Серая росомаха. Ключ от чужих дверей. Незваная подмога. Глаза чужих людей. Жертва…

Свечи вспыхнули, ударив по глазам ярким светом. Наста в изнеможении откинулась на скамью. Руны потухли. Настала тишина, прерываемая тяжелым дыханием колдуньи. Старейшины пытались извлечь из бессвязной информации рациональное зерно. Глаза их напоминали буркалы древних статуй.

Очнувшийся первым Петр без единого слова подошел к окну и раздвинул шторы, затем так же молча сел на место. Тишина за столом длилась еще несколько минут, пока Аким вглядывался в собравшихся, потом он медленно проговорил:

– Про кровь все ясно, Зверя встретим и будем биться. Про нож тоже вроде бы понятно – кого-то оружие подведет, а вот про остальное... Тут толковать можно по-разному.

– А мы толковать и не будем. – Отец Михаил посмотрел на остальных, в его голосе звучала уверенность. – Как бы некоторые ни считали, что, мол, все, что не от Бога, – это ересь, но это все равно знак свыше, и нам надо просто завтра учесть предсказания в борьбе с демонами.

Больше никто не стал пытаться объяснить или разгадать смысл пророчества. Слишком редко использовалось такое гадание, и еще реже оно бывало ясным. Это только потом, постфактум, некоторые удивленно хлопали себя по лбу и приговаривали, мол, такое простое, да не сообразили.

– Все. Завтра на рассвете я жду всех здесь, а ты, Палыч, готовь своих. Не надо ждать немедленного исполнения предсказаний: и кровь будет, но не наша, а этой твари; и все остальное тоже, но не все – завтра. А сейчас пора заниматься делами, они нас ждать не будут. – Аким кивнул Насте и первым вышел из комнаты. Колдунья, подхватив мешочек с рунными костями, вышла следом за ним.

Лишь поздно вечером деревня успокоилась, и все жители окончательно разошлись по домам. Усталый Аким вернулся глубокой ночью и сразу же позвал Никиту в свою комнату, святая святых семьи Басановых. На протяжении веков никто не имел права заходить в нее без разрешения старейшины рода. На глаза Никите, с трепетом вошедшему на зов, попал старинный столик, стоявший в дальнем углу комнаты и хранимый как реликвия. На нем лежала странная во всех отношениях вещь: полупрозрачная, янтарного цвета полусфера размером с кулак. Напротив стола сидел дед и отрешенно смотрел поверх неизвестного Никите предмета. Маломощный светильник робко отбрасывал тусклый свет от дальней стены, с трудом освещая помещение. Парень замер в дверях. Глаза деда сфокусировались на вошедшем.

– Садись, Никитка. Нам предстоит долгий вечер. Ради этого я вызвал тебя из Питера сюда, в Ламбушку.

Внук присел на стоявший у столика табурет. Аким, глядя ему в лицо, на ощупь дотронулся до полусферы. Янтарная поверхность сразу же налилась светло-коричневым цветом.

– Можешь задавать вопросы, ведь у тебя есть о чем спросить, – прошептал он, пристально всматриваясь в глаза внука. – Только за сегодняшний день ты увидел много такого, на что у тебя ответов нет. Спрашивай.

В глазах Никиты дед Аким являлся самым высоким и непререкаемым авторитетом. Внешне всегда спокойный и доброжелательный, он представлял высшую и последнюю инстанцию в решении всех вопросов. На памяти Никиты не было ни одного случая, чтобы кто-то оспорил принятые дедом установки. Ершистые и своенравные односельчане беспрекословно выполняли его требования. Внешне все было пристойно и ненавязчиво. Никакой властности в голосе, без принуждений с его стороны, все вежливо, но даже брошенные вскользь указания выполнялись споро и без проволочек. Никита с детства знал, что на протяжении существования Ламбушкн Басановы всегда правили деревней, и почему-то этот факт никого из односельчан не возмущал. Даже при советской власти и коллективизации на всех сходах и собраниях жители дружно выбирали в местные советы только Басановых. Однажды, перед войной, прибыл из города представитель и, объявив Акимова деда врагом народа, предложил себя в руководители хозяйства. НКВД приехать еще не успело, а самоназначенный представитель уже резко загрустил и начал заговариваться. Ближе к вечеру он, присев на берегу озера, завыл по-волчьи. Таким его увидели приехавшие в деревню представители органов. Когда новоявленного председателя грузили в машину, он кричал непотребные слова вперемешку с партийными лозунгами. Больше власти деревню не беспокоили. Ламбушка жила своей жизнью, как и раньше, но это не значило, что селяне изолировались от окружающей действительности.

Молодежь уезжала учиться в Петрозаводск и Питер, в райцентр возили продукты на продажу, в саму деревню приходил прогресс. Провели электричество, появилась различная техника. Живи и радуйся! Но все равно за последние десятилетия жизнь в деревне утихла. С войны не вернулась половина мужчин, да и в борьбе с различной нечистью нет-нет да бывали ненужные жертвы. Когда в шестидесятых старшинство перешло к Акиму, он на деревенском сходе поклялся вернуть родной деревне жизнь и обеспечить достаток ее жителям. Свое обещание потомок боярского рода выполнил. В то же время он пытался возродить истинную силу родов. И здесь тоже появился определенный прогресс. Казалось, за что Басанов ни возьмись, везде к нему приходит успех. Урожаи с небольших по местным меркам полей могли прокормить всех; мясо сотнями килограммов сдавали в потребсоюз; пушнина бесперебойно шла на фабрики. Кроме того, проводились неофициальные сделки с предпринимателями, и деньги ручейками стекались в общую кассу Ламбушки. Но этого было мало. Главным доходом семьи Басановых считалась продажа артефактов магического содержания. Потихоньку начали возвращать домой разъехавшуюся молодежь, создавая все условия для полноценной жизни. Первыми шагами стало создание современного быта. Спутниковая антенна, включение в систему сотовой связи, Интернет, современная бытовая аппаратура, автомобили в каждом дворе и многое другое – все это давало уверенность в завтрашнем дне, а значит, и в выполнении главного дела, для которого они здесь были поселены.

– Я думаю, что ты сам все мне расскажешь. – Иронически прищурившись, Никита уперся руками в колени и подался чуть вперед, – Ведь ты просто так ничего не делаешь. Я хоть и давно здесь не был, но помню это. Приятно, конечно, возвратиться домой, где тебя любят и всегда ждут, но я уехал для того, чтобы уехать. Для того чтобы жить своей жизнью. Вы все видите только то, что вас окружает: род, долг, «мы особенные», «это наш крест». Я же хочу завоевать свое место в жизни сам. Да, я – Басанов, но для меня важнее добиться всего самому, а не получить по наследству.