Избранное

— Не брал.

Она, следователь Тихонтьева, отвалилась на спинку стула, огладила мундирный пиджачок и презрительно сжала губы от такой мерзости, то есть от меня, поскольку другой мерзости в кабинете не было.

— Вы украли не одно, а четыре пальто!

— У меня ж одно нашли…

— А еще три у скупщиков.

И тут я вспомнил слова Петельникова про то, что эти три были украдены еще до моей работы на складе. А ведь и Тихонтьева об этом знает. Что ж она, берет меня на пушку? И такая злость взяла на нее за все про все, что холодок меж моих лопаток побежал.

— Знаешь что, милая? Да хоть бы я и сберкассу всю уволок, но тебе бы никогда не признался.

— Так и запишем, — вроде бы обрадовалась она.

Вот она, судьба-то… Мы уважаем это слово и почитаем. В него, в слово, целые жизни умещаются людские. А ведь есть и другое — произвол судьбы. Произвол. Еще так говорят: мол, судьба обошлась с ним сурово… Оттого жизнь кривая, что судьба слепая. Да разве судьба — бог? Не судьба обошлась сурово, а люди; не судьбы произвол, а людей…

— Учитывая положительные характеристики, возраст и признание, арестовывать вас до суда не буду. Подпишите, и до свиданья.

— Жалко мне тебя, Тихонтьева, — мирно решил я.

— Почему жалко? — удивилась она.

— Сына свернула с его дороги, меня заставляешь признаться во лжи… Небось многих одолела. Сильная. Ну и что?

— Как что? Я ежедневно работаю до десяти вечера.

— А друзей-приятелей у тебя много?

— При чем здесь приятели?

— Труд-то хорошо. Но он лишь говорит, какой ты работник. А количество друзей — какой ты человек. Иль не так?

— Знаете что?.. Не стройте из себя мудреца.

— А старик, который к концу своей жизни не стал мудрым, зря прожил век.

И я пошел, поскольку были у меня спешные дела.

12

А ведь она, поди, ходит в отличниках, Тихонтьева-то. Поди, следователь первый сорт. У жизни больше баечек, чем кофточек у Раечки. Вот и закавыка: зачем Тихонтьевой тузить человека? Чтобы переживал и признавался в несодеянном? А зачем? У государства ведь нет такого интереса, чтобы я ушел из прокуратуры обиженным, у государства есть интерес, чтобы я вышел оттуда, возвышенный законом, а также преисполненный нетерпением схватиться со злоумышленником.

Чего я кисель в баки заливаю? Будто мне неведомы карьеристы-субчики. Некоторые, правда, их приветствуют — лучше, мол, карьеристы, чем бездельники. Смотря где. Вот на месте Тихонтьевой лучше бездельник — хоть дров не наломает. Лично я этих карьеристов терпеть не перевариваю. Не за то, что они к чину стремятся или к материальному изобилию… А за их несправедливость. Лезущие вверх всегда несправедливы, поскольку для такого прав тот, у кого положение выше. Да ему справедливость нужна, как ослу спидометр, — подчиненность заместо нее.

Из прокуратуры я не вышел, а, можно сказать, вылетел. Первой мыслью было припустить в милицию, к Петельникову. А зачем — на следовательшу жаловаться?

Бегу по улице, а в голову как бк лезут знакомые физиономии — Пашина сморщенная, профессорская козлиная, ребят бригадных… Да и сыновья мне привиделись по ходу. Отчего бы? От подлой натуры человеческой. Как жизнь упрется в нас бампером, так друзей и вспоминаем. Посему надо копить не деньги, а друзей-приятелей. Помрешь, скажем… Пользу прожитой жизни чем мерить? Да числом оставленных друзей.

Иду, а в голове элементарные частицы беснуются. Неча уповать на других, коли сам, в сущности, кашу заварил. Сам и расхлебывай. Да ведь мне и удобней, поскольку фактов знаю более других.

Я зашел в телефонную будочку и накрутил номер диспетчера моего автопредприятия — помнил еще. И попросил пригласить к трубке Василия-моториста, поскольку наша мастерская от диспетчерской невдалеке. Мол, якобы родственник приехал из деревни Большой Лом.

Василий обрадовался, как премии. Чего не захожу и гостинцев не приношу… То да се — перебрали все. А у меня-то дело.

— Василий, у тебя ж права есть?

— Водитель первого класса.

— Тогда выручай, возьми в хозяйстве машину на сегодняшнее число.

— Так ведь надо заявление писать заранее…

— Ты передовик и дружинник, тебе пойдут навстречу. А все расходы на мой счет.

Чувствую, шуршит на том конце провода — это Василий в затылке чешет.

— Сегодня какой день? — замямлил он.

— Вася, я когда просил по пустякам?

— Попробую, Фадеич. А чего везти?

— Скажи, холодильник. Там у них пикапчик есть на ходу — его всем дают.

— Когда и куда?

Назначил я время, а место — проходная моего склада. Задумал я операцию «Икс», а говоря проще — автопогоню. Такси для этого дела не подойдет, поскольку не будешь водителю объяснять подноготную. А цель моя проще гайки: коли Вячик — не Вячик и по своему адресу не живет, то где? Все ниточка. Глядишь, за нее и дернуть можно. Зная местожительство, можно и о человеке разузнать.

До семнадцати часов времени было вагон и маленькая тележка. Идти домой нельзя, поскольку я на работе у Марии числюсь. Да и личность мою сейчас ей видеть нельзя — все прочтет, как в справке. Ну и поплел я слоняться по городу, чего, между прочим, не люблю.

На фильм сходил, в первый ряд. И зря, поскольку расстроился еще пуще. Про жуткий бандитизм, иностранный. И надо же: бандюга — копия Вячика. Длинные волосы, усы и черные очки. Орудовал винтовкой с оптическим прицелом и каким-то наводящим лучом красного цвета. Девицу убил через окно, обнаженную, но, правда, загорелую…

В столовку зашел — как-никак я на сыскную операцию собрался. Дело аппетиту не помеха. Суп харчо, бурый от томата и свирепый от перца. Рыба неизвестной породы, жареная, с травкой на гарнир. Гранатовый сок, подслащенный. Эх, лесной орех… А если бы щей наваристых, каши рассыпчатой да кисельку клюквенного?..

Потом, захотев пить, поискал воды. Пиво нельзя из-за операции «Икс». Пепсу я не пью — мне это заморское питье ни к чему. Зашел было в бар… Фу-ты ну-ты, ножки гнуты! У барьера сидят прынцессы с прынцами, а за барьером стоит премьер-министр. И все головы повернули и глядят на меня. Мол, чего надо? Уж лучше не пимши.

Ну, потом объявления на заборе почитал. Одно меня очень задело — меняют африканскую мартышку на кожаные штаны…

А там и время подошло. Я добрался до складов и стал в скверике за какими-то вечнозелеными кустами, чтобы проходная виделась как на ладони. А я загорожен.

Однако закавыка тут как тут — местечко, о котором я растолковал Василию, занял самосвал. И стоит, будто бак его высох. Я уж начал было вздрагивать, поскольку время истекает, как за рулем грузовика разглядел знакомую крепкую голову. Батюшки, вместо пикапа Василий пригнал самосвал.

Я юркнул в кабину.

— Брал бы уж трактор…

— Списали тот пикап, Фадеич.

А сам улыбается от радости. И то: сколько не виделись? Чай, не чужие, из одной бывшей бригады. Я тоже рассопелся, как сильно гриппозный.

— Василий, разговоры на потом. Теперь у нас дело.

Он схватился было за ключ зажигания, да я руку его

придержал.

— Разве холодильник не повезем?

— Нет, не повезем.

— Мебель, что ли?

— И не мебель.

— Фадеич, уж не в деревню ли махнем за картошкой?

— Василий, сейчас из ворот выползет «Запорожец» белесого цвета… Вот за ним и гони.

— Зачем?

— Потом введу в курс дела, а сейчас твоя задача — не отставать от него, но и быть неприметным.

— На самосвале-то? — опешил Василий.

Он глядел на меня, как на говорящий карбюратор. Маленькие глазки — когда жена отсутствовала, глазки-то были крупными, не заплывшими — выражали вопросительное недоумение. Но теперь я видел лишь проходную — не проворонить бы. Что же касаемо самосвала, так оно и лучше, поскольку так незаметнее.

— Опять, Фадеич, историю затеваешь?

— Эти истории жизнь мою построили.

— Ну у тебя и характер…

— При чем тут характер? Ты гляди, какой смысл в этих историях. Ведь бывают борцы — что на грядке огурцы: лежат красавцами, а на вкус сплошная горечь. Знал я мужика моих лет…