Избранное

— Это вы тот самый гражданин Сухоруков, который нашел пятьдесят тысяч рублей?

— Стоп! — рявкнул бородатый, и я увидел перед глазами его окончательно съехавшую на щеку бородку, — Гражданин Сухорылов!

Ну, думаю про себя, Сухорылова стерплю, а если назовет Сухомордовым, то не стерплю.

— Гражданин Сухорожев! Можете вы мне запросто, без телезрителей сказать, почему вы не взяли деньги себе?

— Потому что они чужие, — запросто сказал я и добавил: — В моей бригаде так бы сделал4 каждый. Честность не подвиг, а просто честность.

— Вот! — крикнул режиссер так, что у Текусты подпрыгнул парик. — Вот так и скажите зрителям! Просто, не волнуясь. Скажете?

— Могу, — согласился я, хотя подумал, что зрители это и без меня знают.

— Начали! — приказал бородатый.

Я кашлянул в кулак, глянул в мясорубку и начал говорить:

— Товарищи телевизионные граждане! Конечно, на пятьдесят тысяч я бы мог купить сто тысяч пачек пельменей. А зачем: в холодильник они не влезут, а сразу не съешь. Хотя две пачки могу, а после работы могу и три. Да всех пельменей все равно не купить, мясокомбинат еще наделает. Вот сарделек по два шестьдесят…

— Стоп!

— Благодарю за внимание, — буркнул я мясорубке, соскользнул со стула, опустился на колени, прошмыгнул между ножками, потом под онемевшей Текустой, через провода, трансформаторы, юпитеры, по лестнице, на улицу — и по асфальту на четвереньках.

Зато мне все дорогу уступали.

В воскресенье я встретил Вадима. На его лбу залегла интеллектуальная морщинка. Он держался за огромный портфель, в который вошел бы телевизор.

— Отдыхаешь? — неуверенно спросил я.

— Пишу.

— Чего пишешь?

— Ее.

— Молодец. Кого ее?

— Диссертацию.

Вадим предложил пройтись с ним в Публичку. Делать мне все равно было нечего, и я согласился.

Когда мы вошли в зал, я торжественно притих, как в церкви. Огромное помещение было плотно уставлено столами, за которыми поникли молодые люди. Мы еле отыскали свободные места.

— Они углубляют знания? — шепотом спросил я Вадима.

— Как бы не так! Они пишут диссертации.

По залу перепархивал легкий шелест. Поблескивали очки. Поскрипывали авторучки.

Работница библиотеки открыла форточки. Свежий воздух потоком приятно побежал по ногам.

— Вот та девица пишет о романтике, — показал Вадим на соседний стол.

Девица сморщилась, зябко шевельнула плечами и пошла в коридор к паровому отоплению.

— А этот ничего не пишет, — нашел я парня, который разгадывал кроссворд.

— Как бы не так! У него тема насчет истории шарад и лабиринтов.

Вадим разложил туго набитые папки. Интеллектуальная морщинка обозначилась резче.

— А у тебя какая тема? — спросил я.

— История водопровода и канализации. Начал я с водопровода, еще сработанного рабами Рима.

— И про санузлы! — удивился я.

— Есть одна глава, но она увязана с кибернетикой, — значительно ответил Вадим.

В эту ночь я ворочался. В меня заползало беспокойство, едкое, как изжога. Чувство, что я чего-то упускаю, в то время как другие не упускают, заставило мою мысль метаться под черепом. К утру она успокоилась — выход был найден. Даже была найдена тема. Даже набросан план.

ИСТОРИЯ ВЕЛОСИПЕДОВ

(Диссертация)

1. Классики о велосипедах.

2. Конек-горбунок — художественное воплощение мечты народа о велосипеде.

3. Трехколесный велосипед (детский).

4. Одноколесный велосипед (цирковой).

5. Почему нет четырехколесного велосипеда?

6. Почему в дамском велосипеде нет мужской рамы?

7. Велосипед и космос.

8. Как научиться кататься на велике.

Я бросился к Вадиму. Он пробежал план.

— А ты в этом вопросе башковитый рецидивист. Мой совет: кандидатский сдашь, когда напишешь диссертацию. Самый проверенный способ.

— А тему надо согласовывать?

— Ты попиши, пособирай, поосмотрись, а потом будешь согласовывать. Темы любые подходят: нет практической ценности — есть теоретическая. Между прочим, сегодня видел, как один чудак на велосипеде двух девиц повез: одну на раме, другую на багажнике.

Я записал.

С этого момента моя жизнь изменилась. Я купил великолепную папку, килограммов на тридцать чистой бумаги, и каждый вечер усаживался в Публичке рядом с Вадимом. Чем больше я писал, тем больше появлялось материала. Он обладал свойством цепляться за все, что находилось поблизости. От велосипеда я как-то перешел к колесу, от колеса к спице, от спицы к вязанью, от вязания к положению женщины в древнем Вавилоне. Диссертация, как пылесос, засасывала все, что полегче. Я не был уверен, что не вмещу всю цивилизацию. За вечер пачка книг перерабатывалась мною в страниц пятьдесят диссертации. Папка стремительно набухала и обещала быть тем горшочком из сказки, который, начав варить манную кашу, уже не мог остановиться.

— Будешь защищать докторскую, — утешил Вадим.

На улице я не мог пропустить ни одного велосипеда, и меня стали принимать за работника ГАИ. Именно на улице зародилась новая глава «Что такое ниппель».

Изменилась и моя внешность. Лоб что-то перекосило. Я перестал говорить глупости вслух и начал пить «Боржоми». Мой взгляд так крепко вцеплялся в переносицу собеседника, что у того к ней сбегались глаза. Я научился слегка приволакивать правую ногу, что придало моей личности некоторую индивидуальность.

Во мне появился философский подход к явлениям, который удивлял своей глубиной. Если у соседа текла крыша, я не волновался, так как все течет, все изменяется. Подлец не возмущал меня, потому что бытие определило его подлое сознание. Я смеялся над душевностью, ибо выяснил, что души не существует, и встал на материалистические позиции. И вообще все в мире относительно, кроме диссертации.

Однажды я вышел из Публички последним — никак не мог уложить папку. Носить ее становилось все труднее. Пальцы от тяжести так слипались, что приходилось их смазывать автолом. Хотелось взвалить папку на плечо. Только ее духовное происхождение останавливало меня от подобного переноса тяжестей.

Я шел пустынным переулком. Прохожих уже не было. Редкие фонари проецировали папку на стены домов в виде здорового сундука.

Не знаю почему, но около газона я замедлил шаг. Видимо, обдумывал новую главу «Как заклеить покрышку».

Вдруг из-за куста метнулась тень, и тут же я уперся в крупноблочную грудь. У моего подбородка что-то блеснуло, и на горло легла острая металлическая точка.

— Гони гроши, — хрипнула грудь.

— Сколько? — судорожно проглотил я кусок пустоты и попытался рассмотреть лицо бандита. Оно состояло из банальной челюсти и надвинутой шляпы.

— Чего в котомке? — ткнул он ножом в папку.

Я взял диссертацию в обе руки, привстал на цыпочки, быстро поднял над головой и что есть силы хлопнул ею по шляпе, как по скопищу мух. Шляпа упала на асфальт. Бандит ласково улыбнулся и без единого замечания рухнул в цветы.

Я испуганно осмотрелся. Из-за угла выскочили еще двое и бросились ко мне. Я приготовил диссертацию.

— Где он? — спросил один.

— Кто? — поинтересовался я.

— Васька Прыщ, — сказал другой, — Мы из уголовного розыска, две недели его ловим.

— Ах, Васька, — и я показал на цветы.

Они удивленно полезли в маргаритки.

— Контужен, — установил один, — Чем вы его так?

Я показал папку, посреди которой была круглая

вмятина формы Васькиной головы.

— Со свинцом? — почтительно спросил второй.

— Нет, но диссертация железная, — ответил я.

На второй день меня вызвали. Начальник уголовного розыска наградил меня ценным подарком, пожал руку и попросил передать папку в музей криминалистики. Я согласился. Им такой экспонат больше не попадется, а мне написать диссертацию — как выпить кружку пива. У меня уже забродила новая тема: «Стрижка и брижка на Древней Руси».

Все-таки удивительная штука — диссертация. Я вот ее и не дописал, а пользу обществу уже принес. А если бы дописал?