Вишневый самурай

Епифанов поднялся из кресла, поставил бокал с недопитым виски на стол и направился к выходу. Я встал за ним, но и шага сделать не успел: дверь рубки открылась и из нее показался худощавый бледный молодой человек с лицом истинного британца.

– Трой Авдеевич, извините, что отвлекаю, но один из служебных катеров господина Куракина отсутствует на приколе.

– Ну и что? – прокаркал Трой. – Кто‑то из прислуги на рынок отправился.

– Обычно на рынок они ездят по пятницам и субботам, но никак не в среду! – возразил пилот. – Я хорошо знаком с укладом жизни Куракиных – раньше ведь у них работал.

– Хорошо. Учту, – сказал Трой, выходя из зала.

– Вы же сами просили говорить обо всем подозрительном… – вслед ему произнес мальчишка. Я пошел за Епифановым.

За городом жара ощущалась меньше: больше простора, воздух рассеивается лучше… И чище здесь тоже. Не так уютно, как в лабиринте узких каналов Васильевского острова, но все равно хорошо.

– Пойдем. Не задерживайся, – проворчал Трой.

Видно было, что слова пилота взволновали его. Миновав открытые ворота, мы вышли на дорожку к дому, устеленную мраморными плитами и ограниченную булыжными бордюрчиками. Каждый булыжник бордюра был раскрашен в свой цвет и имел украшение либо в виде аляповатого цветочка, либо в виде солнца, раскидывающего лучи в разные стороны, словно пьяный арбалетчик стрелы в неведомого врага.

Заметив мой удивленный взгляд, Трой пояснил:

– У Кактуса дети малые. Вот и балуются. Я одобрительно хмыкнул и налетел на спину внезапно остановившегося Троя.

– Что‑то не так… – сказал он, хищно осматриваясь по сторонам.

– В чем дело? – спросил я, не чувствуя опасности. Очень уж безобидно выглядел этот дом: дорожка, ворота, клумбы с цветами и тенистые яблони, усыпанные щедро маленькими зелеными плодами, которые к осени нальются соком и пригнут ветви к земле, норовя обрушиться на голову проходящего мимо юного Ньютона.

– Собак нет. У Кактуса они больно брехливые. Каждый раз вылетают, набрасываются, лизаться лезут. Брехливые и добрые… А тут – тишина. Непорядок это.

– Может, спят? – высказал я предположение, обходя Троя и продолжая путь.

– Быть того не может. Кактус натренировал их просыпаться при звуке мотора катера и встречать гостей – хоть прошеных, хоть непрошеных, – следуя за мной, отвечал старик.

– Да мало ли что могло произойти? К врачу повезли собак – ушки там у них разболелись или еще что… – беспечно заявил я, поднимаясь на крыльцо.

Трой не ответил.

Я нажал на кнопку звонка: в глубине дома запел соловей и через минуту стих. Постоял минут пять, переминаясь с ноги на ногу. Затем повернулся к старику:

– Кажется, дома никого нет.

– Быть того не может! – не поверил он.

Я взялся за ручку и толкнул дверь – так, на всякий случай. Она поддалась… Распахнулась…

Похоже, чутье старика не подвело – и впрямь случилось что‑то неладное. Я взялся за рукоять пистолета и переступил порог.

Достать оружие так и не успел: на мою голову обрушился небесный свод. В глазах потемнело… Потом я увидел черта, скалившего клыки мне в лицо, из его рта воняло клоакой преисполни… Я перестал чувствовать свои ноги… Ноги перестали держать мое тело… Пол качнулся, словно палуба прогулочного катера, попавшего в шторм, и я отрубился.

ГЛАВА 7

Древние греки верили во всякую чепуху. Например, наивно полагали, что рядом с ними обитают полулюди‑полулошади, что на горе Олимп имеется общежитие богов. Они видели в зарослях кустарников наяд и опасались злобного Пана – пакостного и ужасно неприятного типа. Помимо того, были убеждены, что небеса – точно такая же земля, только расположенная сверху, поэтому и поддерживают небесную твердь могучие Атланты – то ли преступники, осужденные за какие‑то прегрешения, то ли рабы, лишенные смелости Спартака. Предания не сообщают о бунтах Атлантов или хотя бы о маленьких восстаниях – с целью изменить режим работы, ввести кратковременные отпуска и бесплатную выдачу молока за вредность…

И все же в чем‑то греки были правы. Моя голова испытала удар, равный по силе обрушению небесного свода! Я чувствовал себя Гераклом, вызвавшимся подменить одного из Атлантов на время…

В принципе, не так страшен удар, как наступающий за ним отходняк!.. Я выпал в болезненное забытье, наполненное черными, разбухшими от влаги тучами, которые жирными навозными жуками вздымались к небу и закрывали своими телами солнечный диск…

Возвращение к реальности было чудовищно болезненным – до сумасшествия и слепоты. Первое, что я услышал, перед тем как разлепить склеившиеся глаза, – спокойный голос Евгения Постегайло:

– Кажется, приходит в себя.

– Пропустите врача! – зашумел незнакомый мужчина.

Осколки света резанули глаза, и боль лавиной захлестнула голову. Я собрался было отключиться, но под нос мне сунули какой‑то яд. Вонь мобилизовала сознание, и я окончательно очнулся.

Так… Лежу на полу роскошного холла огромного дома… На высоте примерно пяти метров – потолок, украшенный лепниной и росписью… Я никак не мог вспомнить: как тут оказался?

Лежать было холодно… Картинка плыла… С трудом разобрал изображение кактуса посреди потолочной пустыни… Память моментально сработала на образ: Валентин Куракин по кличке Кактус… К нему вместе с Троем Епифановым я отправился на «Ласточке», дабы побеседовать с сыном последнего…

С трудом приподнялся и осмотрелся по сторонам. Вокруг толпилось много людей. Надо мной склонился седовласый мужчина в белом халате и с пенсне на носу. В двух шагах от врача восседал на табурете Евгений Постегайло – вылитый фараон, поднятый из уютной постельки среди ночи для решения важнейшего государственного вопроса… Чуть дальше по холлу разгуливали человек десять в штатском. Среди них метались фигуры в синих форменных костюмах. Полиция…

«Значит, не только меня по голове шандарахнули!»

Ноги слушались плохо, но я поднялся. Сделал несколько неуверенных шагов и плавно, стараясь не совершать резких движений, которые активировали в моей голове маленькие ядерные бомбы, опустился на табурет, освобожденный Постегайло. Взгляд наткнулся на грузное тело, лежавшее на полу. Оно купалось в кровавом озере и было мне чем‑то знакомо.

– Кто? – кивнул я на мертвяка.

– Епифанов. Трой Епифанов… – ответил Постегайло.

– Господин адвокат, попросил бы не подсказывать подозреваемому! – раздался зычный грубый голос позади меня.

Я попытался обернуться, но тело слушалось плохо.

Обладатель голоса появился сам: низенький пухлый мужчина, больше похожий на пирожок в костюме, нежели на полицейского. Его лицо украшали огромные пышные усы и маленькие круглые очки, надвинутые глубоко на переносицу. Большая широкополая шляпа идеально смотрелась на голове, снабженная полицейским значком.

– Позвольте представиться, – произнес толстяк. – О вас я уже наслышан. Вы, как я понимаю, знаменитый Даг Туровский… А я – новый инспектор криминальной полиции Григорий Лесник.

– Прошу любить и жаловать… – простонал я, хватаясь за голову.

– Что? – Григорий Лесник не оценил моего сарказма.

– Безумно рад, что вы здесь появились, господин инспектор, – прохрипел я. Видно, удар по голове повредил и мое горло. – Как это вы так оперативно сработали?

– Личный шофер господина Епифанова прождал два часа, потом прогулялся до дома и обнаружил тело хозяина, а рядом вас. И вызвал полицию! – сообщил Лесник.

Значит, убийца находился в доме и ушел не через причал…

– Господин Туровский, не могли бы вы объяснить, как тут оказались и что делали? – спросил инспектор Лесник.

Я взглянул на Евгения Постегайло – тот легонько кивнул, разрешая говорить.

– Трой Епифанов – мой деловой партнер. Я, знаете ли, варю дома пиво. Заводик у меня маленький. Могу без лишнего хвастовства сказать, что весьма преуспеваю на этом поприще. Господин Епифанов владеет… – Я поморщился от резанувшей голову боли и поправился: – … вернее, владел баром «Вишневый самурай». Ему я и поставлял свое пиво.