Страница 67 из 96
Как раз в этот день намеревалась было спросить в таверне о возможности пристроиться здесь переписчицей, когда общий галдеж привлек ее внимание. И прямо в тот момент, когда публика начинала выходить после зрелища драки медведя, по единственной улице населенного пункта въезжало несколько запряженных самками мула вагончиков, сопровождаемых сзади индийским мальчиком, играющим на барабане. Как такового общего транспорта не наблюдалось, весь брезент был размалеван, с крыш свисали обтрепанные края одежды, помпоны и китайские лампы, самки мула, украшенные наподобие цирковых животных все шли и шли, сопровождаемые невыносимым звоном бубенцов и медных колокольчиков. Сидевшая на облучке первого экипажа, ехала бабища с гиперболической грудью, в мужской одежде и с зажатой между зубами трубкой пирата. Второй вагон вез какого-то огромного типа, покрытого потертой волчьей шкурой, с бритой головой, с толстыми металлическими кольцами в ушах и вооруженного так, словно человек вот-вот отправится на войну. Каждый вагон тащил за собой на буксире следующий. В них путешествовали остальные, составлявшие маскарадную группу люди - четверо молодых мужчин, наряженных в мятый вельвет и печального цвета парчу, посылающих воздушные поцелуи изумленному скоплению народа. Оцепенение продлилось буквально мгновение, после чего в скором времени все узнали эти колымаги, а раздавшиеся залпом крики и пальба весьма оживили вечер. И подобным образом продолжалось до тех пор, пока позорные голубки не стали героинями дня, обойдя остальных женщин, однако ситуация в целом изменилась лишь тогда, когда в недавно образовавшихся деревнях устроились первые семьи и проповедники, которые, угрожая вечным проклятием, призывали поступать по совести всех остальных. За неимением храмов религиозные богослужения совершались прямо в тех же «салонах», где, как известно, пороки только лишь процветали. Люди прерывались лишь на время продажи ликеров, между перебранками и просмотром по кругу сладострастных изображений, и все несмотря на то, что пастор всячески наставлял собравшихся и выговаривал им за ругательства и распущенное поведение. Появлявшиеся на балконе второго этажа уличные женщины философски оказывали сопротивление окунанию, утешаясь лишь тем, что буквально через час их жизнь вернется в привычное русло. Хотя все это дело в упадок и не приходило, было не очень-то и важно, заплатил ли кто-то за устроенный разврат, после которого людей еще и обвиняли в получении платы, будто порок касался вовсе не их, а лишь тех, кто их на подобное искусил. Вот так и установилась четкая граница между порядочными женщинами и ведущими разгульную жизнь. Уставшие подкупать власти и терпеть унижение, некоторые, собрав свои баулы, уходили в противоположном направлении, где рано или поздно все возвращалось на круги своя. Идея бродячей службы предлагала выгодно избежать приставания своих супруг и верующих, вдобавок расширяла свое влияние и на более отдаленные зоны, где имелась возможность зарабатывать вдвое больше. В подходящем климате процветало и само дело, но зима была уже не за горами; вот-вот выпадет снег, сделав непроходимыми все дороги, поэтому нынешнее путешествие и стало для каравана одним из последних.
Вагончики объезжали улицу и задержались на выезде из населенного пункта, потихоньку следуя позади процессии подбадриваемых спиртным и недавно окончившейся дракой с медведем людей. Туда же направилась и Элиза, чтобы вблизи посмотреть на невиданное прежде. Понимала, что мало кого привлекало ее эпистолярное мастерство, и чтобы скорее заработать себе на ужин, нужно подыскать что-то другое. Выгодно воспользовавшись прояснившимся небом, несколько добровольцев предлагали свои услуги, чтобы распрячь самок мула и помочь спустить на землю покореженное пианино, чуть позже установленное на траве по приказу мадам, которую все знали по столь любезному имени Джо Ромпеуэсос (сломай кости). В два счета люди расчистили необходимый участок земли, поставили столы, на которых как по волшебству появились бутылки с ромом и ряды почтовых открыток, изображавших женщин нагишом. А еще стояли два ящика с книжками неприличного содержания, о которых говорилось не иначе, как о «постельных романах с самыми пылкими сценами из самой Франции». Такие продавались за десять долларов, по очень выгодной цене, потому что благодаря им можно было возбуждаться сколько угодно раз и к тому же одалживать друзьям; вся продукция была куда прибыльнее услуг одной реальной женщины, - вот как происходящее объясняла сама Ромпеуэсос. И даже попыталась прочесть оттуда абзац, который окружающие прослушали в надгробной тишине, будто звучало некое пророческое провидение. Под конец чтения раздался хор шуток, перемешанный с взрывами смеха, и за считанные минуты в ящиках не осталось ни единой книги. Меж тем настала ночь, а вместе с ней и необходимость освещать фонарями дальнейший праздник. За бутылки с ромом мадам объявила непомерную цену, хотя потанцевать с девушками обходилось всего лишь в четверть последней. А присутствует ли здесь кто-то, сумевший бы нам сыграть на этом проклятом пианино? – как бы между делом спросила женщина. И вот тогда Элиза, у которой тряслись поджилки, дважды не думая, выступила вперед и уселась перед совершенно не настроенным инструментом, мысленно взывая к мисс Розе. Ведь не играла уже месяцев десять и вдобавок не обладала хорошим слухом, но многолетняя тренировка с металлической палочкой за спиной и удары по рукам профессора-бельгийца как нельзя кстати пришли на помощь. Заиграла одну из плутоватых песенок, которую по обыкновению мисс Роза со своим братом пели дуэтом еще в те наивные времена музыкальных вечеринок, до того как судьба круто повернула ее жизнь, поставив привычный мир с ног на голову. Испуганная поначалу, со временем поняла, до чего хорошо получалось ее, хотя и неуклюжее, исполнение. Менее чем за пару минут в качестве сопровождения к делу подключилась и деревенская скрипка, воодушевив многих на танцы, после чего мужчины увлеклись четырьмя женщинами, и все вместе начали заводить остальную толпу, что только ни вытворяя на импровизированной площадке. Одетое в шкуры пугало сняло шляпу с Элизы и положило ее на пианино таким решительным жестом, что никто не осмелился проигнорировать подобный поступок, и вскоре последняя заполнилась чаевыми.
Один из вагончиков предназначался для всего обслуживающего персонала, а также служил спальней мадам и ее приемного сына, дитя барабанов, в другом же путешествовали в скученном виде остальные женщины, а далее, преобразованные в спальни, следовали еще два прицепа. Каждый из них представлял собой деревянную куклу в разноцветных платках, содержащую внутри себя койку о четырех опорах и сооруженного из москитной ткани балдахина. Еще там было зеркало в золоченой раме, импровизированное место стирки, керамический умывальный таз, персидские обесцвеченные ковры. А также что-то изъеденное молью, но все же оставшееся броским, и подсвечники со свечами больших размеров, освещающие само помещение. Все это театральное украшение воодушевляло прихожан, скрывало пыль дорог и грохот осуществляемой деятельности. Пока две женщины танцевали под музыкальный аккомпанемент, другие в колымагах в спешке занимались своим делом. Сама мадам, обращаясь с картами словно настоящая волшебница, как не отвлекалась от игорных столов, так и не забывала о своей обязанности зарабатывать авансом на оказываемых ее голубками услугах. И, между прочим, успевала продавать ром и воодушевлять всю честнỳю компанию музыкантов, ни на минуту не расставаясь с курительной трубкой. Элиза исполняла песни, что знала наизусть, а когда репертуар подходил к концу, так начинала все заново, что повторения совершенно никто не замечал. И остановилась, лишь когда взор совершенно помутился от утомления. Увидев девушку ослабевшей окончательно, великан объявил паузу, забрал деньги из шляпы и положил их в карманы пианистки, затем взял ее под руку и осторожно отвел в первый вагон, где всучил стакан с ромом. Элиза отстранила его бессознательным жестом - выпить подобное натощак было равнозначно удару увесистой палкой в самый затылок; тогда он порылся в беспорядке коробок и осколков глиняной посуды, после чего извлек оттуда кусок хлеба и несколько луковиц, на которые, несмотря на неприязнь, девушка тотчас набросилась. Когда все это сожрала в буквальном смысле, подняла взор, оказавшись тем самым прямо перед одетым в кожи типом, наблюдающим за ней с высоты своего огромного роста. Тут великана озарила невинная улыбка, обнажив собой самые белые и ровные зубы во всем здешнем окружении.