Страница 3 из 45
С историческим, т.е. фактически существующим русским национализмом, решительно порвали современные идеологи национал-демократизма, публикующиеся в журнале К. Крылова «Вопросы национализма» (выходит с 2010 г.).
Такие писатели предают само содержание национальной культуры за формальное соответствие искусственно созданному в интересах существующих властей преобладающему демократическому мировоззрению, сочетать с которым национализм – значит заменить его чем-то иным. Что и видно в полной замене формул Ивана Солоневича и Льва Тихомирова прямо противоположными по смыслу представлениями.
Так, Валерий Соловей определяет национализм как политическую идеологию, ставящую нацию «выше всех других форм групповой солидарности» и выше других принципов, включая монархический и религиозный. В. Соловей затем пишет, что православный монархизм сейчас носит радикальный, подрывной, революционный и потому двусмысленный характер. По его представлению, Империю создало этническое ядро – т.е. скорее расовая почва, в наименовании Льва Тихомирова [В. Соловей, Т. Соловей «Несостоявшаяся революция. Исторические смыслы русского национализма» М.: Феория, 2009, с.9-10, 36].
В действительности национализм скорее выражается в указанном И.Л. Солоневичем понятийном, мировоззренческом единстве, а не в политике. Нация не вся вовлечена в политику, но вся – в национальную культуру, и только через неё – в политическую идеологию.
Разумеется, теперь, в пору замены интернационалистской демократической идеологией русской политической культуры, монархисты требуют полной перемены господствующих чужеродных принципов. И в этом нет ничего ни двусмысленного, ни революционного, поскольку монархисты придерживаются консервативной не только идеологии, но и практики.
Ввиду полного несоответствия демократической системы национальным интересам, логично не фантазировать о русификации федерализма и перспективах победы на выборах национал-демократической партии при процентном преобладании русских в РФ. Скорее надо подумать, что никакой победы не будет, когда не станет и уже давно нет преобладающей русской культуры, в рамках которой политическая солидарность становится возможной. И поскольку в не столь отдалённое время численного преобладания даже этнических русских более не будет, надежды на построение национал-демократии оказываются куда бессмысленнее, чем отстаивание радикального, но действительно русского монархизма.
Заблуждения национал-демократического воззрения весьма разнообразны. В. и Т. Соловей пренебрежительно отбрасывают эмигрантский русский национализм как «выморочный», сравнительно с движением националистов в СССР. Однако они ошибаются, будто эмигранты не оказывали влияния до конца 1980-х. Оно было значительным в 1940-е в пору немецкой оккупации, и для нового поколения монархистов в 1960-е, что я уже показывал в нескольких статьях.
Вот, например, что писала, родственница “покровителя” Ильи Глазунова С.В. Михалкова, Н.П. Кончаловская 9 июля 1964 г.: «тут у нас была эпопея Ильи Глазунова. Это было нечто грандиозное по нахальству, ловчильству, пакости и глупости. Начиная с того, что этот черносотенец устроил выставку с помощью Министерства культуры без какого бы то ни было участия и разрешения МОСХа. Он даже за свой счёт заказал афишы, которые сам при помощи учеников Суриковского института расклеил на заборах там, где клеить на полагается», «с четырёх утра к Манежу выстроилась очередь на выставку. Что там было – невообразимо!» [О.Ю. Семёнова «Юлиан Семёнов» М.: Молодая гвардия, 2011, с.292].
Высматривается обратная закономерность: эволюция к настоящему национализму всегда происходила в условиях советской информационной изоляции либо под прямым или опосредованным эмигрантским влиянием, либо совпадала с эмигрантской позицией при открытии или восприятии идейных основ дореволюционного монархизма. В противном случае русский национализм просто не мог возникнуть, и существовал лишь нац-большевизм.
Илья Глазунов, действовавший под непосредственным идейным влиянием монархистов и эмигрантов, точно именовался уже в 1960-е черносотенцем. Если его идейные искания, по оценке В. и Т. Соловей, бессмысленны и обречены, то тогда стоит признать безнадёжным всё дело русского национализма. Но лучше уж отвергнуть и опровергать эту вредную пораженческую агитацию нац-демократов, желающих видеть националистов революционерами, но нигде не способных найти таких националистов. Даже с национал-либералами и то беда, нашёлся один П.Б. Струве – и тот перешёл в лагерь монархистов.
Таких ошибок в «Несостоявшейся революции» и «Вопросах национализма» остаётся очень много: упрощённо однобокая подача староообрядчества, славянофильства, дворянства, чиновничества, Империи, которые не имели какого-то простого однозначного характера, в них сочетались противоположные направления, в вычислении которых выстраивается понимание процесса развития национальной культуры.
Противопоставление национализма и Империи у В. и Т. Соловей попросту бессмысленно: вся политическая практика при Царях есть настоящий русский национализм, а не эфемерные и утопически опасные бумажные проекты правооппозиционных программ. Династический и православный национализм реален и историчен, выражен в деятельном приложении усилий всех сословий в устроении России. Плата за Империю русскими силами является оправданной и необходимой – какой уже не была в СССР в силу его интернационалистского характера.
Русский национализм развивался не только в борьбе с западническими уклонами всякого рода нац-демократов. У него было много противников вне своего этноса.
Еврейская идеология естественным образом враждебна русскому национализму, насколько он мешает ей утвердить своё господство. Чуткий к сбережению русской культуры, издавна антисоветски настроенный писатель Виктор Астафьев в 1996 г. так оценил вековечные устремления евреев на примере «Тихого Дона» М.А. Шолохова: «Евреи отчего набросились на это величайшее творение века – оттого, что ничего подобного они создать не могут». «Только поэтому они хватают любого своего художника – от Фейхтвангера до Гроссмана, от Мандельштама и до Бродского – и поскорее объявляют его гением, а творения его – гениальными. Хочется – вот и торопятся» [В.П. Астафьев «Нет мне ответа…». Эпистолярный дневник 1952-2001. Иркутск: Издатель Сапронов, 2009, с.592-593].
Продвижение еврейской идеологии осуществляется длительное время самыми крупными политическими и информационными силами. В начале ХХ века Сергей Витте, приезжавший в США для ведения переговоров с Японией, придерживался плана учитывать факт «значительного влияния евреев, в особенности в Нью-Йорке, и американской прессы вообще» [А.В. Игнатьев «С.Ю. Витте – дипломат» М.: Международные отношения, 1989, с.216].
Можно в изобилии приводить такие свидетельства по каждому десятилетию, что уже делалось. Всюду наблюдается стремление в первую очередь даже не к политическому, а к культурному возобладанию, поскольку именно оно будет определять все стороны жизни, включая и политику.
В 1970-е «из разговоров в Овальном кабинете, которые записывались на плёнку и были обнародованы после того, как Никсон подал в отставку, следовало, что Никсон был злостным антисемитом. Его постоянное очернение евреев и их роли в средствах массовой информации явно свидетельствовало о том, что Никсон ненавидел и боялся евреев», поскольку «еврейские либералы доминировали буквально во всех сферах нью-йоркской жизни, начиная от газет и искусства и до поп-культуры с политикой» [Л.Е. Каплан «Сталин. Человек, который спас капитализм» М.: Поколение, 2007, с.254, 257].
Типовая проеврейская пропаганда завоёвывает все страны, где побеждает демократия, где нет политической силы, способной защитить национальное культурное пространство, захлёстываемое и гибнущее под волной глобализма. Джона Голдберг в «Либеральном фашизме» не зря называет Голливуд самым мощным агентством пропаганды в истории.