Человеческая гавань

Андерс машинально кивнул. Да, все так. Только одно не так — не нормально чувствовать мертвое тело через черный пластик и думать: а на самом ли деле она умерла? Может, она притворяется? Может, она спит? Может… может.

— Почему мы положили ее в мешок? — внезапно спросил Андерс.

— Я не знаю, — удивленно ответил Симон, — я подумал… что так будет легче.

— Это не так. Не легче.

Они вдвоем стянули мешок, и труп Элин оказался у их ног — ужасный, с открытыми глазами. Смотреть на нее было страшно. Андерс содрогнулся и отвернулся. Ни за что, ни за что он больше не посмотрит на нее. Это слишком страшное испытание.

Симон наклонился и взялся за цепь. Тут он увидел шрамы на ее теле и лице, белевшие в утреннем свете.

— Что это такое? Что это за шрамы? Откуда они?

— Я расскажу, — сказал Андерс тихо, — но потом, не сейчас.

Они обвязали тело цепью, и, как сильно они не затягивали цепь, кожа Элин оставалась все такой же мертвен — но — бледной. Ее глаза смотрели в небо, не мигая, пустым взглядом.

— Чем она занималась? — спросил он наконец.

Этот вопрос надо было задать. Андерс давно ждал его, но, к сожалению, он не знал ответа.

— Я не знаю точно, — сказал он негромко, — но думаю, она пыталась найти дверь в тот мир, в котором была бы прекрасна. Но…

Андерс вспомнил ее улыбку и замолчал.

— Тогда помянем ту, что хотела быть прекрасной, — произнес Симон и осторожно начал переваливать тело Элин через борт; она ушла под воду почти без всплеска.

Андерс перегнулся через борт, вглядываясь до рези в глазах. Вот вода закрыла лицо Элин, и через несколько секунд та уже была просто пятном в темноте. Вода снова была спокойной, как будто и не приняла только что в себя мертвое тело. Ничего не напоминало о произошедшем, как будто ничего не случилось. Как будто Элин никогда не было.

Андерс почувствовал, что смертельно устал. Прислонившись головой к борту, он прошептал:

— Я устал, Симон. Я так устал. Я не могу больше.

Симон поднялся и сел рядом с ним. Он осторожно взял голову Андерса и положил ее к себе на колени. Андерс ощутил, как холодная рука ласково погладила его волосы.

— Ну же, малыш, — прошептал Симон, — все будет хорошо. Все будет хорошо, Андерс.

Рука Симона осторожно гладила его волосы. Его ласка была сейчас как глоток воздуха. Симон знал, что Андерсу нужно. Паника прошла, — должно быть, он даже заснул на несколько минут. Очнувшись, он почувствовал себя куда лучше. Симон по — прежнему сидел рядом, держа ладонь на его голове.

— Симон, — сказал Андерс.

— Да? Что, мальчик мой?

— Помнишь, ты говорил, что человек никогда не сможет измениться? Помнишь? Никогда не сможет стать другим.

— Помню. Но, кажется, я был неправ.

— Я не про Элин говорю сейчас. Я тоже меняюсь, Симон. Я становлюсь Майей.

— Что ты имеешь в виду?

Какое слово подобрать? Все слова казались неправильными. Дьявольские козни? Нет. Одержимость? Да. Именно так.

— Я одержим. Я становлюсь другим. Я становлюсь Майей.

И Андерс начал рассказывать. Про то, как он слышал в себе ее голос, про свой непонятный страх перед клоуном, про то, как он стал читать книжки о Бамсе, рассказал о таинственной надписи на столе и про бусины.

Симон ничего не переспрашивал и не перебивал. Он просто внимательно слушал. Слушать он умел.

— И я думаю, — продолжал Андерс, — что все это делает как бы она сама. Это она возится с бусинами, читает и смотрит картинки про Бамсе, но при этом использует мои пальцы и глаза. Но… я не понимаю, что мне — то делать? Как себя вести? И самое главное — я не понимаю, что будет? Чем все это кончится?

Солнце поднялось совсем высоко, и Андерс начал потеть. Он снял шапку, опустил ладонь в воду и промыл глаза. Симон спросил:

— Но что она от тебя хочет?

— А ты… Ты веришь мне?

Симон задумчиво покачал головой:

— Вот что я могу сказать: это не самое странное, что я слышал за последнее время.

— Что ты имеешь в виду?

Симон глубоко вздохнул:

— Знаешь, давай потом об этом поговорим. — Андерс нахмурился, и Симон быстро добавил: — Мне нужно посоветоваться с Анной — Гретой для начала. Я ведь могу рассказать ей то, что ты сейчас рассказывал мне?

— Да, хорошо бы, но…

— Кстати, хорошо, что я вспомнил об Анне — Грете. Я думаю, нам уже пора домой. Она, наверное, беспокоится. Не стоит заставлять ее ждать слишком долго. Поедем?

Андерс кивнул и посмотрел в воду. Элин лежала теперь на дне, — наверное, на глубине пятидесяти метров от поверхности моря. Он представил себе, как подплывают к ней любопытные рыбки и длинные угри. Ее волосы развеваются, глаза широко открыты. Угри наползают на нее…

Усилием воли Андерс взял себя в руки. Нельзя о таком думать — иначе можно сойти с ума. Кроме того, он должен сейчас думать о другом человеке — о Майе.

— Симон? — спросил он. — Как по — твоему, мы правильно поступили?

— Да, я думаю — да. — Симон посмотрел на гладкую поверхность воды. — Ведь больше ничего нельзя было поделать. У нас не оставалось выбора.

Андерс отвернулся, Симон завел мотор и развернул лодку в сторону дома. Андерс не отводил глаз от того места, где утонула Элин. Надо бы поставить там какой — то знак. Что — то, что говорило бы о том, что там на дне лежит человек. Какой — нибудь памятник, чтобы она не исчезла бесследно. Но теперь Элин принадлежит морю. Теперь она одна из тех, кто пропал без вести.

В молчании они доехали до причала, и Андерс отправился в Смекет. Даже если бы кто — то целился в него из ружья, он все равно не смог бы среагировать — настолько он был подавлен. Он просто шел вперед, чувствуя боль в спине и еле переставляя ноги. Он считал, задыхаясь, каждый шаг, который приближал его к дому, и ужасался тому, что идти предстоит еще так долго.

Войдя в дом, Андерс без сил бросился на кровать Майи и натянул на себя одеяло. Затем он лежал и смотрел в окно, потому что был слишком уставшим, чтобы опустить веки. Он лежал на том же самом месте, где когда — то и сам спал ребенком, и свет из окна падал тот же самый, как и тогда, когда они с отцом вернулись с той рыбалки.

Он подумал, что он не слишком сильно изменился за эти годы. Он по — прежнему оставался, в некотором смысле, тем же самым ребенком. Время ходит кругами, и утром он повезет к магазину нагруженную ящиками с рыбой тележку и будет продавать салаку, а потом купит то, о чем тогда так сильно мечтал, — радиоуправляемую модель лодки. Все будет как раньше, или все останется как есть.

Какая тогда была прекрасная рыбалка…

Он закрыл глаза и заснул.

Андерс сам написал табличку «Свежая салака: шесть крон за килограмм», потому что у отца был отвратительный почерк. Теперь он стоял рядом с магазином и ждал первых клиентов.

Было девять утра, и магазин только что открылся. Два человека вошли в магазин, сказав по дороге, что купят рыбы, когда возьмут в магазине остальные продукты.

Утро обещало быть перспективным. Несмотря на огромный улов, Андерс решил не снижать цену, в основном потому, что у него не было времени переписывать табличку. Он спал непривычно долго, почти до без четверти девять. Первый клиент, пожилая женщина, вышла из магазина. Андерс видел ее летом, но не знал, где она жила и как ее зовут. Обычно она приветливо здоровалась, и Андерс отвечал ей так же, не зная, кого он встретил.

Она подошла к Андерсу и вежливо сказала:

— Один килограмм, пожалуйста.

И тут у Андерса появилась мысль.

— Сегодня у нас акция, — торжественно сказал он, — два килограмма за десять крон.

Дама подняла брови и наклонилась к салаке, чтобы увидеть — нет ли какого подвоха?

— А что такое? В честь чего акция?

Андерс понял, что лучше сказать всю правду.

— Мы наловили очень много рыбы, и нам надо как можно скорее распродать ее.

— Но что мне делать с двумя килограммами салаки?

— Положите в морозилку! Салаки в этом сезоне, скорее всего, больше не будет.