Страница 7 из 24
В Анголе он никак не смог обойтись без португальского. Общаясь с наемниками из разных стран, знал и другие языки. Встречи с русскими специалистами привнесли в его лексикон ярко выраженный рязанский акцент. Сначала я не мог понять, почему именно рязанский, пока не сообразил, что судьба сводила его с выпускниками рязанского десантного училища.
Мой же сибирский акцент, поскольку училище спецназа я заканчивал в Новосибирске, сначала долго заставлял его настороженно прислушиваться. Но наконец он стал повторять русские слова вслед за мной и по-моему. Ученик способный, что и говорить...
Но сейчас ни я, ни другие бойцы отряда не могли понять, на каком языке говорит Ван дер Хилл. Было такое чувство, что его понимает здесь только одно существо — смертельно раненный леопард. Хищник жмурился, и казалось, что он сейчас замурлыкает, как домашняя кошка. И потрется о протянутую руку жесткими усами.
Ван дер Хилл закончил продолжительную речь, поднял «винторез» и выстрелил леопарду в голову.
Чтобы не мучился.
На всех, и на меня в том числе, эта сцена произвела странное впечатление. Было в этом какое-то таинство, совмещенное с суровой необходимостью.
— Разойдитесь, — сурово сказал командир и махнул рукой. — Занимайтесь своим делом...
Солдаты разошлись, рядом с командиром остался лишь я; на правах советника, то есть человека более вольного, я мог себе это позволить. Тем более что сам Ван дер Хилл всячески старался показать мне свое дружеское расположение.
— Что ты ему говорил? — спросил я.
— Я просил прощения у его духа.
— На каком языке?
— На древнем языке духов...
Он достал нож-мачете, почесал им смуглую щеку, пробуя остроту лезвия, и стал разрезать грудь мертвого зверя.
— Шкура уже никуда не годится, — посетовал он. — А то я ее подарил бы тебе... В вашей России такие звери, наверно, не водятся...
Он раздвинул ребра и забрался рукой внутрь.
И через минуту вырвал изнутри, не вырезал, а именно вырвал своими сильными пальцами сердце.
Показал мне. Сердце у леопарда оказалось на удивление большое для такого не слишком крупного хищника. Оно едва умещалось на его окровавленной ладони и еще дышало, вздуваясь, брызгало кровью.
— Сегодня мы с тобой будем есть сердце леопарда. Мясо пусть едят солдаты. Оно вонючее, но многим нравится. А сердце — в этом иной смысл...
Я усмехнулся, сознаюсь, слегка криво.
— Надеюсь, что не сырое?
— Сырое... — сказал он. — Ты станешь пожирателем леопардов, и тогда тебе будет незачем бояться пули... Я научу тебя и сделаю тебе амулет из этих когтей... — он указал на бессильные сейчас лапы зверя.
Говорил Ван дер Хилл так уверенно, что я начал верить в то, что он в самом деле ньянга. Я много слышал об их могуществе, но сталкиваться с таким могуществом не приходилось. Впрочем, а разве то, что пули только рвут на нашем командире одежду, а, самого его не задевают, — разве это не могущество?
— Я хочу попробовать сырое сердце леопарда, — сказал я твердо.
Он разрезал сердце пополам и положил мне в руку мою долю. На ладонь стекала горячая еще кровь, даже половинка сердца пульсировала...
Подступило к горлу отвращение. Я посмотрел в глаза Ван дер Хиллу. И вдруг понял, что обязательно должен съесть этот кусочек сырого и горячего мяса.
И отвращение прошло, и небывалое чувство появилось — уверенность в себе или что-то похожее...
Глава 4
Тарханов.
Осложнение ситуации
Юрий Львович позвонил дочери. Договорился, что минут через сорок к ней приедет Человек, которого она просила подыскать.
Коридоры банка уже опустели, рабочий день закончился, только уборщицы кое-где вдохновенно звенели ведрами. Артем вернулся в комнату охраны.
Парни свободной смены — теперь уже следующей — так же сидели за компьютерами, как и час назад парни из смены предыдущей — если это и не общая манера, то общая болезнь отдыха в их небольшом коллективе.
— Вам Василий Афанасьевич дважды звонил, — сразу сообщили, не отрываясь от мониторов. — Обещал еще раз позвонить. Или сюда, или домой. Просил обязательно дождаться звонка.
— Если позвонит, просто пошлите его... — сказал Тарханов, собираясь прибавить колоритное русское словцо, но сдержался, понимая, что мат, к которому он обычно не склонен, выдаст степень его подпития, и просто добавил:
— Подальше... А пока, Валера, — попросил он одного из охранников, — чайку покрепче завари... Твой, фирменный...
Валера обычно потреблял почти чифирь, заваривая его прямо в литровой банке. Именно такой сейчас был необходим Артему, чтобы полностью прийти в себя.
И он ушел в кабинет, чтобы собраться с мыслями и проанализировать ситуацию. Естественно, просто так люди никогда и нигде не пропадают. Тем более что Руслан принадлежал к авторитетной в городе чеченской группировке. Значит, здесь завязаны какие-то и чьи-то большие интересы. Люди, которые в таких делах бывают повязанными, в средствах обычно не слишком разборчивы. Тарханов после выхода на пенсию не однажды получал приглашения от мафиозных структур — людей с такой биографией, как у него, ценят. Но всегда отказывался, удивляясь только информированности тех, которые в цивилизованном обществе этой информацией обладать не должны бы. Он — профессиональный диверсант, долгое время проработавший за границей, воевавший почти во всех «горячих точках» планеты. Но одно дело — выполнять служебный долг, приказ командования, принимать участие в самой рискованной операции, да к тому же вдалеке от дома, и совсем иное — ввязываться в столкновение с законом и с чужими интересами здесь, в родном городе, где знают и его, и его жену, и его дочь.
Валера принес чай в своей традиционной банке, накрытой побуревшей марлей, через которую напиток и предстояло процедить. Поставил на стол.
— Если этот — Василий Африканович...
— Афанасьевич.
— ...Василий Афанасьевич будет звонить. Что сказать? Так прямо и посылать?
— Скажи, что я ушел и просил меня больше не беспокоить. Желательно — никогда...
— А кто это вообще такой?
— Да так... Человек, который часто надоедает мне...
Валера кивнул, словно все понял, и вышел.