Страница 13 из 26
Козы — озорные н вороватые существа, но Манька превосходила всех.
С нею без конца что-нибудь случалось. То она заберется на сеновал, там ее закроют, не заметят, потом ищут, с ног собьются, а она сидит тихонько: что ей беспокоиться — еды много, не каплет! То проберется на кухню дзерь летом обычно стояла открытой), стянет там что-нибудь со стола из-под носа у бабушки, бабушка выходит из себя, теряется в догадках, куда что подевалось, а Манька уж опять выглядывает украдкой из-за косяка — нельзя ли поживиться еще...
Однажды съела домовую книгу. Книга лежала на подоконнике, Манька подобралась, попробовала — годится, листок за листком, и сжевала всю.
Пришёл участковый милиционер проверить, все ли в порядке с пропиской, а от домовой книги один корешок остался. Чуть-чуть не поплатились штрафом!
Соседки постоянно жаловались на Маньку. Это вынудило маму надеть на шею козе что-то вроде треугольного хомута-рогатки с торчащими концами, которые должны были помешать Маньке проникнуть через какую-нибудь лазейку. Навешивали и длинную палку; коза идет, палка болтается между ног, конец волочится по земле. Полезет — зацепится. Да, но это могло остановить кого угодно, только не нашу Маньку.
Ох и пакостлива,— говорила бабушка.— Блудня.
Но если бы Манька была другой, что бы она ела? Нет, ее, конечно, кормили, и все-таки? И что пил бы я? И вообще, что можно требовать от козы?!
К черту! Продам ее! — бранился отец, но, конечно, не продавал. Как бы мы стали жить без Маньки?
Настоящая война разгорелась у Маньки с соседом Куркиным. Очень ворчливый был сосед. Наши дома стояли рядом, и Манька каждый день проходила у Куркина под окнами. Перед домом был палисадник, росли кипрей, другие дикие цветы. Манька идет, морду просунет между досками, сколько успеет, рванет — и дальше. Куркин все грозился подкараулить ее и вздуть. Но Манька была хитрее. Увидит его — сейчас же перебежит на другую сторону улицы, идет да еще мекает. Как дразнится.
Раз все-таки ему удалось изловчиться, огреть ее. Она вприпрыжку припустила прочь, он — за ней. Гнался с полквартала, потом отстал. Задохся.
Иди, иди! Еще оглядывается!
А она, и вправду, пробежит несколько шагов — оглянется, пробежит — оглянется. Он отвернулся, стоит. Вдруг кто-то как даст ему под коленки! Он руками взмахнул и опрокинулся через подворотню. Поднялся, кряхтит. Ушибся. А Манька уж далеко. Отплатила ему. Потому и оглядывалась. Он посмотрел в сторону, а она тотчас назад и — бац рогами!.. Не зевай!
Ох и зол он был на нее! А после восхищался:
Ну и коза, ну и коза! Тоже самолюбие! Умна, умна...
Пересилила его,— посмеивалась бабушка.
Манька и охотники до чужого молочка
Мы все опасались, как бы кто-нибудь не свернул нашей козе рога в отместку за ее проделки.
В старое время в деревнях кулаки-богатеи придумали такую казнь для блудливой скотины. Скажем, забежит в их огород чужая овца или коза, поймают, свернут рога — на, живи, как можешь. Животное чувствует ужасную боль, голова у него горит, как в огне. Нередко после этого может и погибнуть, а уж комолым останется на всю жизнь, то есть без рогов, это уж непременно. Чужую скотину не жаль; не жаль и людей, которые, быть может, из-за этого зверства остались без своей кормилицы-поилицы.
Я прихожу домой, а Маньки нет. Прибегают соседские ребята Турицыны (дом Турицыных стоял напротив, мы часто играли вместе в бабки): «Спасайте вашу Маньку! Ей рога стягивают!» Я — туда. И вправду, попалась Манька, в руках у злодея. Вертится, мекает, а вырваться не может, он за рог ухватил, крутит, аж покраснел весь, вот-вот лопнет от злости и натуги. Я закричал; обернувшись в мою сторону, злодей выпустил свою жертву, и я увидел, что вместо одного рога у Маньки лишь кровавая шишечка... Свинтил, подлец, успел все-таки! У-у-у, зверь! Да нет, звери так не делают, только злые люди... И откуда берется -столько злости?!
Но я это все выдумал, так рисовало мне мое воображение. Мама говорила, что у меня богатая фантазия.
Пока что рога у Маньки оставались при ней, но поплатиться ей все-таки пришлось, да не за проказливость и неуемную страсть досаждать всем, а совсем за другое.
Утром ее выпустили. Часу не прошло — вернулась назад. Еще издали слышим: «Ме-е! Ме-е!» Жалуется. Что случилось с козой? Глянули и за головы схватились: один бок у Маньки сплошная рана. Кто-то облил Маньку кислотой.
Вот так, не лезь, куда не надо.
Да уж очень жестоко проучили, видать — бессердечные люди... Рана нипочем не заживала, хотя мама позвала ветеринара и пообещала ему хорошо заплатить, если он вылечит козу. Бок промыли, делали какие-то примочки, но он все никак ке зарастал, от него дурно пахло. Все мы сильно переживали за Маньку, только ей хоть бы что. Маньке все было трын-трава. Она была недовольна, что ее не выпускают на улицу, и все старалась шмыгнуть за ворота. Непоседа!
После мы узнали: ее закрыли в чулане, в соседнем квартале. Хотели подоить. А она выбила подойник из рук и была такова. «Ах, ну ладно же!» — решили там, затаили злость. И когда Манька появилась вновь, плеснули какой-то отравой. Ты нам не хочешь молока дать, так мы тебя угостим...
От этого приключения у Маньки на всю жизнь остался голый бок. Там, где обожгло кислотой, шерсть так и не выросла, кожа сморщилась, багровели толстые рубцы. Пропала Манькина красота. Но Маньку это не печалило нимало. Даже ни чуточки. Что она — королева красоты? Артистка? Бегать может, а это самое главное. Была бы еда, были бы афиши!..
Я, школа и Манька
Осенью я пошел в школу. Перед тем мама сходила в школу, познакомилась с учительницей. Учительница спросила:
Какой он у вас? — Про меня, значит.
Да он тихий,— ответила мама.— Будет вести себя хорошо.
В школу явился в новом костюмчике (мама сшила), чистый, тщательно помытый. Не ребенок — картинка.
Кончился первый урок. Все вышли на перемену. И я вышел. Стою около дверей на школьном дворе. Вдруг кто-то налетел на меня сзади, дал подножку, я мигнуть не успел — оказался на земле. В новом-то костюме! Чистый, помытый!
А это Мишка Артемьев. Ему бы вечно бороться да возиться. Сел на меня верхом, сидит и тузит.
И, как нарочно, учительница:
— Ай да Боря Рябинин! А говорили, что он тихий...
Подвел меня Мишка
Потом мы с этим Мишкой Артемьевым, розовым толстяком- крепышом, подружились и даже на одной парте сидели. А тогда, в первый школьный день, уж и досадил он мне.
Началась вторая перемена, а Мишка опять на меня лезет. И опять я внизу, а он — на мне, сверху. Оседлал.
И вдруг будто ветром его сдуло. А надо мной козлиная морда. Манька пришла мне на выручку. Манька тоже пожаловала в школу. Увидела — хозяина бьют, ка-ак даст рогами! Мишка и улетел.
С этого времени Манька стала ежедневно наведываться в школу. Можно было подумать, и у нее уроки...
У нее уже до этого появилась привычка — куда я, туда она. Я в классе сижу, а она около школы гуляет. Я домой — она домой. Как собачонка! Думаете, все меня охраняла? Она за мной следила, за моей успеваемостью.
Вот пришел я в школу. Учительница вызвала меня к доске, решать задачу, а я, как нарочно, не то что задачу решить — мела не могу найти. Внезапно кто-то толкнул меня сзади, я и растянулся у доски.
Ребята как грянут... хохот такой, что на улице слышно; а учительница ничего- понять не может, водит недоуменно глазами... Оказывается, Манька за доской! В класс пробралась и за доску спряталась. Скучно ей, что ли, стало во дворе. Видит, я, как пень-колода, ничего не соображаю, даже мела не найду, решила вмешаться.
У нас урок, а Манька по школьному двору ходит, в окна засматривает. Окна высоко, выше, чем дома, так она на задние ноги поднимется. Отец выучил ее служить на задних ногах... Поднимется да в окошки рогами стучит, бороденкой трясет: что, мол, долго занимаетесь, хватит... В классе опять смех!