Гайдар

29 июля. «Пишу «Тимур и его команда», работа идет неровно, рывками… Разумный снимает картину на Волге».

27 августа. «Сегодня закончил повесть о Тимуре - больше половины работы сделал в Москве за последние две недели».

Писал без особой радости, почти на голой технике. Вдохновение предполагает легкость, взлет, внутреннюю свободу, а он не мог в сюжете повести ни на шаг отступить от испорченного сценария, но виноват был сам: нужно было сперва дописать книгу.

Повесть отнес в Детиздат и «Пионерскую правду», 27 августа она была завершена, а 5 сентября «Пионерская правда» начала ее печатать.

И если в «Пионере» литературный сценарий «Тимура» прошел в основном спокойно, то появление повести в газете неожиданно стало сенсацией.

Началось с того, что ребята со станции Косино, которые начали читать «Тимура» в «Пионерской правде», не захотели ждать «целых два дня» следующего «куска» и приехали в Москву, в Детиздат. Такого еще не бывало. Его поздравляли.

«Комсомолка» 10 сентября поместила статью М. Васильева «Правда о наших детях». Васильев писал, что публикация повести в «Пионерской правде» еще не закончилась, а во многих дворах уже возникли свои команды». Гайдар, отмечал автор статьи, «открывает ребятам глаза на самих себя».

И вдруг 2 октября очередной отрывок в «Пионерке» не появился. Кто-то где-то заметил, что повесть вредная, пропагандирует какие-то подозрительные команды, когда существует пионерская организация.

Печатание в газете, уже начатые Центральным радио передачи, отдельное издание «Тимура», а заодно и еще не отснятый фильм - все повисало в воздухе.

Он жил за городом - его вызвали в редакцию. После недавнего успеха он сиротливо сидел в коридоре, выслушивая бесполезные сочувствия и терпя любопытные взгляды.

К счастью, редактор «Пионерки» Андреев, взяв рукопись «Тимура», пошел прямо к Емельяну Ярославскому, который при всей своей занятости на другой же день прочитал повесть, не обнаружил в ней ничего вредного.

Наоборот, похвалил - и печатание возобновилось.

А рецензии шли своим чередом.

«Команды Тимура», может быть, в действительности и не было, - читал он в статье «Воспитание романтикой», - но она могла быть. Гайдар увидел ее в настроении наших ребят… И эту подслушанную им романтическую форму детской инициативы он, в свою очередь, подсказал детям».

«Новая повесть Гайдара, - говорилось в другой статье, - еще не напечатана отдельной книгой, а уже во всех дворах носятся ребята с «тимуровскими» красными звездами на груди».

Тем временем был закончен фильм. Разумный прислал телеграмму:

«Картина принята дирекцией хорошо «секретарем ЦК ВЛКСМ» Михайловым прекрасно поздравляю успехом».

Он не разделил этих восторгов: «Смотрел «Тимура», - применение на практике т. н. «советов профессора Кронфельда», - пометил в дневнике.

Ничего, кроме горечи, применение «советов» у него не вызвало. А над фильмом продолжал думать.

«Ошибка «Тимура», - записал он. - Ольга сразу берет неправильный тон. Пленники очень плохо выходят при освобождении. Но это мелочи».

Что же не мелочи?

«Засорен диалог. Надо впредь работать лучше. Перестроить всю манеру (актерскую) разговора. Надо проще».

Это он делал рабочие выводы для себя.

Из всех исполнителей ему больше всего понравилась Катя Деревщикова: Женя получилась у нее такой, какой он Женю себе и представлял.

«Картина, - отмечал, - прошла с успехом, но много в ней недостатков».

В канун сорок первого «Комсомолка» провела анкету среди своих читателей «о лучших произведениях года». Были названы три вещи: «Тихий Дон», «Маяковский начинается» Н. Асеева, а из книг для юношества - «Тимур».

ИСПЫТАНИЕ СЛАВОЙ

Понимал: война неизбежна. Немцы продвинулись вплотную к нашей границе. «Война гремит по земле, - заносил в дневник. - Нет больше Норвегии, Голландии, Дании, Люксембурга, Бельгии. Германцы наступают на Париж. Италия на днях вступила в войну».

А к нему пришла известность. Он с удивлением вдруг обнаружил, что стал нужен всем на свете. Ленинградская «Смена» просила «принять участие в обсуждении материалов «Новое в школе», помещенных в нашей газете…».

Московская фабрика «Диафильм» предлагала ему сделать монтажные листы к лентам «РВС» и «Чук и Гек».

ЦК комсомола Белоруссии оповещал об условиях республиканского конкурса «на создание лучшей детской песни и пьесы», предлагая удлинить срок, если ему это будет нужно.

Курьер из Союза писателей приносил папку и письмо: «Уважаемый тов. Гайдар. Пишу Вам по поручению тов. Фадеева, который просит Вас взять на отзыв две небольшие рукописи…»

Одесская киностудия приносила свои извинения: ему ошибочно была послана телеграмма с напоминанием о сроке сдачи сценария «Зимняя сказка». «Спокойно продолжайте работать…» - умоляла студия.

Разом вспомнили о нем все журналы.

«Дорогой Аркадий Петрович! Давно, давно Вы ничего не давали в «Затейник». А между тем сей журнал относится к Вам с большой душевной теплотой и рад был бы дать возможность своим читателям прочесть Ваш новый рассказ…» Письмо заканчивалось обещанием: «Гонорар будет оплачен немедленно и шедро».

Запись в дневнике. Декабрь 1940 года.

«Мурзилка» жаловалась: «Читатели нашего журнала часто напоминают нам и спрашивают, почему мы перестали печатать рассказы Гайдара в «Мурзилке». Но мы в этом, ей-богу, не виноваты…»

Артистка Ленгосэстрады Диевская, готовя н чтению с эстрады «Чука и Гека», задумала сделать по рассказу сценарий и просила разрешения на экранизацию.

Дважды перечитал глубоко тронувшее его письмо режиссера В. Легошина. «Из всех картин, - писал Легошин, - которые делаются сейчас у нас на студии, по-настоящему значительными и интересными я считаю только «Свердлов» и «Тимур и его команда»…

Глубокая идея и огромное воспитательное значение этой лучшей Вашей повести будут вполне оценены лишь через некоторое время. Это мина замедленного действия на фронте идей, решающих судьбу нашего молодого поколения…»

Видимо, все это называлось славой, хотя он всю жизнь представлял ее себе иной. Он мечтал о славе, только что начиная писать, но прошло семь лет, пока выпустил «Школу». И еще семь, пока вышла «Голубая чашка». Потом еще через три с половиной - «Барабанщик» и за ним «Чук и Гек». А наибольший успех выпал «Тимуру» - вещи, в художественном отношении куда более слабой (а ведь и «Тимура» думал написать не хуже «Школы» и «Барабанщика»).

Как бы там ни было, он имел полное право чуть-чуть погреться в лучах редкой гостьи - славы. Имел и мог бы…

Однако повесть в «Пионерке» начали печатать 5 сентября 1940 года, а 8 сентября он уже сообщал домой из Старой Рузы:

«…Третий день сижу и работаю. Не написал еще пока ни одной связной строчки, но исчертил и разрисовал уже почти всю Женькину тетрадь. На этот раз я работаю несколько иначе, чем всегда. Я сижу, обдумываю заранее сюжет, положения, события. Все еще пока туманно, но за этим туманом уже слышны и звон, и крик, и неясная музыка».

«…Сегодня 13-е, уже ночь. Только что кончил работать…

Работаю я много. Сегодня и вчера работа идет с колоссальным трудом, чего-то не выходит. Но это бывает, и я духом не падаю.

Погода стоит хорошая. Ходил недавно в Рузу, починил сапог…»

О н работал над «Комендантом снежной крепости». Пока был дописан и опубликован «Тимур», произошло немало событий. И самым важным из них явились события на Карельском перешейке. День, когда заключили мир, особо отметил в дневнике: «С Финляндией… война окончена». Через два дня: «Наших в боях погибло 50 000. Ранено 150 000. Финнов - всего около 300 000».

О н видел причины столь ощутимых наших потерь в том самом «шапкозакидательстве», которое было присуще писателям типа Н. Шпанова. И не только им, потому что на перешейке мы столкнулись с обученной, стойкой армией, приспособленной к войне в любых условиях и оснащенной всем, что производил капиталистический мир.