Гайдар

Но когда все свелось к одному - единственному пожеланию дать Дункану другое имя, - растерялся. Невозможно было в огромном кабинете с плюшевыми шторами, залитым глазурью бюстом и большими портретами, в кабинете, предназначенном для решений проблем развития всего киноискусства, объяснять, что имя героя - это лицо, интонация, походка и что со всем этим сживаешься, как с собственным именем и лицом.

Ждал, что заступится Разумный, но Разумный неожиданно сказал: «Не то…»

«А разве лучше будет, - взволнованно спросил он, - Вовик - или Петя - и его команда?»

Ему ответили, чтобы он не волновался. В сущности, его просят о столь малом…

Из кабинета вышел опечаленным. Ему трудно было судить. Возможно, «Дункан и его команда» название в самом деле не лучшее, но он с ним сжился.

Менять требовалось быстро. А он ничего не мог придумать, пока однажды на улице его не осенило. Он ворвался в квартиру к Разумному и крикнул с порога:

«Есть название… «Тимур»… «Тимур и его команда».

Долго не мог привыкнуть, что теперь у него два Тимура. Один тот, что подрос и часто прибегал к нему, а как-то приехал даже на такси, за что он его отругал, хотя бранил нечасто. Они любили остаться вдвоем и поговорить. Или где-нибудь на просторе попеть настоящие, солдатские песни. Очень хотел, чтобы Тимур вырос настоящим человеком.

А второй Тимур - Гараев - был им придуман. И на Тимура Гайдара мало похож. У Гараева не было отца. Осталась в другом городе мать. А сам Тимка, немного в общем-то одинокий, жил с дядей, который его плохо понимал.

В марте уехал в Цхалтубо. Вскоре к нему приехал Разумный - можно было приступать к режиссерскому сценарию.

2 апреля. «…Вечером вчера отработали кадры - «Поимка шайки Квакина».

3 апреля. «…Вчера вечером много работал. Поставили на место главную сцену - «Выходной день в роще».

1 апреля. «Вчера вечером закончили основную разработку режиссерского сценария. Таким образом, вещь сделана».

Вернулся в Москву. На студии сценарий его размножили и разослали по всяким педагогическим учреждениям. Он любил учительское «племя», однако отзывы писали люди, для которых «педагогическая практика» давно свелась к бумаге и «теории». В отзывах на сценарий замелькало: «Такие ребята, как Тимур, не бывают…», «ничем не обоснованный вымысел автора», «писатель уводит внимание ребят в сторону от учебного процесса…»

Тогда ему и Разумному предложили заручиться «поддержкой общественности» и провести публичное обсуждение сценария в детской аудитории.

Он сам и в Доме кино, и в Союзе писателей не раз участвовал в обсуждении рукописей, но впервые киносценарий детского фильма для решения его судьбы выносился на обсуждение в детскую аудиторию.

Сам по себе разговор с детьми его нисколько не пугал. Наоборот. Он верил в ребят: в их ум и ко всему хорошему чуткое сердце. Ион был бы совершенно спокоен, если бы разговор шел о повести: не побоялся же он оставить в Ростове для обсуждения во всех детских библиотеках черновую тогда еще рукопись «Военной тайны». Но разговор теперь должен был пойти о сценарии, то есть жанре в литературном отношении более скучном.

Хватит ли у ребят терпения дочитать? И потом, взрослому можно объяснить: сценарий - это 60 страниц. И многое, только помеченное в тексте, режиссер позднее развернет в кадре, а детям такие пояснения неинтересны.

После долгих консультаций, где провести, остановились на Дворце пионеров в переулке Стопани. Несколько специально отпечатанных экземпляров кинопьесы лежало в библиотеке дворца. Каждый перед обсуждением мог прийти и прочесть.

Народу в зале набилось тьма. Возле сцены, за маленьким столиком, пристроились две стенографистки: материалы обсуждения сценария детьми должны были потом обсуждаться взрослыми тетями и дядями.

После вступительного слова руководительницы литературного кружка, которая, между прочим, отметила, что только в нашей стране известные писатели-орденоносцы, а также известные кинорежиссеры приходят к своим читателям и зрителям посоветоваться и даже попросить помощи, поднялся один мальчик.

Преодолевая робость, однако все же достаточно громко, мальчик сказал, что сценарий прочел. Ему очень понравилось, потому что Квакин «лучше всех».

В зале стало очень тихо. И тут поднялся второй мальчик. Он тоже сказал, что «Квакин лучше всех». А третий прямо заявил:

«Мне про Мишку Квакина было потому интереснее читать, что таких, как Мишка, я часто встречал. Один летом на даче даже отнял у меня удочку. А таких, как Тимур, ни разу».

Стенографистки по очереди выводили иероглифы в своих согнутых пополам тетрадях. По залу прошел легкий шелест, будто со всех сторон зашуршали газетами. У Разумного сделалось растерянное лицо. Он же весь напрягся, словно перед прыжком.

Шелест перешел в шум, какой бывает в классе, когда посреди урока вдруг уходит учитель. Ребята спорили между собой. Кричали что-то недавним «ораторам». И судя по всему, никто не собирался выступать.

И тут он заметил во втором или третьем ряду маленькую девочку, которая тянула руку. Девочку знаками пригласили на сцену. И когда зал с трудом утихомирился, девочка сказала:

- Есть такие ребята, как Тимур… Один живет даже в нашем дворе. Только его зовут не Тимур. Его зовут Сашка. Ему, наверно, уже четырнадцать лет. Он каждый день помогает одной больной старушке из третьего подъезда, совсем ему чужой. То комнату ей уберет, то в магазин сходит…

Он захлопал. Это получилось даже неприлично. Но он хлопал не тому, что девочка заступилась за «Тимура». Он хлопал от радости: что вот он Тимура взял и придумал. А придуманные им Тимуры, оказывается, давно живут в чьих-то дворах.

Обсуждение во дворце было первым. За ним последовали другие. При этом «педагогическая общественность» дружно настаивала, что это невозможно: Тимур Гараев, на которого должны равняться наши дети, ходит с какими- то синяками под глазом, дает своим друзьям затрещины, а друзья в ответ устраивают ему средневековые пытки с привязыванием у дерева.

Михаил Квакин затрещину дать может. Это понятно. Квакин, как следует из произведения, - неисправимый хулиган. По нему давно милиция плачет. А Тимур, судя по всему, из хорошей семьи. Дядя у него инженер, поет в самодеятельности… Только что это за старик, роль которого играет дядя, и что могут подумать наши дети, услышав странные песни этого старика?…

После каждой встречи с «проницательными читателями» из сценария что-то приходилось убирать. Это ему советовал редактор. Об этом просил режиссер.

Однажды не выдержал:

«Зачем вам сценаристы?! Зачем вам писатели, если у вас есть «обсуждатели»?! Они, как я вижу, лучше меня все понимают. Наверное, лучше меня и умеют, - пусть они вам вместо меня и пишут!..» - и хлопнул дверью.

За ним побежали. Перед ним извинились. И ту сцену - «Пожалуйста, кто же спорит?» - ему оставили. Но к сценарию у него теперь было такое же отношение, как в свое время к первому изданию «РВС», когда чужие руки вписали в его текст всякую отсебятину.

Но отказаться теперь от сценария, как отказался от «РВС», не мог. «Тимур» слишком много значил. И не только для него. И он нашел выход: пусть журнал «Пионер» публикует литературный сценарий. Пусть Разумный начинает съемки, но до того, как выйдет фильм, он допишет и опубликует повесть. Это будет первое и одновременное исправленное издание, то есть с прежним названием и теми «ненужными» подробностями, без которых эту вещь уже не мыслил.

14 июня «1940 г.». «Было немало. Сижу в Клину… Сегодня начал «Дункан», повесть…»

Однако слегка поостыв, размыслил: как бы ни был после всех сокращений испорчен сценарий, в главном фильм не должен разниться от книги, чтобы ребята не терялись в догадках, почему в кинокартине - Тимур, а в повести - Дункан. Почему на экране Женю от кулаков разъяренной команды спасает Тимур, а в повести на помощь привязанному к дереву Дункану придет Женя.

Ведь он пишет не просто повесть. И на экраны выйдет не просто фильм. Это программа, что делать детям, когда начнется война. Это приказ, который войдет в силу по боевой тревоге. А приказ не должен противоречить сам себе.