Гайдар

Стиснув губы, милый брат,

Ты не выдашь свой отряд… -

подсказывают Альке, что делать.

Тема мужества и трусости, вернее чисто психологическая тема: как победить трусость в себе, становится в сценарии одной из главных.

Натка мучается оттого, что побоялась прыгнуть с парашютной вышки, но когда понадобилось прыгнуть с высокой скалы в море на помощь Альке - прыгнула она. Эпизод этот переломный в ее характере. Натка умеет переступить через страх.

Владик. Он по-прежнему ждет письма, но уже не от сестры - от отца, который находится в Интернациональном батальоне в Испании.

Вообще, испанская тема входит в сценарий так: Шегалов встречает племянницу в лагере. «Мое судно, - говорит он, - стоит в порту. Разгрузимся. Быстро погрузимся - ив Испанию».

Натка (жалостно): «Дядя, дядя, как мне хочется с тобой в Испанию».

Капитан: «Ну, дорогая… Это не тебе одной хочется. Сейчас всем хочется».

Но если другие только «хотели», Владик сделал все возможное, чтобы на пароход попасть. Владик столкнулся со всем тем множеством препятствий, которые ждали бы любого мальчишку на его месте. И в каждой неожиданной ситуации обнаруживал мужество, находчивость и дерзость.

Сценарий получался. Но было одно обстоятельство, которое его смущало: у фильма в сравнении с книгой, он видел, будет другой конец.

Когда он задумал повесть «Военная тайна», мир жил еще в напряженном ожидании войны.

Когда завершал сценарий, война уже шла. В Испании дрались интернационалисты и фашисты многих стран. В наши дома неизвестно откуда поступали официальные уведомления о том, что «ваш сын» или - «-ваш муж» героически погиб «при исполнении служебного долга…». Люди догадывались, на какой далекой земле исполнялся этот великий «служебный долг». И было бы нелепо, если б Алька в фильме погибал от удара камнем.

И он нашел выход: сценарий оборвется задолго до того, как обрывались события книги. Натка, Сергей и Алька еще останутся в лагере. Сергей еще ничего не успеет сказать Натке. Еще не придет срочный вызов военному инженеру Ганину. Книжного конца в сценарии не будет, но все еще за кадрами фильма сможет произойти…

Он всегда невольно обманывался относительно сроков задуманной работы. Всегда казалось: если план сложился, то вещь ничего не стоит написать. Так вышло и теперь. Работа над сценарием затянулась, захватив немалую часть лета, но он не жалел: только хотелось кому-нибудь сценарий показать.

И он отправился на дачу к Борису Заксу. Когда-то Закс и Титов в холостяцком их общежитии в Хабаровске слушали отрывки из повести «Военная тайна». И сейчас ему было важно выслушать дружеское мнение человека, знающего книгу.

Закса сразу удивило, как легко он схватил самую «суть работы для кино» и что даже «сама система образного мышления стала иной». Характеры Альки и Владика здесь проявились неожиданно и сильно. Если б переделать сценарий обратно в повесть" предложил внезапно Закс, «то получилась бы, пожалуй, книга весьма мало сходная с первой».

- Вообще, - заметил Закс, - ты, Аркадий, далеко ушел вперед.

По- видимому, наступала зрелость.

"Шел солдат с фронта"

Сдав сценарий, уехал в Солотчу. Пора было возвращаться к «Талисману». А когда приехал осенью в Москву, узнал, что в журнале «Красная новь» опубликована повесть Валентина Катаева «Шел солдат с фронта».

Конечно, два писателя порознь не могут написать две одинаковые книги. Тем не менее у него с Катаевым получилось много совпадений.

У него был Семен Бумбараш, у Катаева - Семен Котко. Бумбараш в начале революции возвращался домой из плена, Котко - с позиций. Бумбараш, уходя на войну, оставил невесту Варю. Котко, уходя, оставил невесту Софью. Бумбарашу, когда вернулся, пришлось бежать из села: его предупредила об опасности Варя. Котко тоже пришлось бежать из села: его предупредила Соня. Бумбараш поначалу думал: «А плевал я на красных, зеленых и белых». И Котко, когда ему предложили остаться в Красной Армии: «Домой надо. Сеять».

Бумбараш после долгих мытарств должен был прийти в Красную Армию. И Котко возвращался на батарею в аккурат к своему четвертому орудию.

Такое не приснится и в тяжелом сне. А сны он перевидал всякие…

Напрасно Паустовский и Фраерман уверяли, что «Талисман» написан ярче и крепче, что проблемы им поставлены глубже, что немалого стоит один только Иртыш - Веселая голова. О н слушал. Со многими соглашался. А вернуться к «Талисману» не мог. Не писала рука.

Сценарий «Военная тайна» вдруг тоже не пошел. Гражданская война в Испании продолжалась, но поражение республиканцев было очевидно. «К сожалению, - объяснили ему, - сценарий не соответствует историческому моменту».

Он оставил, почти бросил на студии сценарий[14]. Не прикасался к «Талисману» - ждал, пока пройдет боль, пока при упоминании, при мысли об этой повести внутри перестанет каждый раз что-то обрываться.

* * *

Шли годы. Он все еще надеялся к «Талисману» вернуться.

«Детский писатель, орденоносец А. Гайдар, - говорилось в одной газетной заметке, - автор повестей «Дальние страны», «Школа», «Военная тайна», только что закончил сценарий детского фильма «Дункан и его команда» и заканчивает книгу «Счастье Семена Бумбараша».

…Тоже не успел.

СУДЬБА БАРАБАНЩИКА

Когда киностудия отвергла сценарий, а повесть Катаева «торпедировала» его «Талисман», он бы скорей всего опять заболел, если б к тому моменту не была почти готова еще одна книга - повесть «Судьба барабанщика».

Он задумал ее в мае тридцать шестого под Москвой, в Голицыне, когда со всех сторон поступали тревожные сведения: хулиганили ребята. Хулиганские действия подростков начались сперва на окраине Москвы, а затем и на центральных улицах. В разговорах замелькало слово «безотцовщина».

А о н думал о том, что ведь ребенок, пока растет, непременно должен чем-нибудь гордиться: заводной игрушкой, книжкой с картинками, из лучинок склеенной моделью самолета, но больше всего ребенок гордится родителями: должностью матери, профессией отца, именным пистолетом деда, фотографией, где отец верхом на коне с саблей наголо, большим, первого выпуска орденом с чуть треснувшей эмалью на праздничном пиджаке в гардеробе или снимком в газете: где-нибудь сбоку (с трудом-то и разглядишь) родное, до слез знакомое лицо, а в первом ряду - на весь мир прославленные люди…

И он задумывает повесть о внезапно осиротевших детях, на которых падает позор ни в чем не повинных отцов. Он говорит о своем замысле Льву Кассилю, когда они встречаются возле издательства и после долго сидят за кружкой пива в каком-то заведении общепита. Он говорит об этом Рувиму и Вале Фраерман осенью все того же тридцать шестого. Валя тогда работала заместителем Ивантера и предложила прийти утром прямо в редакцию. Все будут на месте. И они спокойно все обсудят.

О н пришел. В кабинете Ивантера, кроме Вали Фраерман, сидели Миша Лоскутов и художественный редактор «Пионера» Моля Аскенази.

- Вот Аркадий хочет посоветоваться относительно новой своей книжки, - сказала Валя.

- Какой? - живо спросил Ивантер.

Тогда, не объясняя, стал читать. У него на бумаге не было записано еще ни строки, но все сложилось в голове. Начало было почти таким же, каким потом и осталось:

«Когда- то мой отец воевал с белыми, был ранен, бежал из плена, потом по должности командира саперной роты ушел в запас. Мать моя утонула, купаясь на реке Волге… От большого горя мы переехали в Москву. И здесь через два года отец женился на красивой девушке Валентине Долгунцовой…»

В дом к ним начали приходить гости. Они пили чай. Иногда вино. Подолгу засиживались, и было в словах, движениях, смехе этих людей такое, что настораживало Сережу. Был во всем этом какой-то «смысл, до которого я не доискивался. А доискаться, как теперь вижу, было совсем нетрудно».