Гайдар

С досады взялись они со Светланой мастерить вертушку. А Маруся, поздно возвратись, их еще и обругала… Они надеялись: «А может быть, завтра с раннего утра сядем в лодку, - я на весла, Маруся за руль, Светлана пассажиром».

Но утром Маруся, во-первых, не поверила, что никто из них не разбивал в чулане голубой чашки, а во-вторых, «после завтрака… вдруг собралась и отправилась в город».

Внимание ребят, полагал он, должна привлечь история с вертушкой и разбитой чашкой, но взрослый читатель поймет, что события с первой же страницы разворачиваются круто. Отец со Светланой уходят из дому не в шутку. Чтобы это подчеркнуть, ввел сцену с молочницей, у которой отец со Светланой не берут молока.

- Вернетесь, так пожалеете, - обижается бабка.

«А где ей догадаться, что мы далеко уходим и, может быть, не вернемся?…»

Удивительное дело: как только резко обострился «подводный сюжет», все естественно и свободно стало на свое место. Смягчился и чуть грустнее сделался юмор. Сами и к месту добавились подробности, а многие детали, наоборот, «осыпались».

Он не любил работать в чужом месте, но за все семнадцать лет в литературе ему нигде не писалось так раскованно и легко, он никогда так не верил в себя, в свои возможности, как в пустой гостиничной комнате, номера которой не знал никто, кроме Маршака, а Маршак, уверенный, что свое сделал, больше не приходил.

Самуил Яковлевич преподал блестящий урок мастерства. Дальше он должен был работать сам.

А в «Пионере» царила глубокая тревога, почти паника, быть может, чуть меньшая, нежели в тот день, когда он пришел сказать, что продолжения у «Синих звезд» не будет.

И в последний раз, твердо обещав по телефону уже изверившемуся, но еще уповавшему на чудо Ивантеру, что «Голубую чашку» для январского номера «Пионер» получит, он не двинулся с места, пока не поставил последнюю точку.

Тут уже времени больше не оставалось ни на что. Позвонил Маршаку: «Я все сделал заново». И перед самым отъездом принес показать.

Маршак остался очень доволен. Маршака особенно порадовало, что у него «появилась забота об убедительных деталях». И хотя Самуил Яковлевич тут же поморщился, вспомнив «отвратительного Мальчиша», он не обижался.

Дарственная надпись на черновике «Голубой чашки».

Прямо с вокзала повез рукопись Ивантеру. Январская книжка «Пионера» была подписана к печати лишь 28 декабря, но. получив «Голубую чашку», в редакции на него уже не сетовали.

А он продолжал думать о рассказе и жалел: когда «Голубую чашку» можно было сделать настоящим шедевром, так не вовремя прижало со сроками.

Уехав в Подмосковье, писал домой:

«Пусть Боб Ивантер ни в коем случае не вздумает напечатать ту главу, где мы (сам не заметил этого «мы») встречаемся с батареей. Глава совершенно не сделана и не имеет значения без главы, которую написать я не успел. Пусть вычеркнет все лишние слова, которые я и сам бы вычеркнул» .

Терпеть не мог, когда редакторы самовольничали на страницах его рукописей. Но Ивантер - это было совсем другое дело.

Теперь не оставалось ничего иного, как сидеть и ждать. Ион дождался.

То был удивительный номер…

Маршак прислал «Песни английских детей». Пришвин дал рассказ «Антипыч», Лоскутов - «Рассказ о говорящей собаке». Здесь же можно было прочесть: «Правда ли?» - ответ писателя Бориса Житкова на вопрос о том, как пишутся рассказы; «Обжигающее слово» - Очерк А. Югова об академике Павлове, его открытиях и лабораториях в Колтушах и сенсационное сообщение о том, как у нас в стране впервые в мире, в присутствии многочисленных зарубежных ученых «через десять минут после смерти оживили собаку. «Сейчас даже трудно представить себе, - писал журнал, - что будет означать такая победа науки над смертью».

«Пионер» публиковал рецензию на фантастическую кинокартину «Космический рейс», поставленную режиссером В. Журавлевым. События фильма происходили в Москве в 1941 году, когда академик Седых с помощью созданной им ракеты совершал полет на Луну и обратно.

Одним словом, хотя от первого «толстого» номера многого ждали, журнал буквально ошеломил.

И открывался этот номер, знаменовавший взлет не только «Пионера», но и всей нашей литературы для детей, немного грустной, немного смешной историей о кем-то разбитой голубой чашке…

УТРАЧЕННЫЙ «ТАЛИСМАН»

" Шел солдат с похода"

«Книгу я одну - «Талисман» - все-таки еще, вероятно, напишу, потому что было взялся за нее крепко - но когда напишу, где напишу и чего она мне, будет стоить - это все для меня сейчас сплошной туман» , - писал он весной тридцать шестого, хотя начало года никакого особенного «тумана» не предвещало.

«Голубая чашка», напечатанная в «Пионере», почти сразу вышла отдельной книжкой в Детиздате. У нее тут же, разумеется, появились противники. И на этот раз полемика затянулась почти на два года. Но он был закален уже и в литературных битвах и к новой дискуссии отнесся почти спокойно.

Его корили, что «настроения ревности, которые проскальзывают по всей книге, совсем недопустимы в детской книжке», заодно объясняя, что «этот психологизм не нужен детям».

Его вразумляли: «Эта книга для взрослых. Возмутительно преподносить такую вещь ребятам…»

Но «у нас, - разумно отвечали «блюстителям нравственности», - совсем нет книг о быте, о семье. Ребята участвуют в семейных неурядицах, видят дома часто очень неприглядные картины». А «Гайдар правильно рисует семью. Семейные неполадки даны им так мягко, овеяны настроением нежной грусти и получают разрешение в глубокой радости».

Насколько он понимал, «Голубая чашка» вышла примерно такой, какой они хотел ее написать. И он мог быть доволен.

А до всей этой полемики произошло еще вот что. В январе все того же тридцать шестого по предложению Сталина издание всей детской литературы «из сферы ОГИЗа» было передано Центральному Комитету комсомола. ЦК ВЛКСМ по этому случаю созвал Первое совещание по детской литературе. От ЦК партии на совещании выступил А. А. Андреев. От ЦК комсомола - А. В. Косарев. «Правда» публиковала большие выдержки из выступлений А. Толстого, М. Ильина, К. Чуковского, С. Маршака, А. Барто, Л. Квитко.

Там же с большим рабочим докладом выступил Боб Ивантер. К его удивлению, немалая часть доклада была посвящена ему. Говоря, например, о том, что среди ребят еще очень заметно влияние Ната Пинкертона и романов Чарской, которые сильны «нашей слабостью», Ивантер отмечал, что «такая книга, как «Школа» Гайдара, конечно, оставляет далеко за собой любую «Княжну Джаваху».

Ивантер напомнил: повесть о Борисе Горикове «написани добровольцем Красной Армии, человеком, который в 17 лет был командиром полка; она так горяча, что кажется, автор, слезши с коня, сразу сел за письменный стол и одним духом ее написал. А эта книга - плод настоящей биографии и большого труда».

Но выступление Ивантера было замечательно еще и тем, что Боб коснулся наболевших нужд тогдашней детской литературы, в частности, отметив, что жилищные условия двадцати из тридцати пяти детских писателей Москвы «не дают им возможности продуктивно работать… Я могу, - продолжал Ивантер, - назвать фамилии товарищей: это тов. Житков… Это - Гайдар, Кассиль, Смирнова…».

После совещания у него появилась вполне реальная надежда получить квартиру, в которой, возможно, будет и маленькая комната для работы. А пока что, прежде чем сесть за работу, приходилось каждый раз искать подходящее место.

Перед самым маем в расчете пописать в тиши приехал в Дом творчества в Голицыне И ужаснулся той издевательской неустроенности, с которой его встретили. О том, чтобы сесть за стол, нечего было и думать. Хотел «зашвырнуть ключ и уехать… в Москву или… куда-нибудь… Но куда уедешь? - спрашивал он в письме к Трофимовой. - А главное - что напишешь? А написать за это лето книгу мне совершенно необходимо…»