Гайдар

Но долго продержаться в тени все же не удалось. Во-первых, познакомился со своими соседями по пансионату. Во-вторых, Тимур в отряде по разным поводам заявлял, что он Гайдар. И хотя ребятам в Артеке было не до чтения, в библиотеке вмиг расхватали его книги. Одному парнишке досталась «Обыкновенная биография» в «Роман-газете для ребят», с портретом и автобиографией, и несколько мальчуганов целый день ходили за ним, рассматривая и сравнивая.

Тимур впервые попал в коллектив. Него волновало, каков Тимур с другими детьми: не заносчив ли, не капризен ли, не хвастлив ли? Вожатая Соня Фрадкина говорила: «Ну что вы, Аркадий Петрович, он такой… он такой малыш». Но к восторгам о н всегда относился недоверчиво, его, например, огорчало, что Тимур не любит мыться в ключе, а когда они шли с ним купаться, боялся выше коленей заходить в море.

Но одного он все же добился: обо всем, плохом ли, хорошем, Тимур ему рассказывал сам.

Конечно, не успевал Тимур напроказить, кто-нибудь уже мчался к нему со всех ног: «А вы знаете… А вы знаете…» Он выслушивал и спрашивал: «Ты думаешь, ябедничать на своего товарища по отряду хорошо?» И ждал вечера, когда Тимура можно будет ненадолго забрать из отряда, спуститься к морю, побросать камушки, половить крабов, спеть любимую песню:

Товарищи в тюрьмах,

В застенках холодных,

Вы с нами, вы с нами,

Хоть нет вас в колоннах,

а заодно поговорить о прожитом дне.

И если день получался так себе, Тимур долго тянул, тяжело, надеясь на сочувствие, вздыхал, глубокомысленно, якобы от тяжких дум, качал головой. Однако наводящих вопросов не следовало. И, еще немного повздыхав, Тимур говорил: «Папка, я должен тебе сказать…

И рассказывал: ребята лезли в сад за грушами. И он полез» А груши зеленые. Есть их нельзя - стали кидаться. И он кидался. И попал нечаянно в девочку. И она, конечно, плакала. Он просил прощения. Она простила, но и после прощения все равно плакала.

- Но ты понимал, что рвать зеленые груши, а тем более кидаться ими нельзя?

- Понимал.

- А слово вести себя как следует давал?

- Давал.

- Сдержал его?

- Нет…

- Все.

Возвратись в лагерь, просил, чтобы Тимура за хулиганство перевели в другую палату.

Как- то (еще заканчивал повесть и каждое утро думал: «Сегодня-то уж кончу непременно», а конец работы, как заколдованный, все отодвигался) пришла другая вожатая, Валя Филиппова, и сказала, что приглашает его завтра от имени отряда в небольшой поход, так, километра три… Он был огорчен, что не удастся дописать книгу и сегодня, и ответил, что, к сожалению, никуда не сможет пойти. Однако перед обедом, перечитав написанное, увидел: получается крепко, хорошо. Решил: в поход пойдет непременно. И стал готовиться.

Всем ребятам не давала покоя кубанка, в которой он ходил. Ее примерил и поносил едва не весь Верхний лагерь, а частично и Нижний. Ион выпросил в библиотеке старую подшивку и наготовил шапок-шлемов на весь отряд. Затем поднялся в горы и срезал в горах две ровные, упругие ореховые палки…

И когда на следующий день в условленный час санаторный отряд Вали Филипповой был уже построен - пришел с кипой краснозвездных шапок, двумя тугими луками и связкой ровных, оперенных стрел. Поднялся восторженный вой и визг, но он его решительно пресек, заявив: визжать так может лишь октябрятская мелкота, а они - бойцы особой революционной горнострелковой роты. Командир этой роты - он, комиссаром назначается Валентина, взводными - бывшие звеньевые, каждый из которых получает лук. Стрелы же понесут ординарцы.

В условиях нынешнего похода, продолжал он, особое значение приобретает санитарная служба. И если кто но дороге начнет рвать и засовывать в рот грязными руками зеленый виноград, то получит три наряда вне очереди, поскольку немытые ягоды могут привести к заметному ослаблению боевой мощи…

Уточнили маршрут похода с таким расчетом, чтоб в удобном месте провести стрельбы по мишеням, не рискуя попасть в непрошеных гостей, И с песней: «Прокати нас, Петруша, на тракторе, до околицы нас прокати» - двинулись в путь. Однако спохватились, что в походе и песня должна быть попоходней. И, не допев «Петрушу», затянули «По долинам и по взгорьям», наверно, самую подходящую здесь, на извилистой горной дороге.

Состязание устроили на поляне, вывесив на ветках еще в лагере заготовленные мишени. Двое ординарцев, которые отстрелялись первыми, бегали по поляне и собирали стрелы. А он подсчитывал очки. Раза четыре довольно точно попадали в него самого, пока не разъяснил, что попадания в него не засчитываются.

Когда же очередь дошла до комиссара Валентины и она отстрелялась тоже, объявил, что комиссар обнаружила редкий глазомер, необыкновенную твердость руки и что-то там еще…

Валентина была польщена. Ребята ликовали, тем более что и сам он послал стрелы в середку мишени, в чем могли убедиться ординарцы. А на обратном пути сказал шепотом Вале:

«Шляпа вы, товарищ комиссар, никуда вы не попали, но я не хотел ронять ваш авторитет…»

Путь домой лежал под гору - однако ребята устали, попритихли. Песня тоже не получалась. Заметно было, что силенок у санаторников маловато. Он всех тогда остановил и тихо-тихо, почти шепотом: «Только что по радио получено донесение: лагерь захвачен белыми. Штаб противника вон в том доме. Задача пройти мимо штаба белых так, чтобы часовые никого не заметили. А через десять минут собраться под кипарисом у поворота».

Ребята рассыпались, расползлись, растворились меж камней. И хотя они с вожатой знали, куда движется их «горнострелковая рота», даже им было трудно приметить ребят. Только если среди серых камней мелькнет красный галстук.

Под кипарисами к сроку собрались все. И тогда, тоже шепотом, отдал, второй к последний приказ: «Наша дача занята противником. Нужно также неприметно к ней подобраться и по команде взять ее штурмом».

Ребята с криками «ура!» ворвались в свой корпус, к испугу нянечек, врача, медсестры и тех немногих малышей, которые не могли пойти в горы.

После похода ребята из Валиного отряда уже не отпускали его ни на шаг. Стоило только появиться на улице, мальчишки и девчонки облепляли его со всех сторон. Ион ходил в обнимку по крайней мере с десятерыми. А те, кого обнять уже не мог - не хватало рук, - держались за ремень иди гимнастерку.

Ребята доверили ему обременительную роль посредника во всех спорах между собой и вожатыми. И если поначалу эти разбирательства его просто-напросто утомляли то потом в них обнаружилось нечто занимательное дом него. В каждом конфликте проявлялся характер и весь предыдущий опыт «истцов» и «потерпевших». И бывало, выслушав полупечальную историю какого-нибудь Баранкина и убедясь, что вина мальчишки значительно меньше, чем могло показаться, шел к Соне или Вале просить, чтобы они ваяли наказанного, учитывая чистосердечность покаяния, на экскурсию или морскую прогулку.

Он все охотнее вникал в отрядную жизнь, задумываясь: а не написать ли после «Дальних стран» книжку про Артек? И даже сказал о своем намерении девочкам-вожатым, обещав: если сядет повесть такую писать, напишет и про них.

Иногда же возникали события, которые переворачивали всю отрядную жизнь. Так, в Валяной «роте» вдруг стали пропадать деньги, пока не обнаружилось, что их берет одна и та же девочка, умная, веселая, с косичками, на которую б никто никогда не подумал.

Когда ж это выяснилось и ее пригласили в пионерскую комнату, где были только они вожатая, девочка во всем призналась и тут же сказала, что не знает, зачем брала, и даже не может объяснить, как это получилось. Ей тут очень-очень хорошо. Только теперь очень-очень стыдно. Она просит поскорее отослать ее домой, а деньги она вернет, потому что ни копейки не истратила.

Случай всему отряду был известен. Не разбирать его было нельзя. И, подготовив ребят, объяснив, как вежливо они должны себя вести, провели собрание. Девочка повторила все, что сказала в пионерской комнате. Ребята ее простили. И тут началось самое драматичное: девочка не могла найти деньги.