Страница 48 из 102
— Ты хочешь сказать, что изменишь свои планы в зависимости от обстоятельств?
— Ну разумеется, дорогая.
— Хорошо, — проговорила Джасинта и в задумчивости откинулась на сиденье. Спустя некоторое время она опять наклонилась вперед. — Выходит, если он попытается заняться с тобой любовью, ты позволишь ему это сделать?
— Я намереваюсь… О Джасинта, ну пожалуйста, не надо! Давай будем делать друг другу только хорошее. Ведь как великолепно все началось, так давай и продолжать в том же духе!
— О Шерри… — Джасинта отрицающе покачала головой. — Шерри… ты совсем не похожа на мою мать. И если хочешь знать правду, я скажу ее тебе: по-моему, ты ведешь себя очень безнравственно.
— Значит, ты считаешь, что я… — выпалила Шерри, не в силах сдержаться, откинула голову и залилась таким заразительным и радостным смехом, что Джасинта посмотрела на нее в полнейшем замешательстве. — О Джасинта! — громко проговорила Шерри, переводя дыхание. — Ты считаешь меня безнравственной! Ты это серьезно, дорогая? — Джасинте подумалось, что Шерри не только позабавили ее слова, но и доставили истинное наслаждение.
Вдруг Джасинта поймала себя на странной мысли: будто она становится все старше и старше, в то время как Шерри — все моложе. Юная, в сущности, дочь стала не в меру щепетильной, неимоверно чопорной и придирчивой, замкнутой, зажатой и все более теряющей свою женскую соблазнительность. Что же с ней происходит? Готова ли она отказаться от него и окончательно позволить Шерри обладать им?
Ее прежняя решительность, с которой она готовилась пожертвовать собой ради их дочерне-материнских уз, теперь представлялась ей значительно менее впечатляющей, чем каких-то полтора часа назад. В ее намерениях на поверку оказывалось больше трусости, чем великодушия.
«Интересно, неужели сейчас я стала выглядеть иначе?»
Пока Шерри продолжала заливаться веселым и беззаботным смехом, Джасинта незаметно открыла черную бархатную сумочку и достала из нее зеркальце. Когда подносила его к лицу, все ее существо было охвачено ужасным предчувствием, что происшедшие с ней изменения гротескны и нелепы. Она ожидала увидеть в зеркальце тощую чопорную даму с тонкими губами и ртом, вытянутым в прямую пуританскую линию. Она боялась, что вся ее ослепительная красота увяла и погасла, что никто и никогда не увидит больше этих черных бездонных глаз с таинственным манящим блеском. Кожа не будет такой белой и свежей, как прежде, приобретя безобразный серый оттенок. От этих мыслей по всему ее телу пробежали мурашки.
И, готовя себя к ужасному потрясению, Джасинта с силой прищурила глаза, а потом быстро открыла их.
Нет, все выглядело точно так же, как прежде. Но сомнения все еще не оставляли ее, и она слегка поводила головой из стороны в сторону, словно проверяя, нет ли тут какого-нибудь подвоха. Но все оставалось по-прежнему. Она была той же самой и чувствовала себя так, словно только что избежала смертельной опасности.
Немного смущенная, Джасинта искоса посмотрела на Шерри, которая по-прежнему излучала веселье и радость. Мать взглянула на нее с легким любопытством:
— Ты выглядишь очень красивой. А что, сомневалась в этом?
Джасинта в полнейшем смятении кивнула.
— Да, немножко.
— Знаю. Некоторое время назад со мной было то же самое. Он любит делать такие вещи, например, разбивать вдребезги женское тщеславие.
При этих словах Джасинта явственно осознала, что он сделал. В ночь ее прибытия сразу же послал за ней; был необычайно ласков и нежен… потом мгновенно оставил ее, чтобы она встретилась с Шерри. На следующий же день вновь объявился, чтобы помучить ее своей красотой и мужественностью, не дав ей насладиться ими. И, разумеется, стал казаться ей отвратительным.
— Если бы только мы были разными, — вздохнула Джасинта. — Ну почему он такой?
— А он, наверное, размышляет о том, почему мы такие. Вообще-то вряд ли. Его это совершенно не волнует.
И тут обе женщины повернулись друг к другу и увидели в глазах друг друга тревогу и удивление. Они почти одновременно заметили, как прямо к ним на полном скаку приближается большая группа индейцев.
— Быстрее! — закричала Шерри кучеру. — Быстрее, иначе они догонят и схватят нас!
У них не осталось никаких сомнений, что эти краснокожие, так не похожие на тех, мимо которых сегодня довелось проезжать, преследуют их. Индейцы неслись на бешеной скорости, перья, украшавшие их головные уборы, развевались во все стороны, а сами они издавали такие ужасающие крики, что кровь застывала в жилах. Их лошади скакали все быстрее и быстрее. Джасинте с Шерри казалось, что вот-вот индейцы настигнут их, навалятся всем скопом и…
Обе женщины в страхе сидели на корточках на полу экипажа, то и дело оглядываясь. Обняв друг друга, они наблюдали за тем, как расстояние между ними и их преследователями с каждой секундой уменьшается. Зубы их стучали, тела дрожали мелкой дрожью, в горле пересохло. Им казалось, что обеих душит чья-то гигантская рука.
— Они снимут с нас скальп! — с ужасом кричала Джасинта, хватаясь зачем-то за свою шляпку.
— О, они знают пытки и похуже!
— Они изнасилуют нас?
— О, милая, это самое лучшее, на что мы можем надеяться! — Затем Шерри снова обратилась к вознице: — Быстрее, ты, идиот! Поезжай быстрее!
Сейчас экипаж и зловещих всадников разделяло не более пятидесяти ярдов. Копыта их лошадей гремели, словно непрекращающийся гром. Лица преследователей были искажены зловещими ухмылками, отчего индейцы имели ужасающий вид, ибо казалось, эти жуткие усмешки нарисованы белой, черной, красной и желтой красками. Они держали наготове луки и яростно размахивали томагавками. При этом дико завывали и улюлюкали, и жуткий потусторонний вой разносился по всей округе. Этот вой был самым кошмарным, самым диким и страшным из всех звуков, какие когда-либо доводилось слышать несчастным женщинам.
Шерри с Джасинтой были слишком испуганы, чтобы пошевельнуться или заговорить.
Внезапно от группы всадников отделился один индеец и поскакал к ним на такой огромной скорости, что им показалось, будто он буквально летит по воздуху.
Женщины тут же скорчились на полу экипажа, спрятав лица в коленях и натянув юбки на головы. Они в отчаянии вцепились друг в друга, чтобы хоть как-то успокоиться, но, когда экипаж внезапно остановился, остались сидеть неподвижно, с подолами на головах.
Он засмеялся.
Тут же они высунули головы из-под юбок и посмотрели на него. Он сидел верхом на своем черном жеребце, который беспокойно перебирал ногами и рыл копытом землю, то и дело поднимая переднюю ногу, словно намереваясь снова отправиться в путь. Он же был опять одет всего лишь до пояса; на ногах — вышитые бисером мокасины, а на голове — огромный головной убор из разноцветных перьев. Единственное, чего ему недоставало, чтобы окончательно выглядеть индейцем, это краски на туловище и лице. Заметив, что страх на лицах Шерри и Джасинты сменился изумлением, а следом — гневным негодованием, он откинул голову и громко рассмеялся.
— Ну и парочка! Испуганные букашки! Ну что еще с вами стряслось?
Женщины пристально смотрели на него, по-прежнему держа друг друга за руки. Потом вновь переглянулись, словно стараясь утихомирить кипящий в них гнев, и снова перевели взгляд на него, гордо выпрямились, подняли подбородки и брови, несмотря на то что их лица все еще были смертельно бледны, а сами они не переставали дрожать от потрясения и пережитого страха.
Пока Шерри с Джасинтой ожидали, что будет дальше, «черноногие» подскакали к ним и начали кружить вокруг экипажа. Они держались на лошадях поразительно легко и свободно, ежесекундно кто-нибудь из них демонстрировал сложнейший номер на своей лошади, при этом индейцы обменивались улыбками и что-то говорили друг другу. Кроме того, всадники отчаянно жестикулировали, смеялись и, казалось, пребывали в самом прекрасном расположении духа. Наверное, они наслаждались мыслью о том, что довели до потрясения двух совершенно беззащитных белых женщин, поскольку то и дело бросали на них взгляды, глуповато посмеиваясь.