Страница 39 из 102
— Она идет!
— Кто?
— Да миссис Энсон же! Быстрее, поторопитесь! А то она может заметить вас!
Джасинта немного поколебалась, собираясь возразить, но все-таки поспешно приподняла кружевные юбки и на цыпочках быстро подошла к двери. Ну конечно же, ей страстно хотелось взглянуть на Шерри. Безумно хотелось посмотреть, как она выглядит. Во всяком случае… что же ей еще оставалось? А все ничегонеделание, праздность. Да, ощущение нескончаемой, беспредельной праздности произвело в ней столь существенные перемены. Ведь она никогда не опустилась бы до того, чтобы шпионить за кем-то, и не важно, при каких обстоятельствах.
Хозяйка стояла рядом со служанкой, осторожно выглядывая в коридор. Там, как обычно, было довольно темно, однако обе женщины могли разглядеть Шерри, быстро приближающуюся к ним своей такой знакомой, грациозной походкой. Да, это была она. Только Шерри умела передвигаться такими маленькими изящными шажками, но тем не менее очень быстро. Некоторое время она казалась всего лишь темным силуэтом, но спустя несколько секунд стала видна более отчетливо, и теперь обнаружилось, что платье у Шерри промокло до нитки, было порвано в нескольких местах, а волосы, растрепанные до неузнаваемости, неопрятными влажными прядями падали на грудь и плечи. Весь ее внешний облик был дик, растрепан, а выражение лица одновременно восторженное и измученное. Казалось, Шерри совершенно обезумела и все еще не освободилась от волшебных чар.
Это зрелище глубоко возмутило Джасинту.
Она услышала, как Бет тихонько поцокала языком, и тут внезапно ощутила рядом теплое тело девушки и исходящий от него неприятный запах. Хозяйка немедленно жестом приказала Бет отойти, не обращая внимания на разочарованное и умоляющее выражение ее лица. Да какое право у этого ничтожного существа стоять, уставившись на ее мать, пребывающую в столь постыдном состоянии?
Шерри быстро продвигалась вперед, и, как только достигла противоположной двери и прошла мимо газовых фонарей, Джасинта увидела ее лицо, такое белое, словно она замерзла. Но огромные глаза сверкали при этом каким-то победоносным огнем. Она вся была погружена в свои мысли и чувства.
Как только Шерри прошла мимо, Джасинта отпрянула от двери и закрыла ее. Спустя несколько секунд открыла дверь вновь и на этот раз шагнула в коридор. Шерри как раз открывала комнату и вот, словно по сигналу, остановилась, медленно повернулась и лицом к лицу встретилась с дочерью.
Едва посмотрев в эти огромные, бездонные глаза, Джасинта собралась уйти, почувствовав себя преступником, захваченным на месте преступления и тут же приговоренным к наказанию за содеянное. Она поспешно ретировалась к себе и закрыла дверь.
Ей казалось, что сердце выскочит сейчас из груди, так неистово оно билось; она чувствовала, как все тело содрогается, и снова обессиленно прислонилась к двери. Она понимала, что между ней и матерью произошло нечто ужасное, нечто из ряда вон выходящее, и еще осознавала, что это неизбежно должно было случиться. Она словно воочию видела перед собой смертельно бледное лицо Шерри, настолько белое, что на нем даже не было видно губ. Оно напоминало какую-то жуткую маску с огромными черными, сверкающими безумным блеском глазами. Этот взгляд преследовал Джасинту.
Бет робко подошла к ней, словно испуганный щенок.
— Что с ней? Что с ней, мадам?
Некоторое время Джасинта стояла молча, словно не расслышав вопроса служанки, глядя куда-то перед собой и пытаясь взять себя в руки. Затем, внезапно придя в ярость от надоедливых приставаний Бет, гневно выпалила:
— А ты разве не знаешь, кто она?
— Кто же она, мадам? — дрожа всем телом, спросила Бет. Она выглядела так, словно боялась, что Джасинта ударит ее. — Ведь это же миссис Энсон… верно?
— О до чего же ты глупа! — в бессильной злобе простонала Джасинта и быстро прошла мимо девушки, очень недовольная тем, что так разговаривает со служанкой. Встав спиной к камину, она выпрямилась и отчетливо проговорила, обращаясь к Бет: — Миссис Энсон — моя мать.
Бет отскочила, словно от сильного удара.
— О, — прошептала она. — Какая жестокость… Какая жестокость! — И закачала головой с таким состраданием, что хозяйка ощутила не только жалость, но и чувство глубокой привязанности к этой простой девушке.
И Джасинта улыбнулась, а потом заговорила, стараясь вложить в свои слова как можно больше тепла:
— Да, это жестоко, верно? По-моему, это очень сильно забавляет его.
Бет оцепенело молчала, словно обдумывая это страшное известие. Потом медленно подняла голову и опять посмотрела на Джасинту.
— Так которая из вас собирается отвергнуть его? Знаете, ведь даже мне понятно, что вы тоже влюблены в него, мадам.
— Разумеется, это сделаю я! — прокричала Джасинта, словно кто-то сомневался в ее искренности. — А кто же еще? И я уже это сделала!
Бет пожала плечами и подняла руки вверх ладонями.
— Дай Бог вам силы, — проговорила она. И тут, внезапно осознав, что она сказала, поспешно поднесла руку к губам и посмотрела на Джасинту, вытаращив глаза. Обе громко рассмеялись над ее досадным промахом.
— А сейчас я собираюсь лечь, — наконец проговорила Джасинта. — Я бесконечно устала и, может, поэтому смогу уснуть.
Бет быстро разобрала постель и медленно прошлась по комнате, оправляя мебель, собирая с пола всякие мелкие вещи: веер, который уронила хозяйка, заколку для волос и так далее, а потом погасила лампы. Она оставила зажженной только одну, поскольку Джасинта все еще стояла перед камином, зевая, потягиваясь и наблюдая за весело играющими языками пламени, словно восхищалась тем, как они горят, то и дело изменяясь в цвете, как опал под лучами солнца.
— Спокойной ночи, мадам.
— Доброй ночи, Бет, — бросила Джасинта, не оборачиваясь.
Когда девушка ушла, закрыв за собой дверь, Джасинта глубоко вздохнула. Она продолжала стоять, наблюдая за огнем в камине; ее левая рука покоилась на бедре, правая лежала на каминной доске. Ее взгляд лениво переместился с кончиков пальцев на обнаженную стройную ногу, видневшуюся в разрезе платья, переходившую в безупречное бедро, открывающееся из-под одеяния. Слабый отсвет лампы, падая на ее тело, окрашивал его в нежно-розовые тона, которыми просто невозможно было не восхищаться; затем она, движимая каким-то неведомым порывом, быстро сбросила с себя платье, швырнула его на стул, сняла комнатные туфельки и теперь стояла перед камином совершенно обнаженная, с наслаждением чувствуя на коже жар от горящих поленьев.
«Как хорошо ощущать этот целительный жар! — подумала она и улыбнулась своим мыслям. — До чего же я порочна, когда стою вот так и удивляюсь сама себе, до чего мне безразлично то, что я только что открыла для себя».
Казалось, огонь пожирает ее кожу, въедается в плоть и этим только сильнее возбуждает в ней неистовое сладострастное желание. «Как это прекрасно, — мечтательно размышляла она, — наполняться желанием и знать, что ты желанна; наблюдать за алчными взглядами мужчины, который пожирает взглядом тебя всю, наблюдать за его возрастающим возбуждением и в конце концов отказаться от его господства над тобой. И как мало времени потребовалось мне, — продолжала размышлять она с печальной улыбкой, — чтобы привыкнуть к этому месту».
Джасинта медленно, очень медленно повернулась, поскольку ей захотелось удивиться своему же собственному отражению в зеркале. Она старалась оттянуть тот миг, когда мельком посмотрит в него и увидит себя, ибо сейчас совершенно не знала, что увидит там. С таким же мечтательным и задумчивым выражением лица она повернулась всем телом и вместо своего отражения натолкнулась взглядом на него.
Он стоял в нескольких футах от нее — на верхней ступеньке лестницы, по которой Грант тащил ее вниз прошлой ночью.
Одна его нога стояла на ковре, другая — на ступеньке, он наклонился вперед, так что рука лежала на колене. Он был одет в свой неофициальный вечерний костюм, в тот же самый, в котором она видела его в холле прошлым вечером. Он широко улыбался ей, она же, вздрогнув от тревоги и неожиданности, невольно отступила назад и, споткнувшись о ковер, чуть не упала.