Путь к рассвету

Шеридана вновь подтащили ко мне.

И он начал бормотать.

- Но этого не может быть, не в этом отрезке времени… Стабилизатор времени… Он сломался… Какой сейчас год?

Я недоверчиво уставился на него. Если он пытался сделать вид, что у него некая амнезия, то у него ничего не вышло.

- Последний год, последний день и последний час твоей жизни. Семнадцать лет с тех пор, как вы начали свой великий крестовый поход… Семнадцать лет с тех пор как…

И я затих.

Мой разум работает с перебоями. Моменты растерянности, депрессии, полной потери ориентации и понимания того, чем же я занимаюсь, становятся все более и более частыми.

- Я устал, - сказал я. - Уведите его в камеру. - Я устремил на Шеридана взгляд и сказал. - Примирись со всеми богами, которым ты поклоняешься; ты встретишься с ними, когда я следующий раз пришлю за тобой. Я не могу изменить того, что… не могу воскресить мой мир из того, во что он превратился… но я могу отблагодарить тебя… в полной мере… за твою роль в этом.

Гвардейцы увели, или, скорее, уволокли Шеридана прочь. Для меня его присутствие здесь уже стало далеким прошлым, которое я хотел бы позабыть, и по возможности поскорее. Я вернулся к своему трону, потрогал его… Не с гордостью и не с почитанием… но с презрением. Потому что эта штука, перед которой я благоговел в прежние времена, про которую я и помыслить не смел, что смогу добраться до нее, - оказалось, что эта штука оснащена гарротой, сжимавшей теперь мою шею, и по капле выдавливавшей жизнь из меня.

Я подошел к окну и против своей воли выглянул наружу. А затем задернул драпировки.

Сейчас, когда я пишу эти строки, я вдруг услышал смех: смех, раздавшийся где-то совсем неподалеку. Кто мог смеяться в час такого опустошения?

Дети. Да, конечно, дети. По меньшей мере двое. Они бежали по дворцовым коридорам, и мне были слышны их быстрые шаги, их веселое пофыркивание.

А следом я услышал женский голос, голос взрослой женщины. Она настойчиво пыталась дозваться детей.

- Люк? Лисса! Где вы?

Голос, музыкальный, с мягким акцентом, показался мне незнакомым…

Хотя… постойте…

Я знаю… да. Это Сента, не так ли? Нет… Сенна, кажется, так ее звали. Она… медсестра или нянечка, как мне кажется. Или, может быть… да… служанка из одного из наших Домов…

Я упивался звуком их смеха, я, человек, у которого выгорели эмоции, у которого душа иссохла и сморщилась, как и кожа. И сейчас я слышал, как они шумно болтают прямо в соседней комнате.

Может быть, они зайдут и сюда. Если так, то я поговорю с ними. Я расскажу им, какой была Прима Центавра, о величии, к которому мы стремились… в самом начале…

А затем… Затем настанет пора попрощаться со всеми. С Шериданом и Деленн, с Виром и Лондо.

С Шив’калой. Больше всего я хочу пожелать всего хорошего именно ему. Освободиться от него, выйти из-под его контроля было главной моей фантазией на протяжении вот уже пятнадцати лет. Я подозреваю, однако, что добиться этого у меня не получится. И не только у меня, но эго Шив’калы настолько велико, что я опасаюсь - не важно как - что всей Приме Центавра никогда не удастся избавиться от него и его влияния. Он воображает себя чем-то б?льшим, чем простой вассал, создание тьмы, слуга давно ушедших господ. Он считает себя философом и психологом. Он считает себя великим мудрецом, вождем своего народа. Ну вот, наконец… Мне стало даже в чем-то жаль его. Потому что он никогда не понимал и не сознавал себя безнадежным страшилищем, которым он на самом деле является. И поэтому он очень предсказуем.

Впрочем, все то же самое можно отнести и ко мне самому. Нужно отдать должное инстинкту самосохранения. Именно он разбивает ваши иллюзии и делает вас предсказуемыми. Это величайшая слабость Дракхов, и я собираюсь воспользоваться ею на всю катушку…

Глава 10

Деленн не сомневалась, что ей никогда больше не увидеть своего мужа живым. Она сидела в темной камере, поджав ноги к подбородку, покачиваясь взад и вперед и тихо бормоча про себя молитву, когда услышала за дверью резкий голос:

- Мы привели его сюда, - рявкнул гвардеец. - Мы знаем, как сильно тебе хотелось бы провести последние мгновения вместе с ним.

Судя по его тону, можно было предположить, что для нее приготовлен какой-нибудь жестокий сюрприз, и она не сомневалась, что сможет угадать, что же это за сюрприз.

Когда дверь рывком распахнулась, Деленн была уверена, что прежде чем увести ее на казнь, охранники сначала в своем извращенном садизме втащат в камеру труп Джона, и таким образом и в самом деле дадут им «провести вместе последние мгновения». Или может быть швырнут ей его голову или иную узнаваемую часть тела, и полюбуются ее реакцией. Возможно, они надеялись, что она ударится в рыдания, превратится в потерявшую надежду жалкую тварь, которая будет, стеная, оплакивать имя Шеридана и проклинать своих тюремщиков. Если таков их план, они будут жестоко разочарованы.

А затем, к изумлению Деленн, в камеру бросили Шеридана, и дверь захлопнулась за ним. Поначалу она боялась поверить, что это и в самом деле он. В сумраке камеры, освещенной лишь тусклыми лучами света, проникавшими сквозь зарешеченное окошко под потолком, различить что-либо было довольно затруднительно. Шеридан, прислонившись к стене камеры, чтобы не упасть, озирался по сторонам с видом одурманенного человека. Потом он покосился в сумрак и спросил:

- Кто… Кто здесь?

Деленн почувствовала, что теряет дар речи. Ей казалось, что если она вымолвит хоть что-нибудь, то ее голос разрушит чары этого мгновения, и это страшило ее.

- Джон? - наконец, решилась она произнести, и заставила себя выйти из тени.

Шеридан обернулся и взглянул на нее.

Каждый год, который Деленн провела, вычисляя, как сокращается время, оставшееся в их распоряжении… Она проклинала эти годы, проклинала судьбу, которая дала им прожить вместе так мало времени. Но теперь… теперь оставшиеся три или четыре года казались ей вечностью. Она бы продала свою душу, чтобы только прожить хотя бы еще один год рядом с ним, вместо того, чтобы окончить дни в этой ужасной темнице. Она бросилась к мужу, обняла его со всем пылом страсти, которую питала к нему.

- Деленн? Что ты здесь делаешь?

Да, в его голосе звучало искреннее удивление. Возможно, удар по голове отшиб у него часть памяти. Но ей нужно всего лишь напомнить ему о том, что происходит, и ему снова все станет ясно.

- Я ничего им не сказала. Они пытались заставить меня… Но я все равно не сказала. Они ничего не могут сделать со мной. И теперь они это знают. Они позволили нам провести вместе эти несколько последних мгновений, прежде чем…

Она хотела закончить фразу, но не могла. И потому, чтобы просто продемонстрировать свою храбрость, заставила себя улыбнуться.

- Все в порядке, Джон. Я приняла эту судьбу много лет назад. Они не могут изменить меня. Они не могут причинить мне зла. Я не боюсь. Особенно если ты со мной. Наш сын в безопасности. И это единственное, что имеет значение сейчас. Джон… Я люблю тебя.

И она поцеловала его.

Шеридан вздрогнул, будто никогда раньше она не целовала его. Но затем он вернул ей поцелуй, так, словно именно этому изначально и суждено было случиться здесь.

А затем Шеридан нежно отстранил ее от себя и напряженно посмотрел ей в глаза.

- Деленн… выслушай меня, - напористо сказал он. - Это может прозвучать нелепо… Но меня не должно быть здесь… Я на самом деле не здесь… Последнее, что я помню, я на Вавилоне 4, и мой стабилизатор времени сломался, и вот внезапно я здесь. (25)

Деленн словно громом поразило. Как же это может быть? Она отступила еще на шаг дальше и изучающе смотрела на него некоторое время. А затем истина внезапно открылась ей. Это было абсурдно, и все же настолько очевидно, что ей захотелось едва ли не рассмеяться. Вот она тут, мучительно пытается измыслить разумное объяснение, почему он выглядит таким растерянным… А ведь ей следовало бы мгновенно вспомнить, в чем дело.