Страница 33 из 77
– Она следила бы за тобой куда тщательнее, если бы верила, что наша дружба искренняя. – Губы принца чуть искривились в полунасмешке. – Пусть лучше считает меня самодовольным типом, а тебя – оппортунистом.
«В нашем положении дружба невозможна».
Жалеть его Иола не собиралась. Но пожалела.
* * *
Тит с любопытством ждал, как же Фэрфакс отреагирует на их послеобеденные отделения.
У них снова была латынь – урок вел преподаватель Фрамптон с огромным, похожим на клюв, носом и толстыми губами. Казалось, он будет ими шлепать, однако Фрамптон произносил слова с прямо-таки ораторской дикцией, рассказывая об изгнании Овидия из Рима и читая ученикам из «Скорбных элегий».
Фэрфакс казалась очарованной актерским талантом Фрамптона.
Глядя на ее закушенную губу, принц вдруг понял, что она не только слушает преподавателя – она ловит каждое тоскующее слово Овидия.
Сейчас Фэрфакс тоже была изгнанником.
Урок длился уже почти четверть часа, когда она наконец поняла, кто такой Фрамптон. Читая, он проходил мимо ее стола. Она подняла взгляд и потрясенно уставилась на его галстук, заколотый булавкой со стилизованным изображением печально известного водоворота Атлантиды. Фэрфакс тут же склонила голову и принялась быстро царапать что-то в своей тетради, не глядя на учителя, пока тот не вернулся на свое обычное место перед классом.
А после урока затащила Тита под арку в задней части двора, крепко стиснув его руку:
– Почему ты мне ничего не сказал?
– Это же очевидно. Нужно быть слепым, чтобы не заметить.
– Здесь есть агенты, которые не носят эмблему?
– А ты как думаешь?
Фэрфакс втянула воздух:
– Сколько?
– Хотел бы я знать! Тогда не приходилось бы подозревать всех подряд.
Она оттолкнула Тита:
– Я пойду назад одна.
– Счастливо прогуляться!
Она ринулась прочь, но вдруг, словно вспомнив что-то, вновь повернулась к нему:
– Что еще ты от меня скрываешь?
– А сколько информации ты сможешь вынести?
Поистине, неведение иногда – блаженство.
Фэрфакс упрямо сощурилась, но ушла, ничего больше не спрашивая.
* * *
Она не пошла прямо в пансион, а побрела на северо-восток от школьных ворот. Слева от дороги простирались широкие зеленые поля, справа возвышалась кирпичная стена вдвое выше Иоланты.
Вдоль стены расположились лоточники. Какая-то старуха, вся в заплатах, пыталась всучить Иоле ручную соню. Загорелый мужик балансировал подносом, полным блестящих сосисок. Здесь торговали пирогами, пирожными, фруктами и чем угодно, что может быть съедено без тарелок и вилок. Вокруг каждого торговца толпились младшие ученики, точно муравьи на куске сахара – одни что-то покупали, другие глотали слюни.
Обыденность происходящего заставила Иоланту острее почувствовать себя не на своем месте. Эти мальчишки так жили, она же просто проходила мимо, притворялась.
– Фэрфакс!
Кашкари. Она вздохнула – индиец ее нервировал. Он, похоже, принадлежал к тому редкому типу людей, которые, задав вопрос, действительно внимательно выслушивают ответ.
– Куда собрался? – спросил Кашкари, перейдя улицу.
– Да так, смотрю, как тут что.
– Не думаю, что многое изменилось за время твоего отсутствия. О, смотри-ка, а вот и старина Джоб со своими грошовыми шербетами. Желаешь один?
Иоланта покачала головой:
– Холодновато для этого.
Однако подошла к изможденного вида торговцу вслед за Кашкари. Тот купил горсть жареных орехов и предложил ей угоститься.
– Кого я вижу! Тюрбанчик гуляет с Милашкой.
Иоланта быстро развернулась. Трампер и Хогг.
– Милашка, так Тюрбан теперь твой кули? – хихикнул Трампер.
Очевидно, слава о ней сюда еще не дошла. Немногие ребята из магического мира сознательно решались задирать магов стихий, поскольку те, прежде чем достигали школьного возраста, несколько лет тренировались направлять свой гнев скорее на физические, нежели магические действия. А также потому, что стихийника никогда не признавали виновным, если к концу драки школа не сгорела.
Кашкари, должно быть, заметил воинственный настрой Иоланты.
– Не обращай внимания. Они только и ждут, что ты попадешься на эту удочку.
– Терпеть не могу пропускать хорошую потасовку. – Она взяла у него несколько горячих орехов. – Но как хочешь.
Орешки оказались сладкими и хрустящими. Иоланта и Кашкари пошли дальше. Трампер и Хогг еще с минуту выкрикивали им вслед разные оскорбления, пока наконец эта забава им не наскучила.
– Не думал, что ты вернешься, – заметил индиец. – Ходили слухи, будто ты с родителями уехал в Бечуаналенд.
В Державе было много атлантов, особенно в больших городах. Но, насколько знала Иоланта, все они, даже самые мелкие клерки и охрана, посылали своих детей учиться домой. Оставалось предположить, что англичане в этом от них не отличаются.
– Мои родители могут и вернуться. Но они хотят, чтобы я закончил школу здесь.
Кашкари кивнул. Значит, объяснение приемлемо. Иоланта перевела дыхание.
– Скучаешь по Бечуаналенду?
Что она узнала в школе о Калахари? Великая цивилизация, известная своей восхитительной музыкой, живописью и литературой. Законодательство многих магических королевств основано на их образце. И они знамениты красотой своих благородных магов – это, очевидно, Иоланта помнила не с уроков географии.
Она с треском разгрызла кусочек ореха, чтобы выиграть немного времени:
– Да уж скучаю по погоде, когда здесь такая слякоть. И конечно, по охоте на крупную дичь.
– А местные там дружелюбны?
У нее начал пот проступать. Приходилось верить, что, если несуществующие родители Фэрфакса собирались вернуться туда, ситуация не могла быть такой уж скверной.
– Думаю, не враждебнее, чем в остальных местах.
– Индийскому народу не всегда нравится, что в страну пришли британцы. Когда мой отец был молод, они подняли великое восстание.
Как он сумел вовлечь ее в разговор о политической ситуации в немагическом мире, о котором Иоланта имела лишь смутные представления? Она знала только, что в магических королевствах субконтинента за последние сорок лет тоже дважды восставали против Атлантиды.
– Захватчику всегда следует считать, что его не любят. Разве какой-нибудь народ может быть рад оказаться порабощенным?
Кашкари замер, забыв поставить ногу на землю. Иоланта насторожилась. Что такого она сказала?
– Очень прогрессивные суждения, – задумчиво проговорил он. – Особенно для того, кто родился в колонии.
Неуверенная, не ляпнула ли какой-нибудь глупости, она решила взять нахальством:
– Я сказал, что думаю.
– Эй, вы, двое! Я вас всюду ищу.
Иоланта подняла взгляд и с удивлением обнаружила, что находится всего в каких-нибудь десяти шагах от двери пансиона миссис Долиш.
Уинтервейл склонился из открытого окна:
– Живо переодевайтесь. Остальных я уже собрал. Пора играть в крикет.
В комнате Иоланты лежала книжка с правилами популярных игр. Прошлой ночью она просмотрела раздел о крикете, но при этом чувствовала себя такой усталой и разбитой, что все прочитанное казалось полной бессмыслицей.
– Идем, – сказал Кашкари.
Это конец. Одно дело кивать и притворяться безмерно заинтересованной напыщенными разглагольствованиями Уинтервейла о крикете, и совсем другое – изображать из себя опытного игрока. Да только Иола ступит на этот самый питч – так, кажется, называется поле для крикета? – сразу станет ясно: она понятия не имеет, что делать дальше.
Но они уже поднялись наверх. Уинтревейл, в светлой рубашке из плотной ткани и таких же светлых штанах, встретил их в коридоре и провопил:
– Быстрее!
Принца нигде не было видно. Кашкари успел уже скинуть свой сюртук и жилет. Иоланте ничего не оставалось, как расстегнуть несколько пуговиц, хотя раздеваться она не начинала, пока не оказалась за закрытой дверью.