Орел и Дракон

Эти слова несколько охладили пыл спорщиков, и оба сели на свои места.

– Ну, скажи, Вемунд харсир, разве это справедливо? – снова начал Рери, но уже не так воинственно. – Ему достался Золотой Дракон, хотя мы сражались за него вместе. Ладно, я промолчал, он старший брат, старший сын рода, и если бы Золотой Дракон оставался в роду, то ему бы после отца и достался. Теперь и невесту ему, и Фландрию ему – а мне что?

– Тебе достанется Ютландия. Ты получишь наследство вашего отца, как если бы был его старшим сыном. Разве плохо?

– Но ее еще нужно завоевать!

– И что же? Что тебя смущает? Вы завоевали половину Франкии!

– Даны – не франки.

– А тот, кто останется во Фландрии, и должен стать родичем короля, то есть взять в жены эту девушку. Ты не хочешь принимать Христову веру, значит, ты не можешь на ней жениться…

– Я еще не сказал нет!

– А мне показалось, что сказал! – огрызнулся Харальд.

– Я подумаю. В конце концов, наш дядя Ингвар был прав: главное в человеке – его доблесть и удача, а какому богу поклоняться, не так уж и важно.

– Подумай. Но самым справедливым будет такой дележ, – продолжал Вемунд харсир. – Один из вас принимает Христову веру, женится на девушке и получает Фландрию. Укрепившись там, он помогает второму завоевать Хейдабьюр. И дальше каждый из вас правит своей страной, помогая один другому, как и подобает братьям и сыновьям славного древнего рода.

– Но еще у нас есть Золотой Дракон!

– А он останется у меня, – непреклонно ответил Харальд. – Ты сам подтвердил, что я и так получил бы его после отца, то есть я имею на него неоспоримое право.

– Но пока выходит, что ты получаешь и Золотой Дракон, и жену, и Фландрию. А я остаюсь с пустыми руками, хотя добились всего этого мы вместе! А ведь если бы не я, мы вообще не пошли бы в этот поход, потому что Смалёнд не поверил бы в нас и не дал нам войска!

– Но пока Ютландия не завоевана, конунги могут править Фландрией вдвоем, как раньше, – вставил Стейн сын Гейра. – А насчет веры и войска Хрёрек конунг прав…

На это оба брата не ответили, но по их лицам было видно, что предложение править вдвоем им не слишком нравится. Каждый из них уже достаточно ощутил собственную силу и желал единоличной власти над землями и дружинами.

– Подумаем до утра, – примирительно предложил Вемунд харсир. – Может быть, Один пошлет нам вещий сон с советом, как поступить.

В ожидании вещего сна Рери долго ворочался, но заснуть не мог. Он был слишком возбужден, его грызла обида и будоражила решимость не отступить – хотя он сам толком не знал, чего же хочет. Он слишком привык в мыслях связывать свое будущее с Ютландией и вообще с датскими землями – ведь они принадлежали к древнейшему роду датских королей, хотя выговором не отличались от уроженцев Смалёнда, в котором выросли и научились говорить. А теперь вдруг эта Фландрия! Он пытался вспомнить землю, которую их корабли миновали по пути сюда – ничего особенного. И Дорестад уже три раза грабили, там развалины одни! Или Дорестад не во Фландрии, а во Фризии? Торговцы все разбежались, земледелие там слабое – говорят, наводнения что ни год. Разве хорошую богатую землю король Карл отдал бы по доброй воле норманнам, своим злейшим врагам? Он «отдает» то, что сам не может удержать. Да он почти завоевывает эту землю чужими руками! Якобы получив ее от короля, они будут считаться его подданными. Они, чей род не хуже, должны будут служить королю франков. И для достижения этой «чести» им еще придется принять франкского бога. Само по себе это не слишком пугало – вполне естественно, что в чужой земле надо приносить жертвы чужим богам. Но у Рери было предчувствие, что, приняв эти предложения, он уже никогда не станет тем, кем собирался быть – свободным и прославленным конунгом, господином земель и морей.

О Теодраде, с которой оказалось так тесно связано Фландрское графство и этот путь в будущее, Рери почти не думал. Как возможная будущая жена она была не хуже прочих – молодая, знатная, красивая. Едва ли он хоть раз за все это время с ней разговаривал – она ведь все время молчит и держится тихо. Иногда и от христианского смирения бывает толк… Любопытно, какой христианин получится из Харальда?

Кстати, где он?

Весь дом виконта Перонского, занятый норманнскими вождями, уже спал, было тихо. Правда, из-за деревянной стены уже некоторое время доносились какие-то звуки, вроде бы даже женский голос, но Рери, увлеченный своими мыслями, ничего не замечал.

Дверь открылась, кто-то вошел. В покое было темно, но по шагам и дыханию Рери узнал своего брата.

– Где слонялся? – спросил Рери.

– Где надо, – ответил тот, и по голосу было слышно, что Харальд еще сердится. Ничего не добавив, он улегся на свое место и затих.

На другое утро приехала графиня Гизела. Рери, пожалуй, был рад ее видеть: ему нравилась эта красивая, уравновешенная и отважная женщина. Несмотря на перемирие, не всякая решилась бы приехать во вражеский стан. В раздумье бродя по двору перед воротами усадьбы, он сам встретил ее и помог сойти с коня.

При виде него ее лицо осветилось: похоже, ей тоже было приятно его увидеть.

– Я приехала повидаться с моей дочерью, – сказала графиня. – Ты проводишь меня к ней?

– Конечно. Она в доме.

– Она здорова?

– Вчера была здорова. Правда, сегодня я еще ее не видел.

– Так значит, один из вас хочет взять ее в жены? – спросила Гизела по дороге, испытывающе глядя на Рери. – Это будет твой брат? Или ты?

– Мы еще не решили, – уклончиво ответил Рери. – Мы оба вполне заслужили ее руку. Ты, вот что: спроси у нее, она-то сама за кого хочет выйти? Если ей кто-то из нас больше нравится, то лучше так и сделать. Ведь лучше жить с женой, которая по доброй воле за тебя вышла, правда?

Он даже удивился, что эта простая мысль не пришла ему в голову вчера.

Графиня вздохнула. Она понимала, что ее дочь предпочитает всем земным женихам одного – небесного, но на покрывало монахини у нее сейчас не оставалось никаких надежд. Знатная женщина так же мало вольна распоряжаться своей судьбой, как иная рабыня.

– Я поговорю с ней, – со вздохом пообещала Гизела. – Она умная девочка и понимает, что свою долю следует принимать безропотно и уповать на милость Божью.

Показав графине покой, в котором пребывала ее дочь, Рери туда за ней не пошел. Та не показывалась долго – надо думать, матери и дочери после годичной разлуки и стольких превратностей нашлось о чем поговорить. Рери занялся другими делами и снова вспомнил о них только тогда, когда стали готовить столы для ужина.

– Поди пригласи их обеих за стол, – велел он Тибо, который тоже околачивался поблизости.

Но пришла на зов только графиня Гизела. Рери несколько удивился: он полагал, что долгожданная встреча с матерью Теодраду подбодрит и развеселит.

– Моя дочь нездорова и утомлена, – ответила она на вопросительный взгляд Рери. – Она не может выйти.

– Но ты поговорила с ней о том… о чем я говорил?

– Да, – графиня кивнула. – Я получила ответ…

Что-то в ее лице и голосе Рери не понравилось, но требовать объяснений он не стал. Вот-вот все само собой разъяснится.

– Я особенно рад твоему приезду, графиня Гизела, – за ужином сказал ей Харальд. – Мы рады, – он бросил взгляд на Рери, – что в наших переговорах с королем Карлом у нас есть такая посредница, как ты, одинаково расположенная к обеим сторонам. Ведь и у нас есть основания для твоей дружбы. Мы спасли и вернули тебе обоих твоих детей.

– Да, я получила вести, что мой сын Адалард, граф Вермандуа, освобожден из плена и уже перевезен в свой замок Верманд, – Гизела кивнула, подавляя вздох. – Этим я обязана вам, и не думайте, что я забуду эту услугу или окажусь неблагодарной. Что же касается моей дочери… Видит Бог, и я, и она сама совсем иначе видели ее будущую судьбу, но все в воле Божьей, и мы готовы принять назначенное нам.

– Но все жекое-чтомы можем выбрать и сами, – выразительно напомнил Рери. – Я просил тебя узнать волю твоей дочери, ибо не годится, – он обвел помещение строгим взглядом, чтобы убедиться, что все его слушают, – выдавать знатную женщину замуж против воли, будто какую-то рабыню! Мы можем, по меньшей мере, предложить ей самой решить, кого из нас она хочет видеть своим мужем и графом Фландрским – меня или моего брата Харальда.