Графиня Салисбюри

— А знаете ли вы подробности его смерти? — спросил маркиз Жюлие.

— Знаю даже до последней; потому что мой учитель рыцарства часто повторял их мне. Он, на свое несчастье, последовал вашему совету, — продолжал Вальтер, обращаясь к Куртрезьену, — и прибыл в Испанию; это было в то время, когда король Альфонс Арагонский воевал против короля Гренады, который был сарацин; и испанский король спросил у знаменитого путешественника, не пожелает ли он в честь Иисуса Христа и Пресвятой Богородицы преломить копья с неверными?

— С охотою, — отвечал Дуглас, — и чем скорее, тем лучше.

— На другой день король Альфонс выступил против неприятеля. Король Гренады не замедлил идти к нему навстречу для сражения; что же касается Дугласа-Черного, то он со своими шотландскими рыцарями и их оруженосцами присоединился к крылу войск короля Альфонса, чтобы удобнее наблюдать за неприятелем, и показать свое рвение. Лишь только он заметил, что воины с обеих сторон были готовы к бою и что испанские войска пошли вперед, то, желая быть в числе первых, но не последних, пришпорил коня, закричав: Дуглас! Дуглас! Бросился вперед, все его товарищи последовали за ним; приблизившись к войскам короля Гренады и воображая, что испанцы следуют за ним, снял с шеи коробочку, заключавшую в себе сердце короля Роберта, бросил ее в середину сарацинов, вскричав: «Вперед, благородное королевское сердце! Гак как и при жизни ты всегда было впереди, и Дуглас последует за тобою», врезался со своею свитою в середину сарацинов, показал чудеса храбрости, но погиб со всеми своими, потому что, к стыду испанцев, они не последовали за ним. На другой день его нашли мертвым с прижатою к груди серебряной коробочкой, в которой было сердце короля, окруженного всеми его товарищами, из которых немногие были тяжело ранены, остальные же все убиты; три или четыре только остались живы, и один из них рыцарь Локарт, возвратясь, привез с собою коробочку с сердцем короля, которое и было с большой пышностью похоронено в Мельрозском аббатстве. С этого времени потомки Дугласа, имевшие прежде в гербе своем разинутую пасть и три звездочки на лазоревом щите на серебряном поле, переменили их на серебряное сердце, осененное короною; и рыцарь Локарт переменил имя свое и начал называться Локеарт, что на их языке означало: запертое сердце.

— Да, — сказал с чувством Вальтер, — это был храбрый и честный рыцарь, благородный военачальник, выигравший пятьдесят из шестидесяти сражений, в которых он участвовал; и никто не жалел о нем более короля Эдуарда, несмотря на то, что Дуглас несколько раз возвращал ему его воинов из плена, приказав прежде каждому из них подрезать второй палец правой руки и выколоть правый глаз, с тем чтобы они не могли натягивать лук и направлять полет стрелы.

— Да, да, — сказал епископ Колонский, — молодой леопард желал встретиться со старым львом, чтобы узнать, чьи зубы острее и чьи когти тверже.

— Вы отгадали, — отвечал молодой человек, — он ожидал этого во все продолжение жизни Дугласа-Черного, смерть которого лишила его этой надежды.

— В воспоминание подвигов Дугласа-Черного! — сказал Жерар Дени, наполняя кубок Вальтера рейнвейном.

— И за здоровье Эдуарда III, короля Англии, — прибавил Дартевель, посмотрев значительно на молодого человека и вставая.

— Да, — продолжал маркиз Жюлие, — и да вспомнит он наконец, что Филипп Валуа сидит на его престоле, спит в его дворце и царствует над народом, который тоже принадлежит ему!

— О! Божусь вам, он очень хорошо это помнит, — отвечал Вальтер, — и если бы мог найти добрых союзников…

— Ручаюсь! Что у него не будет в них недостатка, — сказал Фокемон, — и уверен, что, и сосед мой Куртрезьен, который больше Фламандец, нежели Француз, не откажется подтвердить то, что я говорю.

— Конечно! — вскричал Зегер, — я Фламандец по душе, Фламандец по сердцу, и с первого слова…

— Да, — сказал Дартевель, — с первого слова: но кто скажет это первое слово? Не вы ли, господин Фокемон, или Жюлие, которые сами находитесь в зависимости Империи, и поэтому не можете воевать, не получив дозволения от императора? Или — не Людовик ли Кресси — наш мнимый владетель, находящийся с женой и ребенком своим в Париже при дворе двоюродного брата своего? Или — не собрание ли добрых городов, которые навлекут на себя изыскание двух миллионов гульденов и отлучение от церкви нашим святым отцом папою, ежели начнут неприятельские действия против Филиппа Валуа? Трудно предпринять и еще труднее поддержать, поверьте мне, войну с соседями нашими — французами. Ткач Петр Лерой, рыбопродавец Ганекин[4] и родитель ваш Жюлие испытали это ка себе! Если эта война начнется, то мы с Божьей помощью ее поддержим. Но если не начнется, то верьте, «о нам и думать о ней не следует. Будем довольствоваться настоящим положением нашим, которое истинно прекрасно. В память Дугласа-Черного и за здоровье Эдуарда.

С этими словами он выпил свой стакан. Все собеседники, встав и поклонившись, последовали его примеру и потом опять сели.

— Родословная вашего сокола увлекла нас далее, нежели того мы желали, — сказал Вальтеру после минутного молчания епископ Колонский, — но через нее я узнал, что вы из Англии; что нового в Лондоне?

— Говорят о крестовом походе, который Филипп Валуа намеревался предпринять против неверных, по увещанию папы Бенуа XII и говорят (впрочем, вы должны это лучше знать, потому что сношения Франции с вами не так затруднительны, как с нами, заморскими жителями), что король Иоанн Богемский, король Наварский[5] и король Петр Арагонский[6] будут участвовать в этом походе.

— Это справедливо, — отвечал епископ Колонский, — не зная сам почему, я не доверяю исполнению этого предприятия, хотя его и проповедуют четыре кардинала: Неаполитанский[7], Цареградский[8], Альбанский[9] и д’Остийский[10].

— Что же мешает исполнению его? — спросил Вальтер.

— Ссора между королем Арагонским и королем Майорским, между которыми посредником Филипп Валуа.

— Но причина этой ссоры важна?

— Очень важна, — отвечал епископ Колонский, — Петр IV, приняв присягу от Ияма II за его Майорское королевство, отправился в свою очередь присягать за свое к папе Авиньонскому; но по несчастью, во время церемонии торжественного въезда этого принца в Папский город, конюший короля дон Ияма ударил хлыстом лошадь короля Арагонского; и тот, обнажив мечь, бросился в погоню за конюшим, который едва успел спастись, — и за это возгорелась война. Из этого вы можете заключить, что его справедливо назвали Церемонным.

— Впрочем, надо и то сказать, — прибавил Дартевель, — что во время хлопот, причиненных этим принцем, король Давид Шотландский с супругою своей прибыли в Париж, потому что Эдуард III и Балиоль оставили им в Шотландии такое маленькое королевство, что они не сочли нужным в нем оставаться, потому что все владение их заключается в четырех крепостях и одной башне. И если бы Филипп Валуа послал в Шотландию на помощь Алан-Викону или Агнесе-Черной десятую часть армии, назначенной им для похода в Святую Землю, то это значительно бы изменило их дела.

— Я думаю, — сказал небрежно Вальтер, — что Эдуарда мало беспокоит Алан-Викон со своим Лохлевенским замком, равно как и Агнеса-Черная, хотя она и дочь Томаса-Родольфа. Со времени его последнего путешествия в Шотландию дела очень переменились; лишась возможности встретиться с Иаковым Дугласом, он отомстил Арчибальду: волк расплатился за льва. Все южные графства принадлежат ему; начальники и шерифы всех главных городов ему преданы; Эдуард Балиоль присягал ему за Шотландию, и если принудят его возвратиться, то он докажет Алан-Викону, что его оплоты прочнее сира Иона Стерлинга[11] и графини Марш, что бросаемые из машин в город ядра не осыпают только пылью[12] и если Виллиам Шкон находится еще у ней на службе, то король постарается надеть броню такого свойства, чтобы доказательства любви Агнесы-Черной не проникли в его сердце[13].

4

Занека по-дружески называли Ганекин.

5

Филипп граф д’Евре, по прозванию: Добрый и Мудрый.

6

Петр IV, по прозванию: Церемонный.

7

Аннибал Чекано, архиепископ Неаполитанский, сделанный кардиналом Иоанном XXII.

8

Тайлеран Перигарский, епископ Окзерский, сделанный кардиналом тем же папою.

9

Госелин Эйза, племянник Иоанна XXII, сделанный им кардиналом.

10

Бертран Пойе, епископ д’Остийский, сделанный кардиналом в том же году и тем же папою.

11

Сир Ион Стерлинг, осадив замок Лохлевен, расположенный на острове посередине озера, велел устроить плотину на месте истока воды из озера, надеясь, что вода, поднявшись, зальет остров. В самом деле, основание замка было залито водою, как вдруг в одну ночь Алан-Виком сделал вылазку, разрушил плотину и потопил прорвавшуюся вдруг водою часть лагеря Стерлинга.

12

Во время осады ее замка графом Салисбюри, Агнеса-Черная, прогуливаясь по укреплению, сметала носовым платком своим осколки камней, бросаемых из орудий.

13

Салисбюри во время сражения обходил стену замка Дюмбар, стрела, пущенная Шотландским стрельцом Виллиамом Шконом, пронзила рыцаря, находящегося подле него, несмотря на то, что на нем была тройная кольчуга, надетая сверх кожаного полукафтана. «Это доказательство любви графини, — сказал хладнокровно Салисбюри, смотря на падающего рыцаря; стрелы Агнесы-Черной попадают всегда прямо в сердце».