Кузнец видений

— Новых костей ей никто не сделает, — заключила Никала (а Коллард слушал под окном). — Я слыхала, что дама Матильда уже посылала за Шарваной. С госпожой приехала только нянька, да и та заболела. Пира в замке Гхилл не будет.

Сожаление в ее голосе уловил Коллард, но не о заболевшей госпоже Гиацинде, а о том, что суета в Твердыне скоро уляжется и не будет ни приездов, ни отъездов, разнообразивших жизнь обитателей деревни.

Коллард провел пальцами по маске. Надежды его таяли. Вообще-то, вскоре ему пора посетить Шарвану. Но к чему выдумывать себе какие-то предлоги, зачем эта жесткая сдержанность? Он ведь так хочет разузнать о госпоже Гиацинде, о том, как справляется она со своим телом, не телом — тюрьмой, такой же, как и его собственное. И с наступлением темноты он вышел из дома. Но в самый последний момент все-таки прихватил с собой печать, все еще не зная, как ему поступить.

В окне дома Шарваны горел огонек. Он постучал в дверь условленным стуком, предупреждая Мудрую о своем приходе, и, услышав ее ответ, скользнул внутрь. К его удивлению, она сидела на стуле у очага, не сняв плаща с откинутым капюшоном. Руки ее были сложены на коленях. Такой усталости на ее лице он еще не видал.

Коллард быстро подошел к ней, взял ее вялые руки в свои.

— Что случилось?

— Бедная малышка, Коллард, как жестоко… как жестоко…

— Госпожа Гиацинда?

— Как жестоко, — повторила она, — а она такая храбрая, терпеливая… говорила со мной ласково, даже когда мне по необходимости пришлось причинить боль ее бедному телу. Ее няня, ах, стара она и немногим может помочь своей молодой госпоже несмотря на всю любовь. Они мчались сюда с такой скоростью, которая могла убить бедную девушку, а она не жаловалась. Ни слова не сказала она и против своей ссылки — так мне говорила няня с глазу на глаз, когда госпожа заснула после успокоительного питья. Но присылать ее сюда — это так жестоко…

Сидя на корточках, Коллард внимательно слушал. Шарвана, ясно, на стороне госпожи Гиацинды. Наконец она выговорилась и выпила травяного чая, который он заварил. Радуясь его появлению, она даже не спросила, зачем он пришел. Наконец, чтобы отвлечь Шарвану от унылых мыслей, он извлек печать из поясной сумки и поставил ее у лампы.

Она была из того же удивительного металла, некогда его погубившего.

Затаив дыхание, Шарвана протянула к фигурке руку. А поглядев на основание, кивнула.

— Хорошая работа, Коллард. Я прослежу, чтобы она попала прямо к ней в руки…

— Нет! — Он и хотел бы забрать печать обратно, но руки ему не повиновались.

— Да! — твердо сказала Шарвана. — И если она захочет, Коллард, ты принесешь и все остальные! Если хоть на миг, на мгновенье, пока с ветки вниз падает капля воды, ты заставишь ее забыться — это будет благодеянием. Принеси мне счастливые фигурки, которые могут развлечь или даже развеселить ее.

И Коллард перебрал всю свою коллекцию и удивился. Оказалось, что «счастливых»-то у него почти и не было. А потом принялся он за работу, и, странное дело, люди в его видениях были теперь прекрасными либо занятными.

Дважды посещал он Шарвану со своими дарами. Теперь он работал только со странным металлом, обнаружив несложный способ придавать ему нужную форму. На третий раз Мудрая пришла к нему сама. Это было настолько неожиданно, что он даже чуть испугался.

— Госпожа Гиацинда хочет видеть твое лицо, мастер, она хочет сама поблагодарить тебя.

— Мое лицо! — прервал ее Коллард, закрывая руками маску, словно стараясь еще и ими загородить изуродованные черты.

Гнев вспыхнул в глазах Шарваны.

— Ты, Коллард, не трус и никогда не был трусом! Неужели ты боишься больной бедной девочки, которая хочет лишь поблагодарить тебя? Она так волновалась, что не может даже сказать «спасибо». Ты обрадовал ее, не надо портить этой радости. Она знает о тебе все, и потому тебе разрешено прийти ночью через старую калитку, а я буду сопровождать тебя. Ты посмеешь отказаться?

Он и хотел было, но не смог. Ведь на самом деле он так хотел увидеть госпожу Гиацинду! Должно быть, Шарвана что-то перепутала, подумал он. Слишком неожиданным и невероятным показалось ему такое предложение. И вдруг он услышал, что соглашается.

Так, следом за Шарваной, вошел Коллард в жилище госпожи Гиацинды, пытаясь распрямиться, насколько позволяло ему скрюченное туловище, надежно укрывшись за маску от всех взоров, но в первую очередь от ее глаз.

Как и говорили, она была очень мала, и среди подушек и меховых покрывал совсем терялась в громадном кресле, нависавшем над ее изголовьем. Длинные волосы цвета темной меди были заплетены в косы с лентами и колокольчиками, лежавшие на сгорбленных плечах. Что же касается остального, вся она была только бледное узкое личико да две белых руки, что лежали на доске, положенной поперек кресла вместо стола. Там были выстроены его фигурки — люди и звери, которых он ей послал. Время от времени Гиацинда нежно прикасалась к ним кончиком пальца.

Позднее он никак не мог припомнить, как же они все-таки познакомились. Словно старые друзья после долгой разлуки, многих и многих бед, устремились они навстречу друг другу, радуясь теплу неожиданной встречи, на которую уж и надежда была потеряна. Она спросила его о работе, а он рассказал ей о своих видениях.

А потом она сказала такие слова, и он запомнил их:

— Благословен ты, Коллард — волшебные пальцы, способностью воплощать свои видения в жизнь. И на мне теперь это благословение, — ты позволил мне разделить его с тобой. А теперь назови их…

Он стал давать фигуркам какие-то имена. А она кивала и повторяла:

— Правильно! Точнее не придумаешь!

Словно сон это был, думал он, ковыляя обратно в деревню рядом с Шарваной. Она молчала, а он, раскачиваясь, шел вперед, заново переживая каждую минуту встречи.

А потом долго не мог заснуть, задремал лишь под утро, но вскочил спозаранок и принялся за работу. И провел за нею весь день. Теперь у него была твердая цель и неизвестно откуда взявшаяся уверенность, что времени на такую работу ему отпущено в обрез.

Мастерил он на этот раз не маленькие фигурки, а дворцовый зал, да не такой, как в скромном замке Гхилла, а блещущий великолепием чертог из крепости великого лорда. Стены сделал из ароматного дерева, а все остальное из того странного металла. Коллард использовал его всюду, где только мог.

Когда силы оставляли его, он спал, когда одолевал голод — ел, и забыл про время, не отсчитывал, ни сколько ушло, ни сколько осталось…

Расставив мебель, он внимательно рассмотрел свою работу. На возвышении стояли два высоких кресла. Они были пусты, и это было неверно. Коллард устало потер ладонью лицо, и впервые грубая полоса шрама под рукой была ему безразлична. Чего-то не хватало… а он так устал. Думать не было сил.

Отвалившись от стола, он рухнул на постель и заснул так глубоко, что не видел никаких снов. Но, пробудившись, твердо знал, что следует делать. И снова какая-то сила подгоняла его, торопила, и жаль было ему отрываться от работы даже для еды.

С беспредельной тщательностью творил он эти фигурки. И не заметил за делом, сколько прошло времени. Ведь в его руках были теперь двое, что должны были воссесть на высоких сиденьях… Он усадил их на место. Она — не скрюченная, не горбунья, — стройная и прекрасная девушка, вольная идти, бежать, скакать на коне; и лицо ее было лицом Гиацинды, это признал бы каждый.

Мужчина… Коллард, всматриваясь, покрутил фигурку. Нет, нигде не видал он такого лица, только именно оно и должно было быть у этой фигурки. А когда поместил он обоих на кресла, новыми глазами огляделся вокруг.

Он поднялся, умылся, оделся в то лучшее, что у него оставалось, ведь уже столько лет одежда перестала доставлять ему удовольствие, лишь для прикрытия тела нуждался он в ней. Потом убрал инструменты, которые сам сделал когда-то. Собрал все фигурки, кошмарные и жуткие побросал в плавильный тигель.

Обернув игрушечный зал платком, Коллард поднял его и побрел к двери. Ноша была тяжела, следовало идти осторожнее. Когда он вышел наружу, оказалось, что в деревне сумятица, повсюду на улицах горели факелы, что бывало только по великим праздникам. Стены крепости тоже были озарены огнями.