Страница 16 из 24
2. Поиск первоначала (милетцы и Пифагор)
Первой школой в греческой философии была милетская, основанная в городе Милет (греческая колония на побережье Малой Азии) Фалесом. Его учениками и продолжателями были Анаксимандр и Анаксимен. Задумываясь об устройстве мироздания, милетские философы говорили следующее: нас окружают совершенно различные вещи, причем многообразие их бесконечно. Ни одна из них не похожа на любую другую: растение это не камень, животное – не растение, океан – не планета, воздух – не огонь и так далее до бесконечности. Но ведь несмотря на это разнообразие вещей, мы называем всё существующее окружающим миром или мирозданием, или Вселенной, тем самым предполагая единство всего сущего. Несмотря на разницу между вещами мира, он является все же единым и цельным, значит у мирового многообразия есть некая общая основа, одна и та же для всех различных предметов. За видимым разнообразием вещей кроется невидимое их единство. Подобно тому, как в алфавите всего три десятка букв, которые порождают путем всяческих комбинаций миллионы слов. В музыке всего семь нот, но различные их сочетания создают необъятный мир звуковой гармонии. Наконец, нам известно, что существует сравнительно небольшой набор элементарных частиц, а различные их комбинации приводят к бесконечному разнообразию вещей и предметов. Это примеры из современной жизни и их можно было бы продолжать; то, что разное имеет одну и ту же основу – очевидно. Милетские философы верно уловили данную закономерность мироздания и пытались найти эту основу или единство, к которому сводятся все мировые различия и которое разворачивается в бесконечное мировое многообразие. Они стремились вычислить основной принцип мира, все упорядочивающий и объясняющий и назвали его Архэ (первоначало).
Фалес считал основой всего сущего воду: есть только она, а всё остальное – ее порождения и модификации. Понятно, что его вода не совсем похожа на то, что мы сегодня разумеем под этим словом. У него она – некое мировое вещество, из которого все рождается и образуется. Анаксимен первоначалом полагал воздух: все вещи происходят из него путем сгущения или разрежения. Самый разреженный воздух – это огонь, более густой – атмосферный, еще гуще – вода, далее – земля и, наконец, – камни. Анаксимандр решил не называть первооснову мира именем какой-либо стихии (воды, воздуха, огня или земли) и считал единственным свойством первоначального мирового вещества, все образующего, его бесконечность, всеобъемность и несводимость к какой-либо конкретной стихии, а потому – неопределенность. Оно стоит по ту сторону всех стихий, все их в себя включает и называется Апейроном (Беспредельным).
Милетским философам, полагавшим первоначалом нечто вещественное или материальное противостоит Пифагор Самосский (с острова Самос), который, как и милетцы, говорил, что нас окружают совершенно различные предметы, но должна быть у этого многообразия единая мировая основа. В чем же она? Все вещи можно посчитать. Понятно, что птица – это не рыба, дерево – не камень и так далее. Но мы всегда можем сказать: две птицы, десять рыб, двадцать деревьев. Числом можно все выразить или описать. Число есть то, что всегда и неизменно присутствует в совершенно различных вещах, является их связующей нитью, единой объединяющей основой, поэтому его можно назвать первоначалом мира. Но число – нематериальная сущность, оно идеально и в этом принципиальное отличие пифагорейского воззрения от милетского. Из всех чисел главным является единица, так как любое другое число есть всего лишь та или иная комбинация единиц. Каким же образом первоначало мира – число порождает все видимое нами многообразие? Единице, говорит Пифагор, соответствует точка, а двойке – две точки, но через две точки можно провести прямую, таким образом, числу два соответствует прямая; тройке соответствует плоскость, потому что ее можно построить только через три точки, а через четыре строится пространство, которое, следовательно, соответствует четверке. Оно делится на четыре стихии: землю, воду, огонь и воздух, а каждая из них, в свою очередь, – на различные предметы, взаимодействие которых и приводит к бесконечному мировому разнообразию вещей. Это многообразие, таким образом, сводится к четырем стихиям, они – к пространству, пространство – к плоскости, плоскость – к прямой, а прямая к точке, которая является единицей. Получается, что весь мир представляет собой последовательное разворачивание идеальной сущности – Числа; оно же является не чем иным, как свернутым в единство мирозданием.
Как видим, первоначало всего можно было с одинаковым успехом усмотреть как в чем-то материально-вещественном, так и в чем-то идеально-бестелесном, что и сделали первые греческие философы – милетцы и Пифагор, развернув и обосновав два противоположных взгляда на происхождение и устройство мира.
3. Спор о природе Бытия (элеаты и Гераклит)
Следующей школой в греческой философии была элейская, основанная в городе Элея (греческая колония в Южной Италии) странствующим философом Ксенофаном Колофонским, который прославился своей критикой народной греческой религии и мифологии. Во-первых, говорит Ксенофан, греки считают, что богов много, во-вторых, что они подобны по своему устройству людям: у них те же руки, ноги, тело и голова, в третьих, олимпийские боги и в поведении своем мало чем отличаются от людей: они так же радуются и печалятся, любят и ненавидят, обманывают и враждуют. Все их отличие от людей только в том, что они бессмертны и могущественны. А в остальном – это такие же люди. Разве возможно, спрашивает Ксенофан, чтобы богов было много, чтобы были они в человеческом облике и вели себя, как люди? Ведь такие боги вовсе не являются богами и остается только предположить, что их выдумали люди и наделили, естественно, своими собственными чертами. «Если бы коровы и лошади, – говорит Ксенофан, – придумывали себе богов, то их боги были бы коровами и лошадьми.» Это высказывание кажется атеистическим, но его автор далек от атеизма. Он выступает не против религии вообще, но только против конкретной ее формы. Олимпийским антропоморфным богам он противопоставил свое понимание божества. Бог – это высшее и непостижимое начало и поэтому, во-первых, он один, во-вторых, он бесформен, потому что приписать ему какую-либо известную нам форму (человека, животного, растения, природной стихии) невозможно, в-третьих, он неведом нам и невыразим, то есть мы совершенно не можем сказать, что он делает и как себя ведет. Такое божество Ксенофан называет термином Единое и говорит, что весь мир из него происходит и в него обращается. Единое – это и есть все мироздание. Воззрение Ксенофана пантеистическое: мир и божество – это одно и то же начало – вечное, безграничное и постоянное.
Продолжатель его учения философ Парменид Элейский вместо термина Единое, предполагающего все существующее, употребляет понятие Бытие и предлагает его рассмотреть. Оно происходит от глагола «быть», который в личной форме звучит как «есть». Бытие, значит, – это все, что существует, все, что есть. Но если что-то сейчас есть, то возможно ли, что его не было в прошлом? Если возможно, тогда получается, что нечто, которое есть сейчас, и которого не было раньше, произошло из ничего. Но из ничего не может произойти нечто. Таким образом, если что-то сейчас есть, то это автоматически означает, что оно и было. Другое дело, что оно могло быть в прошлом в иной форме, но его не могло не быть вовсе. Далее, если что-то сейчас есть, то возможно ли, что его не будет в будущем? Если возможно, тогда получается, что нечто, которое есть сейчас и которого не будет в будущем, обратится в ничто. Но нечто не может обратиться в ничто. То есть, если что-то сейчас есть, это обязательно означает, что оно будет и в дальнейшем. Правда, оно может перейти в иную форму существования, но не может исчезнуть вообще. Итак, получается, что если что-то сейчас есть, то это непременно означает, что оно и было и будет, то есть, что оно из ниоткуда не взялось и не может в ничто превратиться или существует вечно. Из самого понятия Бытие, как видим, следует его вечность. То, что существует, обязательно вечно. Если же чего-то нет сейчас, то это значит, что его не было и не будет, ибо в противном случае пришлось бы предположить, что нечто обращается в ничто, из которого потом опять возникает нечто. Парменид произнес знаменитое высказывание, которое кажется, на первый взгляд, бессмысленным: «Бытие есть, небытия же нет». На самом деле в этой фразе подытожено всё, что было нами сказано выше: если что-то есть, то оно есть всегда, а если чего-то нет, то его нет никогда. Вечность, как мы уже отметили, вытекает из самого понятия Бытия и является его первым и наиболее существенным признаком.