Страница 5 из 14
Отчуждение внезапно сменялось приступами бешенства. Делла могла закатить скандал из-за любого пустяка кому угодно и где угодно, разразиться бранью прямо посреди улицы. Ида Болендер, чей дом стоял напротив Деллиного, вероятно, не раз наблюдала подобные сцены, а иногда и унимала разбушевавшуюся соседку.
Ида, благочестивая прихожанка местной протестантской церкви, делила свое время между воспитанием приемных детей за умеренную плату и делами прихода. В ее обязанности входила распродажа пожертвованных церкви вещей. Делла была постоянной покупательницей, и Ида с удовольствием сбывала ей то, что под угрозой смерти не надели бы на себя набожные матери семейств, — все пестрое и блестящее, вычурную бижутерию, декольтированные платья, туфли на высоких каблуках. Иногда Делла заходила за «добычей» к Иде домой, и мало-помалу разительно непохожих соседок связало некое подобие дружбы.
В один из таких визитов, осенью 1925 года, Делла посетовала на беременность своей незамужней дочери. В ответ на сочувственные расспросы Ида с изумлением услышала, что будущая бабушка, несмотря на все ее беспокойство, вовсе не намерена хлопотать вокруг растущего живота Глэдис и вот-вот отправится вместе со своим сожителем Грейнджером в путешествие по Азии. Ида Боллендер, рассудительности у которой было гораздо больше, чем у вдовы и дочери «потомка президента» вместе взятых, предложила отдать ребенка, когда он появится, ей на попечение.
По сути, две эти женщины — полубезумная Делла и святоша Ида — и определили участь Нормы Джин еще до ее рождения.
Но поведение Глэдис лишь подтвердило правильность этого решения. Молодой женщине хватило силы воли отказаться от аборта как самого легкого выхода из положения и отважиться выносить дитя. Однако потом, в больничной палате, ею овладела апатия — возможно, вызванная послеродовой депрессией. Глэдис достаточно легко поддалась на уговоры вернувшейся из странствий матери.
13 июня 1926 года Глэдис Перл Бейкер с двухнедельным младенцем на руках переступила порог дома Иды и Уэйна Болендеров.
Глава 2
«ПОКАЖИ ИМ, КАКАЯ ТЫ КРАСИВАЯ»
Сегодня существует несколько сотен книг, посвященных истории жизни Мэрилин Монро. А впервые о детстве Нормы Джин Бейкер публика узнала из многочисленных интервью, данных Монро разным изданиям в разные годы. В 1960 году появилась книга «О, беспечная любовь» — единственная прижизненная биография Мэрилин, составленная Морисом Золотовым. «Мэрилин Монро. Моя история», написанная актрисой вместе с голливудским сценаристом Беном Хехтом, — читатели и исследователи до сих пор теряются в догадках, что в этой книге надиктовано самой Мэрилин, а что принадлежит фантазии ее соавтора, — должна была появиться на несколько лет раньше, но вышла только в начале 70-х.
Все эти источники рисуют картину мрачную, устрашающую, неприглядную, словно вышедшую из-под пера Диккенса или братьев Гримм. Ранние годы кинозвезды, по ее словам, изобиловали ужасами. Почти все позднейшие биографы Монро сходятся в одном: детство Нормы Джин действительно было нерадостным, каким только и могло быть детство сироты при живой матери, ребенка, которого передавали с рук на руки, будто надоевшую игрушку, однако оно обошлось без голода, холода, жестоких побоев и прочих экстраординарных кошмаров, описанных в «Моей истории» и интервью. Авторы книг о Мэрилин потратили немало времени, чтобы отделить зерна от плевел, факты от преувеличений и выдумок.
Душераздирающие байки отчасти были коммерческим ходом, ведь сказки о золушках хорошо продаются всегда и везде. Но в то же время они отражали подлинные чувства Мэрилин. Утрируя, она подчеркивала ощущение неприкаянности, которое, судя по всему, не покидало ее не только в ранние годы, но и потом, в пору беспримерной, фантастической славы.
Норме Джин казалось, что она не нужна никому. Особенно той, кто вытолкнула ее в этот мир.
«Я родилась по ошибке. Мать не хотела, чтоб я появилась на свет… вероятно, я ей могла в чем-то помешать. Мое рождение, должно быть, каким-то образом запятнало ее. У разведенных женщин и так много проблем; еще раз выйти замуж нелегко; что уж говорить про тех, у кого незаконный ребенок… И все же… И все же, как было бы хорошо, если б она хотела меня».
Ида Болендер, первая воспитательница Нормы Джин, в чьем доме девочка прожила до семи лет, бесспорно, заслуживает нашего внимания. Вот ее портрет руки Тараборелли:
«Темно-карие глаза за большими круглыми очками, сидящими на удлиненном серьезном лице. Она была похожа на классическую сельскую учительницу. Возможно, она была бы привлекательной, если бы ее это интересовало. Однако у нее не было времени заниматься своей внешностью. Ее прическа говорила об этом красноречивее любых слов. Ее волосы были неровно обрезаны по кругу прямо под ушами, они выглядели так, как будто она взяла ножницы и, не глядя, обрезала их. Завершал картину черный как смоль чепец на голове… Ее одежда также много говорила о ней. Она постоянно носила один и тот же фасон — платье с короткими рукавами, которое мешком висело на ней. Она называла этот предмет одежды своим функциональным и практичным „домашним платьем“. Хотя ей было всего тридцать семь лет, она была настолько деловитой и усердной, что выглядела намного старше — казалось, что ей около пятидесяти».
Ида и ее муж Альберт Уэйн, местный почтальон, были, судя по всему, людьми отнюдь не бессердечными, но сдержанными и строгими. Вверенных их заботам детей они воспитывали так же, как воспитали их самих, — скупо отмеряя ласку и требуя неукоснительного исполнения неписаных правил поведения, твердо вбитых когда-то в их головы родителями-баптистами.
Однако же Нэнси Джеффри, прожившая у Болендеров несколько лет, вспоминала: «В нашем доме Норма Джин была счастлива. Это была любящая семья, счастливый дом, полный детей. Мать была очень трудолюбива. Она сама шила мам одежду Она любила нас, хотя не говорила нам об этом. Она заботилась, чтобы с нами ничего не случилось. Всякий раз, когда мы выходили из дома, не важно куда, она говорила: „Подождите минутку“ и произносила короткую молитву о нашей безопасности…»
Детство помнилось Нэнси совсем не так, как Мэрилин: «Мы росли на свежих помидорах, кукурузе, арбузах, зеленых бобах и тыкве. У нас в саду было полно слив, яблок и лимонов. Было одно огромное фиговое дерево, на которое любили залезать Норма Джин и Лестер — наш брат, единственный, кого мама и отец официально усыновили. Они затаскивали туда одеяла и делали там себе домик. У нас были цыплята и кролики, и папа даже купил козу, потому что у некоторых из нас в раннем возрасте была аллергия на коровье молоко. Нам не нужно было часто ходить в магазин, но в тех случаях, когда мы туда отправлялись, папа вез нас на своем „Форде“ модели „Т“, и мы сидели в машине, пока мама и отец делали покупки. Мы играли на улице, пели любимые песни, а иногда папа рассказывал нам разные истории. Еще сохранилось детское воспоминание, что в дождливые дни нам приходилось сидеть дома, и мы делали домик под столом в столовой, переворачивая стулья и ставя их на стол, чтобы получились стены. Затем все это накрывалось одеялами. Мама даже иногда позволяла нам там завтракать. Норме Джин все это очень нравилось».
Рисуется картинка почти идиллическая. Но в 20-е — 30-е годы на всей планете насчитывалось не так уж много противников телесных наказаний, и Ида Болендер не принадлежала к ним. Отшлепать или отстегать ремнем провинившегося ребенка она почитала за педагогическую норму, более того — за священный педагогический долг.
Однажды Делла Монро увидела из окна своего дома, как Ида задала трепку Норме Джин — девочка, которой не сравнялось еще и года, опрокинула миску с кашей, которой ее кормили за столиком в саду. Возмущенная бабушка пулей перелетела дорогу, чтобы вступиться за внучку. С тех пор Ида Болендер начала опасаться соседки.
Возможно, именно этими страхом навеяна кочующая из книги в книгу, из статьи в статью жуткая история — о том, как обезумевшая Делла якобы пыталась придушить подушкой 13-месячную Норму Джин. «Помню, я проснулась. Мой сон прервался, я боролась за жизнь. Что-то давило на лицо. Может быть, подушка. Я сопротивлялась изо всех сил», — рассказывала Мэрилин. Реальное это воспоминание или ложное, позднейшее, навеянное словами опекунши? Мы не знаем.