Броня из облака

Однако истинно верующие, как христиане, так и мусульмане, совершенно справедливо указывают на то, что курс «История мировых религий», начинающийся с анимизма и политеизма, невольно закладывает основы «слишком человеческого» отношения к вере как к части человеческой культуры, а не как к чему-то абсолютному, тогда как для верующего религия — именно абсолютная истина. А абсолютная истина не может признать, что и другая истина по-своему ничуть не хуже — плюрализм в вере автоматически порождает безверие, считают те, кто всерьез предан христианству или исламу. Тем не менее, либеральная мысль видит выход в политкорректности, которая бы не только не сосредоточивалась на христианстве или исламе, но, напротив, максимально увеличивала количество участников межрелигиозного диалога, правильно отражая позиции сторон и не навязывая ни одну из них.

Сторон… Но кто же эти стороны? Позитивисты, буддисты, иудеи, католики, лютеране, православные, шииты, сунниты, мормоны, «свидетели Иеговы», сикхи, синтоисты, приверженцы вуду и несть им числа?.. И никто никому ничего не навязывает?

Однако возникает вопрос: способствует ли миру усиление всех соперников разом? Или усиление хотя бы одного из них? Пробуждающее в остальных ревность и мечту о реванше. Но ведь нечто подобное, уверяют нас, практикуется в тех странах, которые называют себя цивилизованными, а стремление во всем им уподобиться — пусть даже для этого придется искусственно насадить проблемы, еще не успевшие вырасти естественным порядком — составляет вполне влиятельное течение нашей общественной мысли…

И вот издательство «Текст» при поддержке Министерства культуры Франции — Национального центра книги — в 2007 году выпустило в свет поучительнейшую книгу «История Бога».

Предисловие историка Рене Ремона — президента Национального фонда общественных наук и члена Французской академии начинается скромно: «растущее невежество в вопросах религии», «пагубно сказывается на передаче культурных ценностей от поколения к поколению», — однако уже в следующем абзаце это кощунственное для верующего низведение метафизики до культуры почти дезавуируется: «Религия — великая движущая сила общества: как бы далеко ни зашла секуляризация в современном мире, религия остается важнейшей составляющей в сознании личности и в судьбе народов… История показала способность религии противостоять самым упорным и длительным усилиям по искоренению веры из души народов. Произошло обратное: вера восторжествовала над отрицавшими ее системами».

Похоже, это правда — человек разумный был назван разумным слишком поспешно. Когда разум отнял у него сказки религиозные, он ударился в сказки социальные, настолько чудовищные, что возвращение к респектабельным религиям, уже миновавшим юношескую пору бури и натиска, казалось бы, может послужить неплохим противоядием. Поскольку религиозные войны нам как будто уже не угрожают.

Или все-таки угрожают? «Многие рассчитывают, — пишет Рене Ремон, — что сравнительное исследование различных религий приведет к лучшему взаимопониманию и к росту терпимости. Нам очень хотелось бы, чтобы эти ожидания оправдались». Для этого каждую религию в книге представляют не «равноудаленные» ученые с их холодными микроскопами и безжалостными скальпелями, а «выдающиеся духовные лица разных конфессий». Правда, умерших богов политеистической эры представляет не жрец Зевса или Изиды, но ординарный профессор Пьер Левек. Зато боги Африки представлены самым настоящим жрецом вуду Базилем Клиге, защитившим в Сорбонне диссертацию в 1994 году. О богах доколумбовой Америки рассказывает профессор Тереза Буисс-Кассань. По пантеону богов Азии читателя сопровождают пандит Шастри (индуизм) и преподобный Дагпо Римпоче (буддизм). В мире же единобожия беседу ведут главный раввин армии Израиля Дени Акун, капеллан собора Парижской Богоматери Поль Гиберто и ректор Мусульманского института Большой парижской мечети Далиль Бубакер.

Наличие таких авторитетов, по мнению составителя, делает излишним представление «производных» конфессий, вроде православия или протестантизма, не говоря уже обо всяческих локальных «язычествах» и прочей периферийщине. И для читателя, взыскующего авторитета, а не истины, этого вполне достаточно. Но этого достаточно и для того, чтобы весь «салон отвергнутых» — а в России это прежде всего православная церковь — почувствовал себя смертельно оскорбленным: ведь речь идет не о социально доминирующих и периферийных культурных течениях, а об Истине с большой буквы!

Однако «История Бога» скорее всего и не борется за мир во всем мире, но лишь хочет взбодрить главные религии, увеличив при этом их приемлемость друг для друга. Задачи почти взаимоисключающие, ибо страстная приверженность собственной Истине как правило автоматически рождает неприязнь к тем, кто ее не разделяет. А столь последовательное и рациональное изучение, как уже отмечалось, мало способствует подлинной религиозности: когда перед умственным взором школьника проходят десятки абсолютно разных и одинаково не обоснованных картин мира, десятки названных и тысячи неназванных богов (Баал-Астарта-Афродита-Сарапис-Ваджрапани-Ахурамазда-Маву-Кецалькоатль…), только у самых бесхитростных не возникнет вопрос: а чем же лучше мои? Подобные книги хотя и препятствуют духовной изоляции в какой-то единоспасающей вере, чего собственно для своих адептов и желают истинно верующие мусульмане и христиане, но зато подталкивают либо к релятивизму (все религии более чем сомнительны), либо к экуменизму (все религии по-своему хороши). Даже не знаю, какая из этих позиций более неприемлема для приверженцев любого единственно верного учения, хоть христианства, хоть магометанства.

Кое-кто из высоких авторитетов даже и в самой «Истории Бога» выражается на этот счет вполне откровенно. Капеллан цитирует энциклику римского папы насчет того, что Иисус Христос — «осуществление стремлений, живущих во всех религиях мира, и тем самым он их единственный и окончательный результат»; главный армейский раввин говорит об абсолютной ценности предписаний Торы; ректор Мусульманского института подчеркивает, что Бог милостивый и милосердный у мусульман — гораздо симпатичнее «сепаратистского и ревнивого Бога Израиля».

Представляю, как священники, муллы и раввины станут обмениваться подобными колкостями в светской школе, упрятывая жало в политкорректную вату… И будут совершенно правы, ибо ценность всякой религии именно в том, чтобы освободить человека от груза сомнений. А потому, утратив монополию, любая религия почти утрачивает метафизическую ценность, превращаясь всего лишь в одну из многих культурных традиций. И если человек хочет сохранить свою веру в неприкосновенности, ему лучше всего не выходить из круга единоверцев, как и рекомендует испытанный веками иудаизм. Чтобы избежать мучительных сомнений и судорожных попыток обесценить тех, кто эти сомнения несет, ибо важнейшая функция нашей психики — самооборона, обеспечение душевного комфорта. И если так называемый диалог культур в идеале заключается в том, что культуры держатся как можно дальше друг от друга и каждая из них сама выбирает у другой то, что ей приходится по вкусу, то это же в стократной степени относится к диалогу религий: из него все они выйдут потрепанными, а участники диалога — оскорбленными…

Короче говоря, иноверцев лучше держать подальше друг от друга, а образование без крайней нужды не колыхать… «О, бурь заснувших не буди — под ними хаос шевелится!»

Увы, холодные наблюдения ума и горестные заметы сердца привели меня к грустному выводу: толерантности нет в человеческой природе, толерантными и прагматичными бывают только победители, побежденные же всегда перекладывают вину за поражение на победителей и мечтают тоже попасть на пьедестал почета. Однако ни на одном пьедестале почета не могут разместиться многие…

Но нельзя ли предоставить каждому народу, каждой цивилизации свой отдельный пьедестал?

Можно, если они выстроят этот пьедестал для себя сами, объявив именно его самым подлинным, самым высоким пьедесталом. Именно этим народы и занимаются в периоды своего становления — каждый народ создает свою культуру — свой пьедестал — для самовозвеличивания и сохраняет жизнеспособность лишь до тех пор, пока в нем живет коллективная вера в свою высоту: скромные народы не задерживаются на исторической арене.