Воспоминания

Года через два с небольшим после нашей свадьбы Луиза объявила, что беременна. Мы решили завести ребенка совсем недавно и были счастливы, что наши попытки так быстро увенчались успехом, но в то же время слегка потрясены. Мы мечтали стать родителями, но рассчитывали подойти к этому постепенно. Надо полагать, это дитя очень хотело прийти в мир и намеревалось свершить в нем много славных дел, раз оно заявило о себе после первого же раза, когда мы обошлись без противозачаточных средств. Или же другая гипотеза: я обладал сверхактивными сперматозоидами. Чтобы отпраздновать событие, мы решили совершить длинную прогулку по Парижу. Никаких ресторанов, никаких подарков — просто гулять пешком по набережным Сены[24].

Довольно скоро мы сообщили новость отцу Луизы. Тот отреагировал неожиданно. «Я подарю ему первый в жизни зонтик!» — заявил он. Мне кажется, он был настолько ошарашен, что сказал первое, что пришло в голову. Так мне тогда показалось. Но когда пришло время, он действительно подарил своему внуку зонтик с инициалами. Это было для него чем-то вроде передачи семейного дела по наследству. В тот момент я понял, что он действительно очень любит свое занятие и важнее зонтиков ничего для него в мире нет. Я много раз замечал, как он радовался, если небо начинало хмуриться. С каким удовольствием произносил: «Кажется, дождь собирается». Даже в отпуск он ездил либо в Ирландию, либо в Азию в сезон муссонов. О дожде он мог говорить часами. Он считал, что дождь свидетельствует об одухотворенности неба и о том, что вселенная наделена душой. Мне импонировала его романтичность, в такой обыкновенной профессии он умел найти поэтическую сторону. Наверно, и мне следовало поискать поэзию или подвести какую-нибудь теорию под гостиничный бизнес, но особой одухотворенности в этом занятии я, увы, не видел.

Когда Луиза сообщила, что беременна, я почему-то решил, что у нас будет дочка. И что эту дочку будут звать Алиса. У нее будут длинные гладкие волосы. Я уже представлял себе, как она занимается музыкой и учит в школе немецкий. Я совершенно отчетливо видел ее в своем воображении, когда УЗИ положило конец моим мечтам, Помнится, мне понадобилось несколько минут, чтобы отреагировать на эту новость.

— Отлично, — заключил я, — значит, мы будем играть с ним в теннис. В теннисе так трудно найти партнера.

— Все-таки ты сумасшедший, — сказала Луиза, и я страшно испугался, потому что когда она это сказала однажды, то надолго пропала. Я крепко обнял ее, чтобы она никуда не делась. И снова сказал: «Это так здорово!» В тот вечер, вернувшись в отель (теперь надо будет искать квартиру), мы много раз прокручивали на экране запись УЗИ, как будто это был какой-нибудь захватывающий триллер.

Предстояло также сообщить новость моим родителям. После их развода с ними стало очень трудно общаться. Когда я встречался с отцом, он непременно спрашивал: «Что слышно от мамы?» Он был настолько потрясен отстранением от роли мужа, что это стало его пунктиком. И без конца повторял: «Не понимаю, что с ней случилось. Я был к ней так внимателен. Я был хорошим мужем. Не понимаю, что на нее нашло». Мне было больно за него, потому что он страдал по-настоящему. Но что ж теперь поделаешь, так получилось. Так решила мама, и изменить ничего нельзя. Я пытался его подбадривать, как умел, но ничего не помогало. Тогда я стал реже у него бывать. Когда я рассказал про ребенка, лицо его просияло. Будто у него появился новый смысл в жизни. Его бурная реакция меня даже слегка испугала. Он стал говорить, куда его повезет, например, просто необходимо показать мальчику Большой Каньон, а когда ему исполнится восемнадцать, он поведет его в ресторан на макушку Эйфелевой башни.

— Погоди, — сказал я. — Он еще даже не родился, а ты уже строишь планы на его восемнадцатилетие.

Отец признал, что погорячился, и сделал вид, будто перестал строить планы относительно эмбриона в животе моей жены. Его энтузиазм меня тем более удручал, что меня он никогда никуда не возил. А теперь спешил наверстать с моим сыном то, что недодал мне как отец. Лучше было не думать на эту тему. В конце концов, это его обрадовало — чего еще желать?

Мама тоже была рада. Я, признаться, побаивался, что перспектива в скором времени стать бабушкой подрежет ей крылья в ее стремлении к вечной молодости. По счастью, все обошлось. Незадолго до этого я познакомился с ее женихом. В день объявления великой новости он снова был с нами. Мама не уставала повторять: «Представляешь? Ты станешь дедушкой!» Мне было ужасно неловко за нее, но я помалкивал. Я сидел потупясь и умудрился ни разу не встретиться взглядом с молодым человеком. Ему тоже, очевидно, было не по себе в моем присутствии. Мама продолжала веселиться, от души предаваясь своему неосознанному безумию, и, должен признаться, меня это даже трогало. Во всяком случае, она была оживлена и шутила. Поэтому я улыбался.

Мы нашли квартиру недалеко от гостиницы. Из суеверия комнату нашего будущего сына мы до поры до времени оставили пустой. Как-то утром в воскресенье Луиза проснулась со схватками. До срока оставалось еще три недели, но, подобно моим суперактивным сперматозоидам, мой сын стремился выскочить наружу раньше срока. Как пить дать, ему не терпелось поскорей встретиться с нами. Я вызвал такси, мы поехали в роддом. Шофер попался разговорчивый.

— От детей одни неприятности, скоро вы в этом сами убедитесь, — заверил он.

— Угу…

— Неблагодарные существа. Ты им все даешь, а они все принимают, будто так и надо. Особенно парни. Надеюсь, у вас девочка?

Луизе было больно, и она всецело сосредоточилась на том, что ей предстояло пережить. Я никогда не видел ее такой напряженной. Я держал ее за руку и оставил без внимания несуразные речи шофера. Мы доехали, Луизу забрали в отделение. Медсестра подтвердила начало родовой деятельности. Длилось все тем не менее страшно долго. Не знаю точно, сколько времени я там провел, но мне кажется, не меньше шестнадцати часов. В конце этого длинного тоннеля раздался крик: это наш сын возвестил о своем появлении на свет. Вместе с медсестрой я отправился его обмывать в другой кабинет, потом мы вернулись к молодой маме и положили младенца ей на грудь. Она выглядела подавленной.

— Все хорошо, любимая? — спросил я.

— Да-да… все хорошо.

— Ты какая-то грустная.

— Просто я очень устала.

— Ну да, конечно… Тебе надо отдохнуть.

Она положила ребенка в маленький контейнер рядом с собой и попросила:

— Ты можешь оставить меня на какое-то время одну?

— Ты не хочешь, чтобы я побыл с тобой? Вдруг тебе что-нибудь понадобится? Я могу устроиться на диванчике.

— Нет, лучше не надо. Я хочу побыть одна.

Я вышел из роддома обескураженный ее словами. Ни она, ни я не выразили ни малейшей радости. Но я должен был уважать желание моей жены. На ее лице я прочел не только усталость. Ведь даже если человек смертельно устал, ничто не мешает ему улыбнуться… Надо пережить эту ночь. Домой возвращаться не хотелось. Я пошел выпить пива в бистро напротив. Пролистал список телефонов, ища, кому бы позвонить, чтобы отпраздновать событие. Ведь так, вероятно, поступают все мужчины, только что ставшие отцами? Потом я понял, что хочу побыть один. Поведение Луизы умерило мои восторги. Я убеждал себя, что плохое настроение Луизы наверняка как-то связано с ее собственной матерью. Так я пытался заглушить страх перед будущим, которое открывалось впереди.

В последующие недели наша жизнь представляла собой русские горки. Мы жили в маниакально-депрессивном режиме. На следующий день Луиза встретила меня радостной улыбкой. Она вся светилась какой-то новой красотой. Велела мне взять ребенка на руки: посмотри, какой чудный, посмотри, какой сладкий. Младенец напустил на меня слюней, чем привел меня в восторг: это были самые замечательные слюни на свете. Я вошел в некий параллельный мир, где никогда не буду судить объективно об этом новом маленьком человечке.

24

Эта прогулка стала одним из десяти лучших моментов моей жизни.