Страница 6 из 33
Отца Саша встретил по обыкновению весело, и только некоторое недовольство, вызванное его положением «здорового больного», помешало его рожице заискриться счастливой улыбкой.
– Здоровье мое хорошее, даже слишком хорошее, – ответил он на вопрос отца. – Я совсем здоров. Позволь мне встать.
Просьба сопровождалась вкрадчиво-умоляющим взглядом. Ихтиаров улыбнулся.
– Ну нет, милочка. Ты должен полежать, по крайней мере сегодня и завтра.
– Ну-у! – рожица сына вытянулась. – Я же здоров…
– Вероятно, не совсем, – улыбнулся отец, поглаживая волосы мальчика. – Доктор лучше знает…
Саша поморщился.
– Много он знает!
– Много, голубчик… Полежи, дружок, отдохни… Сегодня только полежи, – видя искреннюю печаль сына, не устоял Ихтиаров. – Пожертвуй для меня денек.
– Ладно, – вздохнул мальчик. – Для тебя полежу уж…
– Ну и спасибо!
Саша на минуту задумался.
– Папа, – тихо проговорил он, – меня вытащил какой-то мальчик?
Предмет разговора не понравился отцу: он боялся, что лишние воспоминания могут взволновать Сашу.
– Лучше не говорить об этом сегодня, Сашук, – перебил сына Ихтиаров. – Завтра поговорим.
– Но мне хочется знать. Я помню, ты с Виктором Петровичем говорил, когда мы домой ехали.
– Мальчик, Саша, – нехотя ответил Ихтиаров и невольно прибавил: – маленький бездомный мальчик…
– Ты его видел?
– Нет. Поговорим лучше завтра. Завтра я тебе расскажу подробнее.
Однако Саша не удовлетворился.
– Не все ли равно, папочка, когда? Я весь день буду думать об этом, если не скажешь.
– Я сегодня увижу его, милочка.
Саша ничего не ответил. Он задумался, но через минуту пытливо посмотрел на отца.
– Папа, ты скажешь ему то, что я тебе скажу, а?
Отец кивнул головой.
– Скажи ему, – голосок дрогнул от легкого волнения, – скажи ему, что я очень благодарен ему, папочка… и еще… что мне хотелось бы его видеть… Может быть, он согласится приехать, а? Ты попросишь его, папочка?
Мальчик просительно заглядывал в лицо отца, медлившего с ответом.
– Попросишь, папочка, а?
– Попрошу, Саша… попрошу, – слегка взволнованно ответил наконец Ихтиаров, и к удивлению своему Саша заметил, что глаза отца стали слегка влажными.
– Попрошу, голубчик, – крепко целуя сына, повторил еще раз Александр Львович. – Может быть, еще что-нибудь сказать ему?
Но Саша не слышал отца: он о чем-то задумался снова. Ихтиаров не повторил вопроса. В голове его созрело наконец твердое решение относительно маленького спасителя сына.
Глава III
Неожиданные злоключения
Умолк, затих порт… Июльская ночь, тихая, темная, вплотную прижалась к нему. Черные очертания пакгаузов и элеваторов неподвижно застыли среди неясных груд всевозможных товаров; замерли тяжелые суда, вытянувши к небу тонкие мачты с распростертыми реями, и грузной громадой воцарилась над всем этим башня водокачки.
Искры-звезды смотрелись с темного неба в черную воду канала и дрожали в ее струйках беспокойными змейками.
Длинная голубая полоса света шныряла только по темному простору залива, словно огромная волшебная рука, нащупывающая море: это с помощью прожектора наблюдали залив.
Крадучись, неслышно скользнули две маленькие тени среди тюков хлопка и, поминутно прислушиваясь к чему-то, осторожно приближались к набережной, где темнелась неуклюжая пустая баржа.
– Тише, Федька… стрёма[6]! – шепнула одна тень, и мигом исчезли обе, словно провалились сквозь землю среди беспорядочно наваленной груды товаров.
Со стороны набережной блеснул луч желтого света, и черная фигура таможенного досмотрщика с фонарем в руке прошла мимо, гулко стуча тяжелыми сапогами.
Шаги стихли, и снова вынырнули юркие, маленькие фигурки.
– Винтим[7]! – коротко шепнула одна из них, и только очень зоркий глаз мог бы заметить две тени, с быстротой вихря промчавшиеся через набережную и без звука скрывшиеся в барже.
Едва фигурки проникли в баржу, как из-за тюков хлопка показался таможенник. Он, видимо, следил за детьми.
– Так вот вы где, голубчики, – пробурчал он себе под нос, проходя мимо баржи, и, сверкнув струей света от фонаря, затерялся среди товаров, разбросанных на набережной.
– Теперь мы дома, – пробравшись в крохотную каютку на корме баржи, сообщил шепотом Юрка. – Притвори дверь! Во так… Тут, братец, роскошь, да и только.
Он зажег спичку.
– Я тут и сплю, – указал он приятелю на широкие покатые нары, занявшие всю каморку и оставлявшие только крошечное место возле двери. – Важно тут!
Друзья улеглись рядом. В темноте вспыхивала папироса во рту у Юрки, и бледный отблеск кружком падал на его лицо. Было тихо. Только изредка, словно вскрикивал порт во сне, раздавался свисток паровоза, да по воде доносились обрывки слов, громко сказанных кем-нибудь…
– Хорошо, небось, Федька? – нарушил молчание Юрка.
– Хорошо, – шепотом задумчиво согласился тот.
Он только что думал о той минуте, когда после нескольких дней привольной жизни придется явиться домой, и не совсем приятная дрожь пробежала по телу при мысли о встрече с отцом.
– А ведь дома-то тебе влетит, – точно поймав его мысли, заметил Юрка.
– Влетит, – протянул Федька. – Да не забьют насмерть ведь. Поколотит батька и оставит. Чего ж, я хоть погуляю один-то. Надоело с Манькой нянчиться… Таскайся с ней…
Юрка вполне разделял взгляды своего товарища.
– Понятно, – коротко подтвердил он, обрывая дальнейшие рассуждения Федьки.
Замолчали. Спать не хотелось, хотя за день намаялись изрядно. У Федьки сон бежал с глаз от новизны впечатлений. Юрка просто не хотел спать, и оба лежали с открытыми глазами, прижавшись друг к другу.
– А здорово ты мальчишку-то спас, – вернулся Федька к главному происшествию дня.
– Чего там здорово! На два шага от берега был… Да и кабы не ты с шестом, так быть под баркой бы… Тоже дьяволы: плавать не умеют, а катаются на яхтах. Нам бы яхту, Федька, так окунуться нипочем.
– Еще бы, – согласился Федька. – А знаешь, я думал, что тот длинный барин даст тебе что-нибудь за труды-то.
– Может, и дал бы, да селедка чертова… Ну, черт с ними со всеми. Давай спать будем!
Юрка повернулся спиной к приятелю.
Ему не хотелось говорить об утреннем происшествии, оно и так почему-то не выходило у него из головы.
Вид мальчика, бледного, в намокшем синем платье и такого нежного, хрупкого, что, казалось, сто́ит тронуть его, ударить – и он рассыплется, почему-то засел в Юркиной голове.
И весь день он думал об этом мальчике, о высоком господине в белой одежде, с таким добрым, хорошим лицом. Что-то вроде зависти шевелилось в душе у полубездомного мальчугана, какое-то глухое, непонятное чувство говорило в нем.
Напрасно Юрка старался забыть их всех, злился на самого себя да и на Федьке не раз срывал досаду, – ничего не помогало: спасенный мальчик занимал все мысли, и в голове почему-то создавалась картина, совсем незнакомая Юрке. Это было похоже на тот раз, как однажды Юрка относил белье, выстиранное теткой, к каким-то господам.
К нему выбежал мальчик его лет, пухленький, румяный, с длинными локонами и большими веселыми глазами. Он с недоумением обозревал Юрку, чувствовавшего себя совсем дико под этими пристальными взглядами.
– Вам что угодно? – спросил он наконец, и Юрка, смущаясь и путаясь, с трудом объяснил, зачем пришел.
– Мама! – крикнул, убегая, мальчик. – Тут белье принесли. Иди!
– Сейчас, милочка, – отозвался где-то добрый голос, и Юрка сопоставил с ним голос своей тетки, ее выражения, и стало ему нехорошо, больно, и глухая зависть царапнула в сердце.
Он потом наотрез отказался относить белье, и ни просьбы, ни побои не могли заставить его изменить хоть однажды свое решение.
И теперь, ворочаясь на голых досках, он не мог уснуть. Вспоминался спасенный мальчик. Юрке думалось, что и у него обязательно есть такая добрая, хорошая мать. Она будет перепугана случаем, будет страдать при мысли, что сын чуть не утонул, и ни одной колотушки не выпадет на его долю.
6
Стрёма – условное выражение, употребляемое уличными ребятами, обозначающее приближение опасности.
7
Винти́ть – бежать (разг.)