Страница 18 из 33
Жизнь шла спокойно и тихо, однако, несмотря на это, Юрка чувствовал себя подчас не совсем спокойно. Какое-то смутное беспокойство овладевало подчас мальчиком, какая-то тревога вспугивала временами его покой, как слабую птичку вспугивает шелест… Привыкший за свою бродяжническую жизнь ко всевозможным казусам, он не мог представить себе, что эта счастливая жизнь будет продолжаться долго, всегда и что никогда уже старая пустая барка не увидит его. Это казалось невозможным его маленькой, измученной уже натуре, и чем больше проходило дней, тем тяжелее ныло в его душе предчувствие, что рано или поздно над его головой стрясется что-нибудь, что порвет цепь счастливых дней.
Было прекрасное сентябрьское утро, когда Юрка, проснувшись, выскочил, по привычке, через окно в сад.
Солнце только что успело подняться над купальней, и румянец его косых лучей одевал в пурпур деревья…
Утро веяло холодком, бодрящим и здоровым, в листве шел гомон и слышалась возня птичек, а в воздухе чувствовался тонкий, чуть уловимый запах осенней прели.
Оправившись от неожиданности, Юрка в один миг очутился возле крепости.
Юрка сбежал по дорожке вниз, к взморью, торопясь осмотреть крепость, сооруженную вчера из глыб камней и плитняка; но едва он добежал до калитки сада, как остановился в недоумении.
Среди камней, сложенных в виде стен крепости, копошился какой-то незнакомый мальчик, разрушая сооружение, с таким трудом сложенное вчера друзьями.
Оправившись от неожиданности, Юрка в один миг очутился возле крепости.
– Ты чего тут? – с негодованием крикнул он.
Мальчик вздрогнул и растерялся на минуту. Однако, приглядевшись внимательно к Юрке, он оправился.
– А какое тебе дело? – вызывающе ответил он.
Юрка вспыхнул. Старое, полузабытое чувство поднялось в душе, что всегда овладевало им в такие минуты. Он сжал кулаки, и угроза вспыхнула во взоре, которым он окинул незнакомца.
– Убирайся отсюда! – сжав зубы, прозвенел он.
– Как бы не так! – бледнея слегка, но тем не менее с насмешкой в голосе отозвался противник. – Жирно будет!
Мальчик был ростом чуть повыше Юрки, но и потощее его. На вид ему было лет тринадцать. Это не могло остановить Юрку: не в его привычках было отступать, и он уже готов был разделаться с нахалом, но тут вспомнилось кое-что навеянное за последнее время и пригасило слегка взрыв злобы.
– Уходи отсюда! – несколько спокойнее предложил он.
В глазах противника блеснуло злорадство.
– Ага, струсил. Слабо́, небось, опорочник! Бродяга, дармоед… Портовая крыса!..
Юрка остолбенел… Ругательства были так похожи на злобную воркотню кухарки, что на секунду ошеломили его… Но вслед за тем кровь бросилась в голову, в глазах помутилось, и он, как дикая кошка, перепрыгнув через стенку «крепости», кинулся на оскорбителя.
Момент – и в песке барахтался бесформенный, стонущий и хрипящий комок. С минуту шла жестокая борьба, а затем из клуба пыли вынырнула фигура Юрки… Красный, запыхавшийся, с расстегнутым воротом, он сидел верхом на враге и отделывал его на все корки.
– Пусти! – ревел тот, стараясь освободиться и тщетно барахтаясь под Юркой.
– Пусти лучше!
Но угроза только подливала масла в огонь. Юрка выпустил врага только тогда, когда растаяли остатки злобы.
– Будешь помнить, – наставительно заметил он.
Мальчик поднялся с ревом. Лицо было грязно и выпачкано в крови, струившейся из носу, а куртка порвана чуть ли не в клочья.
– Вот погоди… – сквозь слезы промямлил он и, продолжая реветь, выбрался из крепости.
Юрка поднял и отряхнул от пыли шляпу, попытался было застегнуть ворот куртки, но пуговицы отсутствовали. Это произвело довольно неприятное впечатление. И совершенно охладило воинственный пыл. Злоба прошла, и в душе шевельнулось раскаяние. Вид побежденного и растрепанного врага внушал ему сожаление.
Чтобы подавить укоры совести, Юрка с жаром принялся за работу по исправлению крепости и в то же время старался настроить себя на враждебный лад, но это не удавалось.
– Ведь он крепость сломал, – бормотал Юрка, – и ругался еще… Да и он больше меня ростом… мог бы тоже поколотить…
Мальчик бросил взгляд вслед противнику, точно желая удостовериться, насколько правдоподобно последнее предположение, – бросил и… остолбенел: растрепанный враг вошел в сад и торопливо поднимался по дорожке к дому…
«Жаловаться!» – молнией пронеслась мысль, и первым движением было пуститься вдогонку неприятелю и помешать ему привести в исполнение план; но он понял, что это не поможет делу, и почувствовал себя нехорошо.
«Пусть!» – попробовал он ободрить себя, но мало достиг в этом: тревога поселилась в душе и вызывала неприятные ощущения. Несмотря на агрессивное поведение мальчика, Юрка чувствовал себя виноватым.
«Что скажет Александр Львович?» – думалось ему, и сердце сжималось предчувствием недоброго.
Первый раз в жизни Юрка находился в таком состоянии. Прежде обыкновенно его мало тревожили брань и побои тетки, и он не только не испытывал чего-нибудь похожего на раскаяние, но даже озлоблялся. Теперь же было совершенно иное.
Он знал, что никто его пальцем не тронет, и в былое время это порадовало бы его, но теперь… Он дрожал при мысли, что происшествие огорчит Ихтиарова, он будет сердиться и – кто знает? – может быть, навсегда изменит свое отношение к нему.
Юрка уже не думал о том, что мальчик оскорбил, задел самую больную струнку в его душе, и винил только себя, одного себя. Происшествие с каждой минутой казалось ему все более и более чудовищным, и теперь, сидя на камне, он дрожал от сильного волнения.
Ему казалось, что нет прощения такому страшному преступнику, и тоска сжимала душу. Вспоминались заодно и другие подобные случаи из прежней жизни, но ни один из них не казался таким страшным… Тогда другое дело… Тогда обыкновенно Юрка вступался за кого-нибудь и чаще всего за Федьку, а теперь… из-за крепости! Из-за камешков, из-за какой-то брани, которую слыхивал уже от кухарки!..
Тяжесть легла на душу, и что-то непонятное сдавило горло… Все радостное, счастливое обесцветилось вдруг и пропало. Уже не смеялась даль, не искрились золотыми улыбками струйки воды в лучах солнца. Они мрачно шептались с песком, точно обсуждая сдавленным шепотом все случившееся… Мрачным и до боли чуждым казалось все окружающее.
«Эх, будь что будет!» – после долгого раздумья поднялся Юрка с камня и, понурив голову, медленно, почти машинально побрел к дому.
В саду он встретил Сашу.
Мальчик бежал к нему навстречу и еще издали взволнованно крикнул:
– Жоржик! Тебя папа зовет!
А когда подбежал к приятелю, то положил ему руку на плечо и прошептал:
– Жоржик, зачем ты Васю поколотил?
У Юрки совсем упало сердце. Уныло взглянул он на друга.
– Разве знают? – прошептал.
– Фёкла целый скандал подняла… Папа сердится… Ах, Жоржик, зачем? Я боюсь…
Испуганное лицо и укоризненный тон друга терзали душу. Юрка чуть ли не готов был заплакать от раскаяния.
– Саша… Он нашу крепость сломал… Я не мог выдержать…
Саша не совсем понял его. Он изумленно поглядел на Юрку.
– И из-за этого? – недоумевающе протянул он. – Если бы ты знал, как папа рассердился… Что будет только, Жоржик? Фёкла…
– А Фёкла-то чего? – удивился Юрка.
– Да Вася – сын ее… Вчера вечером приехал только…
– Сын? – бессмысленно повторил Юрка и почувствовал, как неприятно похолодело сердце.
Теперь он понял, откуда мальчик подхватил поразившие его ругательства, но это ничуть не успокоило, а наоборот, внесло еще больше тревоги в душу. Растерянный, испуганный взгляд Саши, которым он глядел на Юрку, точно желая найти в нем поддержку, ясно говорил, что и Саша мучится не меньше самого преступника. По привычке Юрка пожал руку приятеля.
– Не унывай, Саша, – дрогнувшим голосом сказал он.