Страница 8 из 27
Один из старших мальчиков подсадил Гаруна на стену и тот стал наблюдать за происходящим, как за маленьким чудом. Любимец Радетика был смугл, тощ, темноглаз и горбонос — уменьшенная копия отца. Даже в шесть лет он осознавал свое положение.
Так как Гарун был четвертым сыном, ему предстояло стать главным шаганом валига — командиром небольшой группы солдат-колдунов, служивших в кавалерии. Ему предстояло взять на себя большую ответственность, а для этого требовалось как можно глубже изучить магическое искусство.
Уже сейчас Радетику приходилось делить своего ученика с колдунами-учителями из Джебал-аль — Алаф-Дхулкварнеги, что в переводе означало «Горы Тысячи Колдунов». Самые великие маги начинали учебу, как только начинали говорить. Но и в этом случае они достигали полного мастерства только в весьма зрелом возрасте. Юные годы уходили на то, чтобы овладеть искусством самодисциплины. Это необходимо было сделать до времени созревания и появления сопутствующих этому времени увлечений.
Радетик протиснулся через толпу ребятишек.
— Будь я проклят! — выпалил он.
— И будете, вне всяких сомнений, — произнес Фуад, оттаскивая Радетика и занимая его место.
— О боги… Женщина с обнаженным лицом! Теперь, учитель, вы можете отпустить школяров. Сегодня они уже не успокоятся. А я, пожалуй, пойду скажу Юсифу, что эти люди здесь.
На лице Фуада появилось похотливое выражение. Радетик не сомневался, что у него сейчас эрекция.
Как все же необычен образ мыслей людей пустыни, подумал ученый.
В последнее время все в окружении короля спорили о том, посмеет ли Эль Мюрид явиться в Святилище.
Радетик снова просунул голову в пролом стены и принялся наблюдать.
Женщина оказалась гораздо моложе, чем он думал. Она ехала на высоком белом верблюде. Все были настолько увлечены лицезрением ее личика, что совершенно не обращали внимания на молодого человека с диким взглядом. Молодой человек восседал на белоснежной кобыле.
Эль Мюрида затмевал своим видом и воин на огромном черном жеребце.
Это, наверное, и есть Нассеф, думал Радетик, брат жены проповедника и горлопан, возглавляющий отряд личных телохранителей Эль Мюрида, претенциозно именуемых «Непобедимые».
— Однако ты — наглый бандит, сынок, — пробормотал Радетик, имея в виду Эль Мюрида. Он был восхищен тем вызовом, который этот юноша бросил вековым традициям. Мегелин Радетик высоко ценил всех, кто осмеливался дать оплеуху служителям любого старого культа.
— Мальчики! Слезайте со стены. Отправляйтесь к своим отцам. Или вы хотите, чтобы вас высекли?
Таково было наказание за лицезрение лица женщины. Ученики разбежались.
Разбежались все, кроме Гаруна.
— Это и есть Эль Мюрид? — спросил мальчик. — Тот, кого отец называет Маленький Дьявол?
— Он самый, — кивнул Радетик.
Гарун бросился следом за своими братьями и кузенами.
— Али! — кричал он. — Постой! Ты помнишь, как Сабах приезжал в Эль Асвад?
Мегелин всем своим существом чувствовал приближение несчастья. Сейчас он припомнил, что скверно начавшиеся переговоры с Сабах-и-Хасаном привели в конечном итоге к большой крови. Учитель бросился следом за учениками.
Он уже предупреждал Юсифа. Радетик составлял гороскоп за гороскопом и каждый новый был еще мрачнее предыдущего. Но Юсиф категорически отрицал любой научный подход к своей жизни.
Всем детям Хаммад-аль-Накира была присуща какая-то невинная природная жестокость, и на их языке, например, было невозможно выразить такое понятие, как «милосердие к врагам».
Гарун оглянулся и, увидев, что Радетик смотрит на него, чуть было не остановился. Но желание произвести впечатление на братьев возобладало над здравым смыслом. Он схватил примитивный набор принадлежностей шагана и выбежал вслед за остальными на улицу.
Радетик последовал за своими учениками. Он не мог предотвратить их выходку, но зато у него появилась возможность сорвать завесу тайны, окружающую причину провала переговоров с Сабах-и-Хасаном.
Примитивность этих причин оказалась просто пугающей.
Шаган это не только колдун, но и фокусник. Гарун целыми днями упражнялся, развивая ловкость рук, которая могла бы пригодиться ему в будущем и вызвать восхищение окружающих. Среди его принадлежностей была трубочка, которую он мог легко спрятать в кулаке и, притворившись кашляющим, дунуть огненной таблеткой в костер или острой стрелкой в ничего не подозревающего врага.
На сей раз Гарун выбрал стрелку, вонзив ее в круп белой лошади.
Кобыла, заржав, взбрыкнула, и Эль Мюрид выпал из седла к ногам Гаруна. Проповедник и мальчик встретились взглядами. Эль Мюрид ничего не понимал. Он попытался подняться, но тут же снова упал. Носитель Истины сломал лодыжку.
Родные и двоюродные братья Гаруна принялись издеваться над упавшим юношей.
Какой-то сообразительный монах заорал:
— Божественное знамение! Все лжепророки неизбежно рушатся!
Толпа подхватила этот вопль. Некоторые ждали лишь подходящего момента, чтобы начать поношение Эль Мюрида. Сторонники Пророка встали на защиту своего кумира. Кое-где завязались потасовки.
Гарун и Эль Мюрид продолжали смотреть друг на друга, как бы вглядываясь в будущее и словно видя его в мрачном свете.
Нассеф заметил духовую трубку. Его сабля со звоном вылетела из ножен и острие клинка рассекло правое надбровье Гаруна, всего лишь дюймом выше глаза. Мальчик не погиб лишь благодаря решительным действиям Радетика.
Сторонники короля взревели от ярости. Заблестели клинки.
— Начинается побоище. Сюда, маленький глупец! — С этими словами он рванул упавшего Гаруна за руку, кинул мальчишку себе на плечо и заспешил к шатру работодателя. Во время Дишархуна все — как паломники, так и местные жители — должны были всю неделю жить в палатках.
Навстречу им выбежал Фуад. До него уже домчались слухи об убийстве, и он был в ярости. Гигант с репутацией необузданного дикаря являл собой внушающее страх зрелище. В руке он сжимал свой боевой меч — такой большой, что им наверное можно было снести голову быка единым ударом.
— Что случилось, учитель? С ним все в порядке?
— В основном напуган. Я должен поговорить с Юсифом.
Радетик изо всех сил старался не показать рану мальчишки, зная, что своей необузданной яростью Фуад значительно превосходит среднего легковозбудимого туземца.
— Он ждет.
— Чтобы поговорить с ним, мне каждый раз приходится ждать, когда один из его детей покалечится.
Фуад одарил его кислым взглядом.
Крики и сабельный звон вокруг Эль Мюрида становились все громче. В период Дишархуна всякие свары категорически запрещались, но Дети Хаммад-аль-Накира были не из тех, кто позволяет каким-то там законам ограничивать свои эмоции.
На месте схватки появились всадники с черными круглыми щитами, на которых были изображены красные орлы — символы Королевского дома.
Радетик заторопился в жилище валига.
— Что случилось? — спросил Юсиф, убедившись, что рана, сына опасности не представляет. Приказав всем своим обычным прихлебателям выйти, он сказал:
— Гарун, говори первым!
Мальчик был слишком напуган, чтобы уклоняться от истины.
— Я… Я использовал духовую трубку. Попал в его лошадь. Я не думал, что он упадет и повредится.
— Мегелин?
— Суть такова. Мы имеем дело с шуткой очень дурного вкуса. Думаю, что виной всему пример, какой подают детям взрослые. Впрочем, мне и раньше приходилось слышать кое-что о Сабах-и-Хасане.
— При чем здесь он?
— Я полагаю, что тогда был использован тот же трюк. Ваши дети, для вашего сведений, просто более примитивны и прямолинейны, чем вы.
— Гарун? Это правда?
— Что?
— Ты так же поступил и с Сабах-и-Хасаном?
Радетик слегка улыбнулся, заметив, как мальчишка борется с ложью, пытающейся вырваться из его уст.
— Да, отец, — наконец выдавил он.
В шатер вернулся Фуад.
— Учитель?
— Да, валиг.
— Как они оказались на улице? Разве они не должны были быть на занятиях?