Страница 34 из 137
Однако, уважаемое Собрание, когда мне стало известно, что названный казначей Ференц Келемен во время последних выборов в самом фешенебельном районе столицы, верный своим убеждениям и не испугавшись никакого террора, голосовал против правительства, я начал понимать, что речь здесь идет о низменной мести, начал понимать, откуда это подлое равнодушие, — и я требую во имя наиблагороднейших человеческих чувств извлечь несчастного из утробы зверя! (Долго не смолкающие овации слева.)
После получасовой дискуссии прошение при поддержке Собрания было передано правительству.
Через несколько дней правительством был созван совет министров по вопросу о том, как, каким образом достать бедного Келемена из желудка крокодила.
Спорили долго. Было выслушано множество различных замечаний, доводов, предложении и высказываний, но главную помеху — тот факт, что пострадавший находится в отпуске, вследствие чего имеет право пребывать где угодно, вплоть до нутра крокодила, — устранить было почти невозможно. Наконец у одного из министров явилась блестящая идея.
— Я нашел способ, господа.
К нему одновременно повернулись, наверное, шесть голов.
— То есть?
— Давайте мы прибегнем к небольшому подлогу. Допустим, что Ференц Келемен, хоть он и в отпуске, путешествует с научными целями.
— Ну, а дальше?
— Мы смело можем сделать такое допущение, ибо Ференц Келемен, если он выйдет из желудка крокодила живым на самом деле сможет составить интересный доклад на основе собственного опыта.
— Верно. Пока что все приемлемо. Но что мы этим выиграем?
— А то, что, согласно правилам, чиновника, находящегося в научной поездке, можно официально отозвать.
— Все это так, но где же развязка?
— А ежели его можно отозвать, то, стало быть, он получит выписку из решения о прекращении отпуска, ибо ее вручит чиновнику курьер, где бы этот чиновник ни находился.
— Даже в желудке крокодила?
— Минуточку, сейчас все станет ясным. Руководствуясь существующими правилами, курьер, не имея почему-либо возможности передать выписку из решения адресату в собственные руки, должен прибить ее к двери. Но поскольку на крокодиле двери не имеется, курьер обязан проникнуть внутрь крокодила, а это он может сделать только в том случае, если распорет его. Quod erat demonstrandum[8].
— Браво! Браво! — раздалось в совете министров. Все ликовали: наконец-то найдена необходимая официальная форма.
Рассказывать дальше или не рассказывать?
Желудок крокодила был вспорот, но волокита тянулась так долго, что к этому моменту Ференца Келемена там уже не оказалось.
По-видимому, за это время крокодил успел переварить его. А может, он вовсе и не заглатывал нашего почтенного чиновника.
1888
ФОРМАЛЬНОСТИ
Перевод И. Миронец
Открыв собственную адвокатскую контору, я начал с того, что принял на службу конторского слугу — славного, на редкость порядочного малого по имени Дюри; в последовавшие за этим дни полнейшего безделья мы оба с бьющимися сердцами прислушивались к шарканью ног клиентов в коридоре, точнее — прислушивались бы, если бы было к чему: мы только мечтали услышать нечто подобное. Когда же явится первый посетитель? Кто он будет? Может, граф какой? С каким делом он придет: жирный будет куш или только постное взыскание? Впрочем, и то хлеб.
Вот, сверкая чистотой, стоит письменный стол, на нем в тисненном золотом переплете покоится устав гражданского судопроизводства, на стойке — алфавитный указатель, куда будет занесено первое же судебное дело, рядом — печать в синей краске: «Иштван Фаркаш, адвокатура, ведение дел по векселям».
Каждое утро, едва открыв глаза, я справлялся, не приходил ли кто-нибудь, и, возвращаясь после обеда, переступал порог конторы с вопросом:
— Никто меня не спрашивал?
— Никто, — неизменно отвечал мне Дюри Медве с грустным-прегрустным видом.
Так продолжалось недели три. Даже кошка и та не царапнулась в наши двери. Но вот в одно прекрасное утро я проснулся со своим обычным: «Ну как, Дюри, есть кто-нибудь?» — и вдруг слышу:
— Есть, ваша милость.
— Клиент? — спрашиваю я, вспыхнув.
— Клиент, — отвечает он тихо.
— Вот те на. Пускай войдет, Дюри.
— А он тут.
— Где? Я не вижу.
— Это я самый и есть.
— Что же у вас за беда?
— Прошу прощения, но со вчерашнего дня моя судьба обернулась так, что я хочу жениться.
— Вы? Жениться? На ком же?
— Да вот познакомился я с одной очень хорошей девушкой. В горничных она тут, на третьем этаже.
— Уж не та ли стройная блондиночка?
— Она самая.
— Что же, недурна. Мне она тоже нравится. Очень умно делаете.
— Только вот беда. Чтобы жениться, нужна метрика, а у меня ее нет.
— Выписать, значит, надо.
— Но откуда?
— Ведь где-то вы родились?
— Если бы я знал где. Моя мать, когда уже носила меня под сердцем, сошлась с одним бродячим циркачом, что медведя водил. Они кочевали из села в село, с ярмарки на ярмарку, и кто знает, где я увидел свет, в какую метрическую книгу и под каким именем меня записали? Имя-то Дюри Медве, видно, пристало ко мне от отчима, от его занятия.
— Я уже знаю, что надо делать. Первым долгом надо установить вам возраст и добиться у городских властей справки об этом. Но вот как быть с вашим вероисповеданием? Какой вы веры?
— Единой греко-католической.
— Это точно?
— Точно, мать часто говорила мне об этом и учила меня всяким молитвам.
— Сколько вам теперь лет?
— Должно быть, лет тридцать — тридцать пять. Потому как я еще помню немного, когда холера разгулялась.
Я весело принялся одеваться. Радость щекотала мне сердце. Вот и нашлось для меня занятие/ У меня есть дело. Я могу бывать у властей, деловито хлопать дверями…
Но вдруг у меня возникло сомнение.
— Дюри, добрая вы душа, — воскликнул я испуганно, — по-моему, вы надумали жениться, чтобы доставить мне работу. Конечно, я жажду дела, какого-нибудь дела, но такой жертвы от вас принять не могу.
— Нет, нет, сударь. Поверьте, я люблю Марику и хочу взять ее в жены.
— Честное слово?
— Клянусь.
— Ну в таком случае я приступаю немедленно. А вы пока смело можете отпраздновать помолвку.
В тот же день я подал прошение бургомистру по поводу свидетельства о возрасте, упомянув в нем, что некогда подобные свидетельства давались казначеем, а так как теперь казначеев нет, то полномочия эти получил магистрат.
Прошло месяца четыре — никакого ответа. Я начал хлопотать.
— Где прошение моего подзащитного и что сталось с ним? — обратился я в магистрат.
— Передано в прокуратуру на юридическое заключение. Я бросился в прокуратуру.
— Передано для разбора в министерство внутренних дел по инстанции.
На другой день я поехал в Буду, в министерство внутренних дел.
— Поскольку в деле имеется ссылка на казначея, оно передано в министерство финансов.
На третий день я справлялся уже в министерстве финансов.
— Поскольку это дело касается бракосочетания, мы переслали его в министерство по делам культа.
Войдя в раж, я тут же помчался в министерство по делам культа.
— Для выяснения отношения к воинской повинности мы передали бумаги в министерство обороны.
Эти мытарства продолжались года три; мне они порядком надоели, и хотя это было по-прежнему мое единственное дело, я никак не мог с ним справиться.
Возможно, я бросил бы всю эту канитель, не поторопи меня вдруг бедный Дюри.
— Ваша милость, дело-то мое не ждет.
— Что вы хотите этим сказать, Дюри?
— Да ведь люблю я девушку-то, нет у меня ни дня, ни ночи. К тому же к ней тут еще один подъезжает…
— Ага, ревнуем, значит? Ладно. Уж так и быть, займусь. После этого я снова взялся за дело. С тех пор оно, обойдя всех; от Понтия до Пилата, вернулось опять в городской магистрат.
8
Что и требовалось доказать (лат.).