Страница 32 из 137
Конечно, какая-то толика «незаприходованной» баранины, надо думать, отягчает совесть каждого пастуха. Но такого оборота никто не ожидал. Собравшиеся на свадьбу гости в испуге разбежались, бросив на произвол судьбы несчастную невесту.
Впрочем, если бы только на произвол судьбы! А то ведь при ней остались еще два жандарма. Они ожидали уездного начальника, который должен был произвести в доме обыск. Ничего себе историйка разыграется там сегодня вечером!..
С шумом и гамом повалили гости прямо к дому почтеннейшего Иштвана Котего. Что за бумагу выдал он против семьи чабана? Из-за него двух ни в чем не повинных людей упрятали в острог, а беззащитная девушка — об этом все говорили прямо и откровенно — предана в руки уездного начальника Петки.
— Да разве я знаю, что было в той бумаге? — оправдывался Котего. — Голова-то у меня не казенная, чтобы я еще и читать умел.
— В таком случае почему твоя милость не сложит свою палицу? — шумели люди.
— Ну, это уж дело другое, — отвечал староста, гулко ударяя себя в грудь. — Палицей-то я помахивать умею.
И в подтверждение своих слов он с гордым видом помахал ею в воздухе.
— А если умеете, то и пустите ее в ход! Посмотрим, на что вы годитесь.
— Вы, друзья мои, сможете убедиться в этом сами. Так что же, собственно, случилось?
— Двух безвинных людей потащили в тюрьму!..
— Положим, — степенно прервал наш достойный Котего, — если они и впрямь невиновны, их отпустят домой, и все!
Но тут истошно завопил Винце Леташши, которому предстояло быть на свадьбе посаженым отцом:
— Ого-го! Не так-то все просто, господин староста! А что станется с девушкой? Известно ли вашей милости, что господин уездный начальник вот-вот прибудет в остывшее гнездышко, где совсем не для него стелили брачную постель. На чьей совести это подлое кощунство, как не на совести вашей милости?
Честное морщинистое лицо Котего побледнело. Крики обступивших его поселян становились все более угрожающими.
— Старый греховодник, и вам не стыдно! — орала тетка Кёвор, что жила на краю деревни. — Ох, ох! И это наш староста!
— Пусть земля не примет ваших костей! — визжала жена Петера Ковача, невестка арестованного меховщика.
— Кш-ш, гусыни! — рассердился староста. — Поумерьте-ка свои пыл, земляки. Ручаюсь вам, что господин уездный начальник туда не попадет.
— Кто это говорит? — язвительно прервал его Дердь Баркаш, сам когда-то подвизавшийся в роли старосты.
— Это говорю я, — торжественно возгласил Котего, перекрывая шум толпы. — Я, майорнокский староста!
— Твоя милость примет меры!.. Ха-ха-ха!
— Именно так, приму меры!
После таких смелых слов воцарилась глубокая тишина. Потом послышался чей-то робкий смешок. Но тут Дёрдь Коцо, сверкнув глазами, дернул за полу Матяша Тури:
— Куманек, а ведь твердый мужик этот Котего! Лишь Дёрдь Баркаш осмелился возразить:
— А кто же преградит путь всесильному Петки? Может быть, вы сами?
— Я — нет, ни за какие блага! — спокойно ответил Котего.
— Тогда кто же?
— Господь наш Иисус Христос! Тут уж все разразились хохотом.
— Не валяй дурака! — посыпались непочтительные замечания. — Бедняга лишился рассудка!!! Скорей, скорей нужно смочить ему голову!..
Однако почтенный староста даже глазом не моргнул.
— Я-то не лишился рассудка, а вот ваши головы, земляки, варят слишком медленно — где ж вам понять мою мысль. Да, именно Иисус Христос преградит путь господину Петки. Ведь дорога-то к лесному хутору идет через скалы. Сами знаете, местами она так узка, что по ней еле пройдет телега. Так вот, пойдем сейчас все на кладбище, выроем распятие и вкопаем его покрепче посреди горной дороги. Пусть-ка спешащий на любовные утехи господин уездный начальник проедет там!
Поднялся невообразимый гвалт. От радостного возбуждения все топали ногами, хлопали в ладоши, кидали вверх шапки. Сотня глоток взревела: «Ура!» Парни побежали за лопатами и мотыгами, и через два часа распятие, до сего времени сиротливо осенявшее поросшие зеленой травой могильные холмики, грозно высилось за поворотом, посреди узкой дорожки.
Все было сделано как раз вовремя. На литавском тракте показалась четверка лошадей, запряженная в легкие дрожки. На козлах сидели кучер и гайдук.
В горах такая четверка могла двигаться только шагом. По обе стороны дороги густо росли кусты можжевельника. Вечерело, сероватый прозрачный туман окутывал поля. Легкий ветерок слегка колебал запутавшиеся в высокой траве паутинки. Деревья склонялись над узкой дорогой, и сплетенные их ветви угрожали единственному глазу господина помещика. Со стороны леса доносился пугающий крик совы. Из кукурузника, принадлежавшего местному священнику, вынырнул заяц, перебежал дорогу под самыми ногами лошадей и через жнивье кинулся к горе Парайке.
— У, дьявольское наважденье! — выругался гайдук. — Он принесет нам несчастье!
— А ну, подстрели-ка его! — воскликнул уездный начальник и протянул гайдуку ружье, которое всегда держал при себе.
Гайдук прицелился, но не выстрелил и, весь дрожа, опустил ружье.
— Почему не стреляешь? Далеко?
— Нет, но он мне пригрозил…
— Кто?
— Заяц, — прохрипел перепуганный гайдук.
— Не болтай глупостей, Янош!
— Умереть мне на этом месте, ваша милость! Я в него прицелился, а косой обернулся, посмотрел на меня, встал на задние лапы да передней мне и погрозил. Вот так, ей-ей!..
— Рехнулся ты, Янош! Тебе просто почудилось.
В этот момент экипаж подъехал к кресту. Вечерний туман совершенно скрывал распятие. И вдруг передняя пара лошадей резко осадила и попятилась назад.
— Как будто дерево какое-то на пути, — пробормотал кучер.
— Соскочи, Янош, — приказал Петки. — Сруби его! Гайдук отыскал топор и спрыгнул на землю. Однако через секунду он вернулся, бледный как мертвец.
— Ну, срубил?
— Не-ет, — заикаясь, пробормотал гайдук. — Это Христос!
— Христос? Да ты совсем спятил, Янош!
Кучер тоже соскочил с козел, желая посмотреть, что там за препятствие.
— Всемогущий боже! И вправду Христово распятие!..
— А, все равно! Чего оно тут мешается на пути? Срубить!
Но ни гайдук, ни кучер даже не пошевелились. Оба стояли как вкопанные, совершенно беспомощные, с застывшим от ужаса взглядом.
— Это что такое? Вы еще колеблетесь? Выходит, деревяшка для вас важнее, чем я?! Ах, бездельники, негодяи!
И Петки легко спрыгнул с дрожек, выхватил из рук Енота топор и, размахнувшись, всадил в святое распятие.
На звук топора из ближайших кустов внезапно выскочил почтенный Котего, а за ним его десятские. Один из них, Ференц Ач, заорал во все горло:
— Майорнокцы!
Призывный клич далеко разнесся по окрестностям. Тотчас же, как бы в ответ ему, с колокольни торжественно и проникновенно зазвучал медный колокол, грозно взывавший: «Скорей! Скорей!»
Но Петки ничего не слышал и не замечал. За первым ударом топора последовал второй, потом третий… Неудержимая ярость умножала силы помещика… Трах! Распятие затрещало и рухнуло.
Почтеннейший Котего воздел руки к небу.
— О, что вы наделали!!
Петки обернулся. В запальчивости он до сих пор не замечал старосту.
— Ага! Хорошо, что ты здесь, старый плут! Это ты распорядился установить на дороге крест, чтобы я не мог проехать на хутор? А ну, Янош, выпороть его немедленно!
Гайдук уже было кинулся к старосте, но тот кротким жестом остановил его:
— Да я и сам лягу. Пожалуйста! Вам остается лишь распорядиться об остальном. Если осквернено распятие, то уж мой позор ничего не стоит!
И гордый Иштван Котего покорно лег в придорожную пыль, широко по-лягушачьи растопырив ноги и руки, словно распятый на кресте.
— Всыпать ему полсотни!
— Взз! Взз! — засвистели палочные удары — народная музыка сороковых годов *. Но всего только до девятого удара…
Всполошенные набатом люди схватили топоры, косы, вилы и устремились в горы.
— Смерть нечестивцу! Убьем богохульника!