Конец ночи

— У меня был друг, который покончил с собой в июле этого года. Нельзя было установить ни одной причины, ни одной из тех причин, которыми обыкновенно объясняют самоубийство. Я хорошо знал его: здесь не было ни любовной драмы, ни какого-либо тайного порока… Может быть, наркотики. Но быть может, — я подумал об этом, слушая вас, — чувство, похожее на то, о чем вы говорили… Он решил приблизить конец чего-то, решил раз навсегда с этим покончить. Подобная мысль никогда раньше не приходила мне в голову…

Тереза встала.

— Мари ждет моего возвращения, да и вас я задерживаю…

Голос ее стал теперь совсем иным, тон почти официальным:

— Значит, решено, в настоящее время вас страшит сам брак. Вы разрешаете мне это ей сказать? Разрешаете добавить, что ваше чувство к ней осталось неизменным?

Он не ответил на ее вопрос.

— Странно, — сказал он. — Я совсем забыл, кто вы. Я не представлял себе… Мари меня не предупредила… Она не умеет характеризовать людей…

Минуту они хранили молчание, чтобы прервать его, Жорж спросил, нельзя ли ему прийти попрощаться с Мари. Очевидно, она уезжает с десятичасовым?

— Почему бы вам не прийти пообедать с нами сегодня вечером? — вдруг, неожиданно для себя самой, спросила Тереза. — Затем вы сможете проводить Мари на вокзал…

Казалось, он не удивился и даже с некоторой горячностью принял ее предложение. Они уговорились, что он придет к шести часам. В эту минуту слуга распахнул дверь, все время остававшуюся приоткрытой.

— Мадам Гарсен пришла… Я сказал ей, что у вас уже кто-то есть. Она ждет внизу.

Обернувшись к Терезе, Жорж Фило сказал с довольным видом:

— Вы знаете, мадам Октав Гарсен… Гарсены из Лабюрт… Вы даже, кажется, дальние родственники? Они живут теперь в Париже…

— Я знала ее свекровь, — сказала Тереза. — Но не заставляйте же ее так долго ждать… Или, быть может, она у вас свой человек?

Он запротестовал не без некоторого самодовольства:

— О нет, сударыня! Вы только, пожалуйста, не подумайте…

В вестибюле отеля Тереза быстрым взглядом окинула высокую молодую женщину. Было уже около часа дня. Тереза шла, с восторгом думая о той радости, которую она сейчас доставит Мари. С каким нетерпением девочка, вероятно, ждет ее! Не следует ее слишком обнадеживать… Однако, увидев, что Мари поджидает ее на лестнице, Тереза не удержалась, чтобы не крикнуть:

— Угадай, кто сегодня обедает у нас?

Не решаясь произнести имя, Мари только улыбалась.

— Он придет к шести часам и проводит тебя на вокзал…

Мари увлекла мать за собой в гостиную и, не давая ей снять шляпу, сжала ее в своих объятиях:

— Какая вы — добрая! И какая я — злая!

Тереза решительно отстранилась:

— Нет, нет, я совсем не добрая.

В сопровождении дочери она прошла в столовую.

— Вы должны мне все подробно рассказать, что вы говорили и что он вам отвечал… и потом ваше впечатление…

— Не горячись! Не горячись!

Радостное чувство от сознания, что она доставила Мари удовольствие, сразу исчезло у Терезы. Не следовало давать Мари слишком много надежды, твердила она себе, не следовало ее разочаровывать.

— Да, он придет сегодня обедать… это решено… Но прежде всего он не хочет брать на себя никаких обязательств… Это надо считать раз навсегда установленным. На последнем он особенно настаивал…

— О!

Устремив глаза на мать, Мари, наливавшая воду в стакан, продолжала лить ее, несмотря на то что стакан был уже полон.

— Ты льешь на скатерть, дорогая… Главное, не мучь себя. Выразился он совершенно точно: его пугает сам брак. Он не решается жениться. В двадцать два года это вполне естественно! Но чувство, которое он питает к тебе, здесь ни при чем.

На минуту они замолчали. Мари вытирала пролитую воду. Вдруг она отодвинула от себя тарелку.

— Нет, я не могу куска проглотить. Значит, он вам сказал, что его чувство ко мне… Он так и сказал «чувство»?

Терезе так кажется. Во всяком случае, он не говорил о «любви». Она уже знала, что предвещает это подергиванье уголков губ у Мари, и поспешила добавить, что «чувство» значит любовь. Мари продолжала настаивать: что же он еще говорил во время этого длительного свидания?

— Да разве я все припомню? Он говорил, что с тобою связаны его воспоминания о летних каникулах, что ты многое значишь в его жизни…

— А еще?

Положив локти на стол и подперев подбородок ладонями, Мари не спускала глаз с матери.

— Да право же, не знаю, девочка.

— Но ведь вы почти полчаса провели вместе…

— Мне помнится, мы говорили о музыке.

Лицо Мари приняло страдальческое выражение. Она прошептала:

— Он без ума от музыки.

— А ты ее ненавидишь… как все Дескейру… Нельзя сказать, чтобы это было удачно.

Мари возразила, что по теперешним временам совершенно излишне уметь играть на рояле.

— Сам Жорж говорит, что, если бы я играла, мое исполнение все равно не смогло бы сравниться с пластинками, которые у него имеются.

Тереза заметила, что об этом все же приходится пожалеть.

— Почему же? — настаивала Мари. — Если он может слушать любую музыку, какую бы ни захотел.

— Это-то так, моя дорогая… Хотя музыканту очень хорошо иметь жену, умеющую читать ноты с листа… Но не в этом дело. Самое важное, если хочешь знать мое мнение, подобное несходство вкусов заключает в себе… то, что разъединяет женщину, которая ненавидит музыку, и мужчину, который не может без нее обойтись.

Тереза говорила тихо, и в голосе ее слышались грусть и беспокойство. Мари с жаром ответила:

— Я уверена, что буду со временем любить все, что он любит. За это я спокойна. Вы не думаете, что это возможно? Достаточно, чтобы он потребовал…

Тереза покачала головой:

— Будь покойна, этого он не потребует… В конце концов, если вам суждено когда-нибудь жить вместе, может случиться наоборот — он будет счастлив, имея эту возможность бегства… Да, тут же возле него окажется страна, куда ты не сможешь последовать за ним. То женщину, то мужчину музыка освобождает одного от другого… И очень хорошо, что это так. Впрочем, если они даже оба музыканты, бывает, что одно и то же восхищение разъединяет их. Музыка способна объединить лишь тех, кто любит друг друга одной и той же любовью — любовью одного и того же свойства, в одно и то же время.

— Но ведь мы же любим друг друга, мама. Он сам говорил вам о своей любви… или, как он выразился, о своем «чувстве»…

Тереза встала и быстрыми шагами направилась в гостиную. Мари пошла за ней, продолжая твердить свое:

— А сколько раз он повторял мне, что я одна для него существую, что я единственная женщина… Отчего вы улыбаетесь?

Тереза сжала губы: «Я не скажу ей об этой Гарсен», — повторила она про себя. Мари она ответила, что вовсе не улыбается, что, напротив, это — болезненная гримаса, неожиданно разыгравшаяся невралгия лица… Она сейчас ляжет, попробует уснуть. Позаботиться об обеде придется Мари, пусть она не забудет о шампанском. Надо заказать мороженое. Вероятно, она знает вкусы Жоржа?

— Это тебя развлечет, моя дорогая.

Лежа в постели, Тереза слышала стук передвигаемой посуды. День был сумрачный: мебель выглядела тускло. Обычная жизнь, с ее автомобилями, грузовиками, скрипом тормозов, шла своим чередом. Пронзительные крики, доносившиеся со школьного двора, свидетельствовали о том, что человечество не перестает воспроизводиться. Звучал рожок плетельщика соломенных стульев. «Не надо, чтобы Мари питала слишком большие надежды… но и разрушать ее счастья я также не должна. Быть может, я хочу разрушить ее счастье? Это было бы хуже того, что я когда-то сделала. Тогда у меня были смягчающие вину обстоятельства. Будучи заживо погребенной, я лишь приподняла камень, под которым задыхалась. Но теперь — на что же такое во мне я постоянно наталкиваюсь? А между тем какие у меня всегда добрые намерения! (И она беззвучно рассмеялась.) Мои признания в тот вечер, когда я хотела заставить Мари уехать обратно к отцу… Я превзошла себя самое, я наслаждалась этой победой над собой, хотя страдания мои были вполне реальны… Но особенно сильную радость испытала я вчера, когда решила отказаться от своего имущества. Я парила на высоте тысячи метров над своим подлинным «я». И всегда так: я подымаюсь все выше, выше, выше… и вдруг соскальзываю и вновь нахожу себя — себя, враждебную и бездушную, себя, подлинную, ту, кем я являюсь, когда не делаю над собой никаких усилий, — вот с чем я сталкиваюсь, когда сталкиваюсь сама с собой».