Садовник

Интересно, что в «Тро-Дин» собирались делать с подопытными, когда те вырастут.

— Если для того, чтобы приспособиться, нужно несколько поколений…

Доктор Эмерсон кивнула и добавила:

— И здесь наши мнения расходились. Для истинной эволюции необходимо перекрестное скрещивание участников одного этапа. Так у длинноногих ящериц появляется потомство с еще более длинными ногами. Я же считала, что это… нельзя оправдать никакими научными исследованиями.

Меня чуть не стошнило.

— А эксперименты на детях, по-вашему, оправдать можно?

Она выпрямилась:

— Для всеобщего блага — да. Родители имели полное право решать за них.

Я пнул ногой оттоманку:

— Можно подумать, они решали, пускать их на свидание или нет. Проснитесь! Они ведь отказывались от своих детей!

Скрестив руки на груди, доктор Эмерсон закрыла глаза.

— Все не так просто. Понимаю, звучит… странно. — Она снова открыла глаза. — Но как же решение мировой проблемы, которая с течением времени только усугубляется? Возьмем, к примеру, меня. Я езжу по стране, пытаясь убедить людей завести собственные сады и пересесть на автомобили с малым расходом топлива. Поздно, уже не сработает! Даже если мы изменим поведение, планету не спасти. А проект с автотрофами позволял продвинуться на несколько этапов вперед. Мы делали нечто действительно важное. Да, потребности небольшой группы принесли в жертву потребностям большинства. Однако большинство всегда важнее. — Она развела руками. — Разве нет?

Я подошел к дивану и опустился на колени возле Лейлы:

— А как же она? Чем это обернется для нее?

Доктор Эмерсон вздохнула и посмотрела мне в глаза:

— Именно поэтому я и ушла. Достичь желаемых результатов, оставаясь в рамках морали, не удавалось. И…

Рамки ее морали казались мне слегка размытыми. Но неожиданная пауза заинтриговала.

— И… что?

— Ничего.

— Договаривайте.

— Да просто… — Доктор нервно почесала щеку. — У части ученых планы шли еще дальше. Они рассматривали материальные выгоды.

Автотрофов на полках супермаркетов в ближайшем будущем я вообразить себе не мог.

Заметив недоумение на моем лице, она объяснила:

— Военные готовы платить огромные деньги. Представь только — отличные солдаты, которым не нужно ни еды, ни питья.

Я чуть не застонал. Именно об этом Хоган рассказывал на уроке биологии.

— Но ведь до этого не дошло?

Доктор Эмерсон покачала головой:

— И все же такая возможность остается. Кое-кому из ведущих ученых идея пришлась по вкусу. А я не могла смириться и как ни в чем не бывало наблюдать за детьми, которых в будущем, возможно, отправят в солдаты.

— И вам дали спокойно уволиться из «Тро-Дин»? Без вопросов?

Она усмехнулась, слегка прищурив глаза:

— Вопросы есть всегда. Никто просто так из «Тро-Дин» не уходит. Я, например, подписала договор о неразглашении и обязалась никогда не работать в конкурирующих компаниях.

— То есть? Никаких клятв на крови?

Доктор Эмерсон рассмеялась:

— Нет.

— А у вас был ребенок?

— Нет. — Она покачала головой, надолго задержав взгляд на Лейле. — В каком-то роде они мои дети. Я проводила с ними дни напролет. Учила их, и они учили меня… Мне страшно было думать о том, что с ними сделают ради достижения результатов.

— И вы их предали! — не выдержал я.

— Нет, конечно нет. Просто я ничего не могла поделать.

— В общем, руки у вас связаны.

Доктор Эмерсон на мгновение опустила голову, а когда снова подняла, ее глаза были полны слезами. Указав на Лейлу, она с трудом заговорила:

— Эти дети словно мои собственные. Бросить их было для меня самым тяжелым испытанием в жизни. Но и спокойно наблюдать я не могла.

— Чем вас шантажировали?

— Ими. Детьми. Такими, как Лейла. Мол, если кто-нибудь попытается помешать проекту, от них ничего не останется.

— Что с ними сделали бы?

— Все что угодно.

Я задумался.

— Но они же не могли причинить детям вред — разве это не сорвало бы эксперимент?

Она дернула плечом:

— Ты рискнул бы? Лично я — нет. Я ушла, чтобы больше никогда с ними не встречаться. А теперь…

— Как же те, у кого были дети? И кто не хотел отдавать их на опыты?

— То же самое. Договор о неразглашении.

Я покачал головой:

— Неужели компания могла поручиться, что вы не раструбите об этом по всему свету?

— Те, кто ожидал появления ребенка, знали, что стоит на кону. Их дети. Они никогда не будут в безопасности, если родители нарушат договор. Ну и компенсация тоже была, конечно.

Компенсация?

— Деньги?

Она кивнула:

— Некоторым сотрудниками удавалось добиться ежемесячных выплат. По моему разумению, требовать плату за молчание — сущее вымогательство. Мне деньги были ни к чему. Хотя некоторым, кто ждал детей, они бы пригодились.

Ага. Я, кажется, знаю одну такую сотрудницу.

— Боялись, что «Тро-Дин» станет преследовать их, если они проболтаются?

Доктор Эмерсон пожала плечами:

— Опять-таки, кому хочется рисковать?

Я понял ее мысль. Лейле примерно столько же лет, сколько мне. А вдруг у меня была прямо противоположная ситуация? Просто ее и мои родители сделали разный выбор?

Доктор Эмерсон смотрела на Лейлу с любовью. Даже мне это было заметно.

— Вы уверены, что они не сделали того, о чем вы говорили? Я имею в виду имплантацию механической части, — спросил я почти шепотом.

— Уверена. — Она слегка нахмурилась. — Посмотри на Лейлу. У нее нет…

— Чего у нее нет?

Она нервно прикусила губу и подошла ко мне:

— За все время она хоть раз ходила в туалет?

Я смутился:

— Не знаю.

— А пила что-нибудь?

— Шоколадное молоко, — ответил я и тут же помотал головой: — Вообще-то нет. Она не выпила ни капли.

— Может, ела?

— Пончики.

— Правда?

— Только ее потом вырвало. — Я опустил глаза.

Доктор Эмерсон вдруг резко оттолкнула меня и принялась осматривать руки Лейлы.

— Они не могли, не могли, не могли, — повторяла она, изучая каждый дюйм.

— Что вы ищете?

Когда доктор Эмерсон задрала Лейле рубашку и стала ощупывать спину, девочка застонала и проснулась.

— Перестаньте, — взмолилась она, отталкивая от себя женщину и забиваясь в угол дивана.

— Что вы ищете? — снова спросил я.

Доктор Эмерсон, не обращая на меня внимания, продолжала осмотр:

— Боюсь, что…

Ничего хорошего эти слова не предвещали. Я схватил ее за руку и попытался поймать взгляд:

— Чего вы боитесь?

Она провела рукой по волосам и посмотрела на Лейлу:

— Что они все-таки сделали это.

— Что? Сделали что? — вскрикнула Лейла.

Доктор Эмерсон присела на край дивана:

— Я не вполне уверена, на теле могли остаться отметины или шрамы…

Лейла взглянула на меня и затрясла головой:

— У меня нет шрамов. — Она вытянула руки. — Сами посмотрите.

— Вообще-то есть. — Мое сердце колотилось. — На ногах сзади.

Лейла в изумлении открыла рот и заковыляла в ванную. Ни я, ни доктор Эмерсон не успели ее остановить. Дверь захлопнулась.

Я постучал:

— Лейла, открой.

Ни звука.

— Лейла, пожалуйста, впусти меня, — раздался голос доктора Эмерсон у меня за спиной.

Тишина.

— А если у меня действительно есть шрамы? — тихо и испуганно проговорила Лейла.

Эмерсон лбом прислонилась к двери и вздохнула.

— Лейла, просто открой, и мы…

— Нет!!! — Я подпрыгнул от ее крика. — Сначала скажите, что это значит!

Доктор вздохнула:

— Не исключено…

— Что? Что? — нетерпеливо перебил я.

Доктор только покачала головой, подошла к дивану, села и закрыла лицо руками.

Несколько мгновений в ванной царила тишина. Затем оттуда донесся продолжительный стон.

— Лейла! — Я заколотил по двери. — Открой!

Щелкнул замок, распахнулась дверь. Лейла стояла в нижнем белье, со спущенными джинсами, лицо блестело от слез.

— Что это значит?